Соседи
После войны мой папа получил направление в Ригу. Подполковник медицинской службы, он должен был возглавить военный санаторий «Межапарк», наладить в нем работу, можно сказать, с чистого листа. Наши соседи по лестничной площадке, все местные, сразу стали называть его «господин доктор», и при этом не забывали кланяться, как привыкли при немцах. Надо сказать, относились к нам хорошо, предлагали наперебой свою помощь. А если кто-то из них нуждался во врачебном совете или рецепте, всегда обращались к папе.
Как сейчас помню очень милую тетю с открытой доброй улыбкой - тетю Тоню. Их семья занимала в четырехкомнатной квартире напротив нашей всего одну комнату. Антонина жила там с мужем-плотником и двумя взрослыми красивыми дочерьми. Золотые Тонины руки могли сшить все, что угодно, хотя она и не была профессиональной портнихой. Мне она перешивала из старых маминых платьев просто «шедевральные» детские наряды. Да и мама заказывала ей для себя летние сарафаны, ситцевые халатики, сатиновые юбки. Конечно, не бесплатно. Но зато как удобно – пересечь лестничную площадку и сразу оказаться на примерке.
Другая семья из этой квартиры точно в таких же двух комнатах, как у нас, состояла всего из двух человек. Жену звали Анна Адамовна, а как мужа – не помню. Среди жильцов дома он имел репутацию мастера на все руки: если требовалось что-то починить, подпилить, подстрогать – обращались к нему. У нас даже завелся предновогодний ритуал. Мама покупала на Матвеевском рынке огромную, до потолка, елку, какой-нибудь мужичок с базара приносил ее домой, и сразу шли за соседом. Каждый год он делал нам крестовину и надежно укреплял в ней елку. А после праздников, когда елка уже стояла разобранная, приходил с пилой. Дерево аккуратно распиливалось на небольшие фрагменты, которые можно было засунуть в печь. Как же весело и сказочно трещал огонь в печи, когда там горели ветки с сухими осыпающимися иголками!
А в четвертой комнате квартиры напротив жила семья во главе с «мадам Промберг». Почему весь дом звал ее именно так, мне трудно сказать. Лет ей было в ту пору около шестидесяти. На вид – тетка теткой, но, чтобы не показаться грубой, скажу – тетушка. Вряд ли она могла претендовать на высокое происхождение. Но амбиций в ней скопилось – хоть отбавляй. Сейчас могу только предполагать, что она, возможно, в молодые годы служила горничной в богатых домах и нахваталась там «изысканных манер». Мадам жила со своей скромной дочкой, тихим незаметным зятем и маленькой внучкой Айной, моей подружкой очень раннего детства. Сама, однако, скромностью и незаметностью не отличалась. Наоборот, в нашем доме она возложила на себя обязанности смотрящей. Если кто-то умер, собирала деньги на похороны, если свадьба – на подарок. Обходила все квартиры при необходимости собрать подписи жильцов под заявлением в домоуправление. Рассказывала, где кто с кем поссорился, кто напился и поскандалил, короче, разносила сплетни и слухи, таскаясь от одних к другим. Как-то незаметно получилось, что к ней стали обращаться по любому поводу, как к старшей по дому. Так и говорили – обратитесь к мадам Промберг.
В нашем подъезде между четвертым и пятым этажом имелась общая лоджия, где хозяйки сушили белье, и где часто в солнечную погоду собирались дети. Для нас это был своего рода клуб. Туда же со своим стулом и своим вязаньем выходила мадам. Чтобы не скучать, она вступала с нами в разговоры и делилась воспоминаниями.
- Раньше улица Ленина называлась Гитлер-штрассе, - вещала она с характерным акцентом, растягивая гласные, - я там обычно гуляла с кавалерами, ведь я говорю по-немецки. Немецкие солдаты часто дарили мне чулки, ленточки, шоколад.
- Раньше было больше порядка, девочки целый день вязали варежки, головы не поднимая, а мальчики делали табуретки. Потом про этих послушных деток писали в газетах. А теперь все кругом хулиганы и хулиганки. (Мы, хулиганы и хулиганки, незаметно прыскали в кулак).
- Раньше у нас не было так много евреев. Вот недавно Юлик и Осик из 65 квартиры бегали по улице и кричали «Бей жидов, спасай Россию!» (От себя добавлю, что если Юлик и Осик, мальчики из хорошей еврейской семьи, так кричали в свои 3-4 года, то просто не понимали, что несут).
Впоследствии мы каким-то образом узнали, что мадам звали Матильда Францевна. А отсюда протянулась ниточка к ее истинно арийскому происхождению. Скорее всего, она в свое время грешила коллаборационизмом. Тем не менее, она прекрасно втерлась в доверие к теще советского генерала, и постоянно угощалась в генеральской кухне пирогами и борщами тещиного приготовления.
Она же, к счастью, рассказала бабке-генеральше (так звали в доме генеральскую тещу) о беде, постигшей семью доктора с четвертого этажа. А беда заключалась вот в чем. Маме срочно понадобилось лечь в больницу на операцию. А мне в это время не исполнилось и двух месяцев от роду. И я, представьте себе, «не держала головку». Вообще, со мной были сплошные проблемы – у мамы пропало молоко, я не прибавляла в весе, и в те годы, когда нигде нельзя было купить детские смеси, никто не представлял, как меня кормить. Мама как-то пыталась исхитряться, но дитё день ото дня хирело. И тут еще и предстоящая операция. А на кого ребенка оставить? Бабушка из Баку так быстро не сумеет приехать.
Генеральская бабка думала недолго. Она поднялась со своего генеральского второго этажа к нам, на четвертый, и сказала моей маме примерно следующее:
- Деточка, знаю, в какой вы беде. Приносите к нам вашего ребенка, я присмотрю за ним, пока вы в больнице.
- Да как же, да что же, - заволновалась мама, - она ничего не ест, с ее питанием просто катастрофа, коровьего молока нельзя, каш нельзя, головку не держит, не знаю, чем и кормить. Как же вы справитесь?
- Не волнуйтесь, Господь не оставит! Приносите, справимся с Божьей помощью.
Маме деваться было некуда. И отнесли меня вместе с кроваткой к этой простой доброй женщине. Она, как потом мне рассказывали родители, с питанием не заморачивалась. В ход пошли и молоко от коровы, и кефир из магазина, и манная каша на молоке, и творожок протертый. В общем, когда через неделю мама вернулась из больницы, головка у меня держалась, что надо, да и в весе я прибавила знатно. Всю жизнь свою потом мама вспоминала Клавдию Михайловну и благодарила ее от всего сердца.
Да и семья самого Н…………ва держалась на ее мудрости, умении сглаживать острые углы в отношениях между деспотичным, крутого нрава супругом и его недалекой ревнивой женой. Многие помнят генерала Лебедя из нашего близкого прошлого. Так вот Лебедь, на мой взгляд, и внешностью, и повадками, и голосом являл собой абсолютное воплощение, реинкарнацию генерала моего детства. Впрочем, и с ним, под влиянием обстоятельств, с течением времени, происходили разного рода метаморфозы. Пока Н………ев служил, возглавлял, руководил, носил блестящий мундир, имел закрепленную за собой машину с персональным водителем, он не замечал вокруг себя всяких мелких людишек, ни с кем из жильцов не общался, едва отвечал на приветствия. Но случилось то, что однажды должно было случиться – отставка, пенсия, гражданская форма одежды. И генерал как-то сразу сник, потерял весь свой блеск, съежился, как будто даже стал меньше ростом. Теперь он, столкнувшись с соседями на лестнице, готов был перекинуться с ними парой вежливых фраз, а встретив однажды моего папу, спросил – не играет ли он в шахматы.
- Заходите ко мне, доктор, когда будет время, - сказал он, - попьем чайку, сыграем партию…
Так началось близкое общение – с игры в шахматы. Играли чаще у генерала, в его просторном кабинете, где никто не мог помешать. Иногда переходили на нарды – мой папа научил соседа этой весьма темпераментной игре. Дальше последовало приглашение на ужин вместе со всей семьей. Накрывала стол, конечно, не изнеженная генеральша, а ее матушка. Клюквенный морс ей очень удавался, разные пироги с начинками и, почему-то, эта русская бабушка изумительно готовила форшмак. Потом мои родители пригласили соседей с ответным визитом. Стали вместе отмечать праздники, встречать Новый год. У Н……….ых был сын, старшеклассник. На меня, малолетку, он не обращал никакого внимания. Зато генеральша не раз намекала моей маме: «Вот, дети вырастут, может и породнимся».
Она часто просила моего папу измерить давление, прослушать сердечный ритм (страдала от аритмии), дать врачебный совет, выписать рецепт. И, надо сказать, очень к его советам прислушивалась. Нервная, легковозбудимая, а, главное, беспричинно ревнивая, она постоянно придумывала себе поводы для беспокойства. Да и генерал, надо признать, был в семейной лодке не подарок - грубоват и довольно бесцеремонен. Однако при жизни генеральской бабки все конфликты как-то удавалось улаживать, супругов примирять и сохранять видимость благополучия. Но прошло несколько лет, и Клавдии Михайловны не стало. Вот тогда и обострились все ранее приглушенные обиды и разочарования.
Закончилось все очень печально. Эта нашумевшая история произошла ближе к середине семидесятых годов, когда мы сменили место жительства и были далеко от Риги и Латвии. Мне почему-то кажется, будь мои родители рядом, беды бы не случилось. Генеральша, измученная очередным приступом ревности к несуществующей сопернице, вытащила из письменного стола супруга именное оружие и использовала его по прямому назначению. Потом позвонила сыну на работу: «Приезжай, я застрелила отца». Когда сын примчался домой, то увидел два трупа. Она покончила с собой. Храбрый и безукоризненно честный воин, прошедший на войне все круги ада, видевший кровь и смерть, вернувшийся с победой, бесславно погиб от руки собственной жены. Уж лучше бы его убили в бою! А представьте себе, каково было сыну!