Часть 1
МОСКВА, 2000 год.
Ранним утром меня разбудил телефонный звонок. Чтобы ответить, я нехотя потянулся к аппарату. Голос в трубке принадлежал представителю газеты «Chicago Tribune». Из разговора выяснилось, что меня разыскивает американская семья по фамилии Moon.
Эта новость пробудила во мне тоскливое чувство. Слишком глубокие переживания были связаны с этой фамилией, которые тянулись из моего далёкого раннего детства.
Тогда мне было около года от роду, когда я оказался с одним из своих старших братьев в семье Мунов. У наших попечителей помимо нас уже жило на тот момент с десяток других сирот, за которых Муны получали хорошее пособие от государства.
А все началось с того, что в годы «холодной войны» наши родители пытались добиться возвращения в СССР, находясь на тот момент в Соединённых Штатах Америки. После того, определённо выразили своё желание, над ними был учинён суд, вследствие чего супругов Козьминых объявили сумасшедшими, их лишили родительских прав и отправили на лечение в психиатрическую клинику, а их сыновей разбросали по приютам и приёмным родителям, где им суждено было прожить несколько лет.
Так имя Moon впервые появилось в моей жизни.
О том, как мне жилось в чужой семье, помню плохо. Но вот то, что мой брат, Павел, вышибал дверь, чтобы вытащить меня из тёмного чулана, в который меня, орущего, частенько помещали наши новые родители, в моей детской памяти отпечаталось ярким пятном. Ещё помню кобуру с револьвером, которая висела на бедре моего новоявленного отца. Припоминаю также его картежные игры и резкий голос, отдающий приказания моему брату: «Эй! Сбегай в соседнюю лавку за пивом и сигаретами!»
Итак, я еду в Чикаго на встречу со своими повзрослевшими американскими братьями и сёстрами возложить цветы на могилы приютивших нас людей, а также дать интервью для американских газет «Washington Post» и «Chicago Tribune».
В своё время дело нашей семьи было нашумевшим, тогда сам Никита Хрущёв вязался за воссоединение семьи Козьминых за возвращение их на Родину. Но об этом я расскажу подробней чуть позже.
А пока в процессе беседы с корреспондентами у меня неожиданно возник вопрос:
«Хотелось бы уточнить, сэр, почему в прошлых публикациях не было ни слова напечатано о реальных событиях, которые произошли с нашей семьёй из-за политических междоусобиц двух держав – России и США? Прошло столько лет, давно настали другие времена...»
На что мне сдержанно ответили: «Если руководство посчитает нужным пролить свет на события тех времён, то уже в следующем номере непременно будет всё детально изложено».
Но руководство, по всей видимости, так и не посчитало нужным опубликовать подлинные подробности событий, происшедших с семьёй Козьминых. С тех пор прошло много времени, но никаких заметок в печати больше не появилось. А ведь обнародовать, что на самом деле учинило американское правительство с моей семьёй, было заветным желанием моих родителей.
Я поведал эту историю знакомой писательнице, Юли Ан, которая постаралась изложить её беспристрастно, насколько это только было возможно. За основу она взяла мои черновые записи, в которых я опирался на рассказы и дневники родителей, а также воспоминания моих старших братьев.
Памяти Георгия Константиновича Козьмина и Надежды Михайловны из рода Кобыляцких посвящается.
КОНЦЛАГЕРЬ РАВЕНСБРЮК, 90 км ОТ БЕРЛИНА.
Весна 45-го выдалась холодной и сырой.
В то утро солнце багряным шаром поднималось над высокими заснеженными холмами, отражаясь в жёлтом тумане, напоминавшем гигантскую паутину. В глухом лесу, окружённом холмами, виднелись серые деревянные строения: то были бараки. Где-то вдали рокотала канонада выстрелов, поблизости лаяли и подвывали собаки. На территории по периметру на сторожевых вышках без нужды горели прожектора. До слуха доносилась отдалённая немецкая речь, офицеры отдавали свои распоряжения младшим по рангу. Шла смена караула.
Это был концлагерь Равенсбрюк, его называли «лагерем смерти». Сюда были согнаны женщины и юные девушки со всей Европы и СССР.
КОНЦЛАГЕРЬ РАВЕНСБРЮК
Женщин еврейской национальности там убивали и сжигали в первую очередь, затем учиняли расправу над больными и проштрафившимися. Остальных использовали для рабского труда. Заключённые выполняли самую разную работу. Они строили дороги, пилили дрова и в специально оборудованных цехах шили одежду, а наиболее благонадёжным, по мнению руководства, вменяли в обязанность затачивать снаряды на токарных станках.
Это длилось на протяжении всех военных лет, пока советские войска и их союзники не подступили к Берлину.
В тот день немцы вывели всех оставшихся заключённых из лагеря и разместили по вагонам, которые изначально были предназначены для перевозки скота. Тем составом заключённые были отправлены в Чехию.
По дороге поезд попал под обстрел и бомбёжку. На станцию назначения состав прибыл уже повреждённым с истекающими кровью людьми, которых там так и оставили умирать среди трупов.
В том составе находилась юная девушка, Надя. Она чудом уцелела во время обстрела. Неистово молясь, девушка выбралась из разбитого вагона. В ужасе озираясь по сторонам, она искала своих подруг по концлагерю.
– Девочки, кто остался живой? Девочки, родненькие мои... Ну хоть кто-нибудь! – приговаривала она с мольбой в голосе...
В этот момент её внимание привлекла надпись на вагоне, выведенная русскими буквами -«ВОЕННОПЛЕННЫЕ». Там же чётко различались знаки «Красного креста».
У Надежды промелькнуло в голове: «А кто же нас тогда обстреливал всю дорогу?»
ПО ДОРОГЕ В ГОСПИТАЛЬ
Колонна из выживших узников, сопровождаемая немецкими автоматчиками, продвигалась по глухим лесам и предгорьям уже третьи сутки.
По пути заключённые, чтобы заглушить голод, собирали хвойные побеги и набухшие почки, а жажду они утоляли талым снегом. Гнали их с короткими остановками до глубокой ночи. Обессиленные девушки наспех делали из сосновых веток настилы и, тесно прижавшись друг к другу, засыпали в надежде не околеть от холода за ночь.
Многие в колонне заболевали. Обветшалая роба узниц и прохудившаяся обувь не спасали от мартовских холодов. Смерть уносила с каждым днём всё новые и новые жертвы.
Наденька от природы была крепкая здоровьем, но сейчас и она очень ослабла, кашель раздирал ей грудь. Девушка хорошо понимала, что её ожидает по прибытию в лагерь. От дурных предчувствий нутро сжималось, а разум отчаянно протестовал.
«Нужно бежать!» – эта навязчивая мысль всё чаще посещала Надежду.
Но одной ей было страшно решиться на такой отчаянный шаг. Она поглядывала на Аннушку, тонюсенькую девчушку, которая, как напуганный котёнок, на протяжении всего пути льнула к ней.
Улучив момент, Надя принялась уговаривать её бежать вместе. Та отпрянула от неё в ужасе, и только спустя какое-то время они вернулись к этому разговору.
– Наденька, если нас поймают, то скормят собакам! Ты же это понимаешь, – с беспокойством в голосе спешно заговорила Аннушка.
– Но так у нас хотя бы будет шанс! – свистящим шёпотом произнесла Надя.
Заключённые женского концлагеря смерти Равенсбрюк.
Девушки так оживились от возможной перспективы побега, что, невзирая на сильную усталость, так и не смогли сомкнуть глаз той ночью.
Помимо вооружённых солдат их ещё охраняли немки-надсмотрщицы, которых между собой заключённые называли «эсэсмэнками». Было решено бежать, когда вместо автоматчиков заступят на дежурство надсмотрщицы: они стреляли хуже своих сменщиков и не были так проворны. А это немаловажно, если случится погоня.
Но судьба распорядилась иначе.
На закате следующего дня, как только по пути сменился ландшафт и появились высокие холмы с резкими склонами, заключённые, как по команде, кинулись с обрыва, словно птицы, отдаваясь на волю судеб – жить им или умереть! Вслед им раздавались многочисленные выстрелы и устрашающие окрики немцев.
Надежда c Аннушкой оказались немного в стороне от общей массы беглянок, от автоматчиков их прикрывали густые заросли кустарников. Они бежали сломя голову, пока головокружение и слабость в ногах окончательно не овладели их измождёнными телами. Девушки спотыкались и падали, их руки и лица были сильно исцарапаны ветками, но это их мало беспокоило. Обессиленные, они повалились наземь, с трудом переводя дыхание. Прижавшись к сырой земле, девушки притихли, прислушиваясь к удаляющимся выстрелам, лающей речи охранников и предсмертным вскрикам пленниц.
***
Немного придя в себя, подруги вновь двинулись в путь. Шли они целые сутки. Шли молча. На разговоры у них просто не было сил. Наконец, появилось селение. Надя постучала в дверь одного из ближайших домов и предложила себя и подругу в работницы.
Сухенький хозяин дома подозрительно окинул девушек взглядом.
– Вы случайно не из тех будете «юден», чьи трупы растаскивают по дорогам собаки? Не вас ли пару дней назад здесь гнали?
Аннушка от безысходности и усталости уткнулась в грудь Надежде и зарыдала навзрыд. Старик, поняв, что разговаривать здесь бесполезно, выругался и велел жене накормить беглянок.
Немного подкрепившись, девушки остались переночевать, помогли старикам по хозяйству. Те подобрали им кое-что из одежды, и беглянки вновь двинулись в путь.
***
Удушливый кашель у девушек прогрессировал, отнимая последние силы и веру в спасение. Но они продолжали идти, преодолевая леса, болотистые местности, поля... пока, наконец, не вышли к проезжей дороге. Их силы были на исходе. Скрываться и идти дальше не было сил. Они опустились на сырую землю, отдавшись на волю судьбы.
Спустя какое-то время девушек заметили люди в неизвестной военной форме, ими оказались американские солдаты. Военные подобрали их с обочины дороги и отправили на лечение в свой ближайший госпиталь.
У Надежды оказался плеврит с затемнением в лёгких. А Аннушка, не дотянув до утра, тихо скончалась.
Надежда о кончине подруги узнала не сразу, она несколько дней пролежала в беспамятстве. Её обкладывали компрессами и обкалывали укрепляющими уколами, это принесло ей только некоторое облегчение.
***
Холода постепенно отступали. Все чаще сквозь серые тучи пробивались солнечные лучи. Жизнь незаметно пробуждалась и проявлялась в каждой веточке и травинке.
Часть 2
В АМЕРИКАНСКОМ ГОСПИТАЛЕ
Больничная койка Надежды была расположена у самого окна. А за окном вступила в свои права весна. С улицы доносилось отчаянное чириканье воробьёв, а нежные лучи солнца неустанно ласкали бледное тело девушки. Наденька проснулась сегодня с хорошим предчувствием, её переполняло необычайное ощущение лёгкости. Как же давно оно её не посещало. Ох, как давно!
Ей особенно было приятно сейчас смотреть на голубой кусочек неба в окне, прищурив ресницы. Она невольно улыбалась, прислушивалась к беззаботному щебету птиц, как неожиданно её слух уловил вкрадчивый мужской голос, который явно доносился с балкона. Надежда, к своему удивлению, уловила в словах рифму. Голос незнакомца набирал силу, и она всё отчётливей различала слова. Стихи были о любви и жажде жизни.
У девушки учащённо забилось сердце. Как же ей хотелось жить! Этот голос пробуждал в её сознании надежду, она готова была слушать его и слушать. Надя приподнялась на локте, чтобы разглядеть таинственного поэта, но неудержимый кашель вернул её на подушку, а голос незнакомца в ту же секунду смолк.
Надя в своём воображении рисовала лик поэта, но это ей плохо удавалось. Создаваемый ею образ безнадёжно расплывался. Проходили дни, желанный голос более не касался её слуха. Во что бы то ни стало она решила подняться с кровати. Дух подчинился воле и воображению юной девушки. И уже на следующий день Наденька впервые вышла на балкон, в надежде «случайно» встретиться с поэтом.
Балкон оказался пуст, несмотря на то что он объединял несколько палат госпиталя. Надежда приблизилась к двери одного из помещений и прислушалась. Из-за двери не доносилось ни звука. Она сделала ещё несколько нерешительных шагов и оказалась у окна комнаты. Стекло сильно отсвечивало, и ей пришлось сложить ладони лодочкой, чтобы разглядеть, что там внутри. Девушка приблизилась к самому окну и в ту же секунду от него отпрянула. На неё сквозь стекло в упор смотрели глаза незнакомца. Надя, как провинившаяся школьница, кинулась в свою комнату, напрочь позабыв о своём недомогании.
Тем таинственным незнакомцем оказался офицер Георгий Козьмин, выпускник высшей авиационной школы стрельбы и воздушного боя.
По окончании Оренбургского лётно-военного училища у него также была квалификация военного аэро-фото-разведчика, что позволяло выполнять особые поручения.
Как-то при выполнении очередного спецзадания Георгию не удалось вернуться в штаб в указанный срок, за что и был отправлен в штрафной батальон. Времена были такие...
Чуть ли не с первых дней войны по 1943-й год он отчаянно сражался в пехоте, на передовых, не получив ни единого серьёзного ранения. Как будто кто-то свыше оберегал, прикрывая его от пуль и штыков. Он был задействован в боях под Сталинградом.
Позже сражался под Орлом. В том сражении удача впервые отвернулась от него. Георгия крепко контузило. Он долго пролежал в окопе, прикрытый изуродованным от взрыва телом товарища, в то время как поблизости немцы собирали тела своих раненых.
Отряд Георгия был уничтожен.
Выбравшись из окопа, он сразу оценил ситуацию. Немцы были повсюду. Ползком добравшись до ближайшей воронки, образовавшейся от снаряда, он благополучно скатился в неё, где обнаружил совершенно оглохшего от контузии юнца из своего отряда.
Объясняясь друг с другом на пальцах, оба контуженных поползли к груде мёртвых тел в немецкой форме. Оставаясь незамеченными, им удалось облачиться в мундиры погибших немцев и погрузить на носилки один из тех трупов. Двое русских солдат понесли свою ношу. Они приближались к грузовой машине, куда немцы складывали останки своих воинов.
Георгий с юным бойцом были настроены решительно, в их планы входило подобраться к грузовику и, воспользовавшись темнотой и внезапностью, завладеть машиной, чтобы прорваться к своим.
Они были уже близки к цели, когда немецкий офицер велел им нести труп к другой машине. Георгий отреагировал на приказ, сделав шаг в сторону, а глухой солдатик в недоумении засуетился, продолжая по инерции тянуть носилки вперёд. Видавшая виды переноска не выдержала, ручка её надломилась, и мёртвый немец повалился наземь.
Георгий от досады неожиданно для самого себя смачно выругался на русском, чем привлёк внимание и без того возмущённого офицера.
Козьмина и юного солдатика тут же пленили и спустя какое-то время переправили в концлагерь для военнопленных.
Жизнь Георгия Козьмина сыграла с ним жестокую шутку. Будучи первоклассным советским лётчиком, он попал в штрафбат, а затем в плен, был отправлен на каменоломни в Германии.
Но это было только началом его испытаний.
В ПЛЕНУ
В конце 1944-го Георгию Козьмину было около сорока. Несмотря на изнурительный труд и скудное питание, он все ещё оставался в довольно хорошей форме. Но по непонятной причине его неожиданно перевели из каменоломни в госпиталь. Там, к его немалому удивлению, ему назначили усиленное питание. А спустя пару недель, когда его тело немного окрепло, Козьмина поместили в операционную для опытов. Безо всякой анестезии на нем выполнили экспериментальную операцию. Таким образом, Георгию довелось ещё "послужить немецкой науке".
А чуть позже эту же операцию немецкие эскулапы вновь повторили, но только на этот раз спасая немецкого офицера, раненного в живот. Георгий тогда выжил, как в прочем и тот офицер, который после госпиталя выхлопотал для Георгия место на кухне. Но как только Георгий окреп, его вновь отправили на тяжёлые работы, где он окончательно подорвал своё здоровье. Но и это ему не помешало бежать из плена.
Скитаясь по безлюдным лесам и умирая от голода, он вышел на войска союзников и как военнопленный попал в американский госпиталь, который был на отвоёванной у немцев территории.
ВСТРЕЧА
Надежда стояла на балконе, опиралась на перила, наблюдала за суетой, которая происходила во дворе госпиталя. Санитары принимали новую партию раненых, а медсестричка бойко отдавала им приказания. Новопоступившие имели травмы разной тяжести. Кто-то стонал, истекая кровью, у кого-то не хватало конечностей, а кто-то старался обойтись без посторонней помощи, прихрамывая, плёлся за санитарами.
Все стихло, как только стены госпиталя поглотили последнего пациента.
Надежда с облегчением вздохнула. За свою недолгую жизнь ей довелось уже повидать многое...
– Я вас вчера напугал? – послышался совсем рядом вкрадчивый голос незнакомца.
У Надежды только дрогнули краешки губ. Не поворачивая головы, она смущённо произнесла:
– Нет... Скорее удивили... Я слышала ваши стихи, и мне они очень понравились.
– Здесь бывает тихо... оттого пишется легко.
– Да, вы правы. А ещё отсюда можно любоваться вон теми цветами, - она украдкой повела глазами в сторону незнакомца. – Вы только посмотрите туда, ими усыпана вся площадка! – она стихла, а потом еле слышно добавила, – Было так много потерь и пережитого ужаса, что теперь сложно поверить в это затишье и в эту красоту. Вот скажите... – она резко развернулась к собеседнику.
Но там уже никого не было.
– Ушёл... – печально констатировала Надя, обращаясь в пустоту.
Ей стало неуютно и как-то сразу грустно. Она вернулась в свою палату, сердясь на себя за свою нерешительность. Присев на кровать, она попыталась представить в своём воображении другой диалог со своим таинственным незнакомцем и придумать совсем другое развитие событий, как вдруг услышала лёгкое постукивание в окно.
Надежда выпорхнула на балкон и столкнулась лицом к лицу с немолодым мужчиной. В руках он держал букет из сиреневых цветов.
ПЕРВЫЕ СОВМЕСТНЫЕ ПОБЕДЫ
Георгий оказался старше Нади на двадцать лет. Но эта разница в возрасте очень быстро была размыта из-за возникших между ними глубоких чувств. Георгий в обществе миловидной девушки быстро оттаял и теперь смущённо улыбался, не в силах сдержать радости от их встреч. Наденька же была покорена Георгием молниеносно, ощутив рядом с собой надёжное плечо и чуткое сердце.
Не прошло и нескольких дней с их знакомства, как пришёл приказ о переезде госпиталя на новое место. Это было связано с тем, что союзники освободили Чехию и западную часть Германии. Госпиталь в полном составе чуть ли не за сутки переехал в Баварию, в городок Ашаффенбург.
После переезда у Георгия заметно ухудшилось состояние здоровья. Тем же вечером, на новом месте, у него поднялась высокая температура, началось воспаление лёгких. Надежда, не обращая внимания на свою слабость, все дни напролёт не отходила от Георгия, она всячески старалась быть ему полезной.
В новом госпитале условия были значительно лучше, но, как и в предыдущем, пенициллина там тоже не оказалось. Надежда ломала голову, как же заполучить нововыведенный антибиотик для Георгия? По мнению врачей, только он мог спасти его.
– Гриша, а давай напишем в «Красный Крест»! – от безысходности предложила Надежда.
– Докторам не под силу заполучить это новшество в свои госпитали. Кто нас послушает?
– Пока не спросишь, не узнаешь, – упорно настаивала юная подруга.
Георгий долго препирался с Надеждой. Затем в шутливой форме начал слагать слова, а Надя их записывать. Вскоре получилось вполне ёмкое и оригинальное письмо. Так в стихотворной форме запрос на пенициллин и отправили. А спустя неделю, на удивление всего персонала госпиталя, жизненно важный препарат был доставлен.
Георгий потихоньку шёл на поправку. Почувствовав улучшение, он отказался от остатка ампул жизненно необходимого ему препарата и попросил своего лечащего врача проколоть их Наде, у которой с лёгкими по-прежнему были большие проблемы.
Врач выполнил просьбу русского солдата.
Георгий и Надежда, поддерживая друг друга, постепенно побеждали каждый свой недуг. Вскоре последние симптомы исчезли, и их благополучно выписали из госпиталя, отправив в «лагерь перемещённых лиц».
С того момента, как опасность для жизни миновала, Надежда в полной мере ощутила долгожданный покой, она непрестанно повторяла:
– Это просто какое-то Божественное проявление! Ты слышишь, Гриш, это же самое настоящее Божественное проявление! – После всего ею пережитого, Надежда никак не могла свыкнуться с переменами в своей жизни. Ведь ей удалось не только выжить, но и обрести любовь!
ЛАГЕРЬ ДЛЯ ПЕРЕМЕЩЕННЫХ ЛИЦ
Конечно, лагерь для перемещённых лиц не был концлагерем, но покинуть его без соответствующего разрешения никто не мог. По окончанию войны требовалось время, чтобы разобраться, кто на чьей оказался территории и кого куда следовало переместить.
лагерь для перемещённых лиц, куда попали Георгий с Надеждой, был на территории Западной Германии. Одноэтажные постройки барачного типа хоть и выглядели устрашающе, но все же были снабжены отоплением и окнами.
Надежде и Георгию выделили место в дальнем крыле здания, где проживали семейные пары. Влюблённые, не задумываясь, представились начальству лагеря, как «семья Козьминых». И как только устроились на новом месте, они сразу же отправились в комендатуру, чтобы оформить отношения.
Их новым жильём оказалась комната, в которой и без них проживало 15 человек, включая детей от мала до велика. Там свои места жильцы огораживали своеобразными ширмами из ткани, одеял, а кто-то умудрялся приспособить фанеру.
Георгий с Надеждой сразу же оценили свои преимущества: им достались столик с овальной столешницей, табурет, две железные кровати с матрасами и кучей старого тряпья, где гнездились вши и мокрицы. Но главной удачей была часть доставшегося им окна с малюсенькой форточкой!
Первая ночь для молодожёнов была особо запоминающейся. Всё вокруг для них замерло и прекратило своё существование. Во всей Вселенной остались только он и она. Их глаза блестели, а движения были преисполнены страсти и желания. От нежности и восторга они не замечали падающих с потолка клопов, не слышали монотонного храпа соседей и даже перепалку одной парочки под плач их малютки. А частое журчание чего-то в ведро не посмело омрачить их поющее единство.
Молодожёны жили в какой-то своей реальности. После всего пережитого им казалось, что они попали в сказочную страну детства. Они дурачились и смеялись до слез, были непосредственны и ужасно счастливы. Георгий и Наденька строили грандиозные планы, грезя о скором возвращении на Родину и встрече с родными.
Им часто доводилось прогуливаться в лесу. Там они распевали русские народные песни и находили дивные поляны, где окрылённый любовью Георгий с восторгом читал стихи своей юной супруге.
Поэтическими прогулками дело не ограничилось, и восторженный поэт выступал вечерами перед лагерной публикой.
Спустя некоторое время неожиданно для Георгия поступило предложение печататься в антисоветском издательстве «Посев», причём за авторский гонорар. Но Георгий отказался и сразу же прекратил свои публичные выступления. Он когда-то преподавал курсантам гражданскую оборону, и ему как никому другому было хорошо известно, что ожидает за подобного рода творчество.
О его просоветских взглядах узнала лагерная верхушка, которая состояла из бандеровцев-националистов. Они в своё время бежали при отступлении вместе с фашистами и теперь, находясь со своими семьями в лагере для перемещённых лиц, продолжали свою политику провокаций и устранения идеологических врагов.
За непреклонность в отказе сотрудничать они объявили Георгия "диверсантом". Дело дошло до избиений. Козьмины несколько раз ходили в немецкую полицию с заявлением о беспределе «лагерной банды» и с просьбами о разрешении им выехать в Россию. Но прошения их были отклонены.
Как выяснилось позже, дело оказалось куда сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Зона, в которой находился лагерь для перемещённых лиц, относилась к США. И власти скрывали реальное число проживающих в лагере, ожидая каких-то новых политических перемен, а сами тем временем раз за разом перемещали бывших военнопленных за океан, как дешёвую рабочую силу.
Разобравшись во всем, Георгий и Надежда поняли, что сбежать им не удастся. К тому времени уже успело образоваться два государства: ФРГ и ГДР с охраняемыми границами. Был также введён комендантский час во всех населённых пунктах Германии. Но вот что любопытно: если Советское представительство всё же обнаруживало в лагерях на территории союзников своих граждан, то незамедлительно отправляло их на Родину. Прибывших ожидали лагеря, далее неминуемый суд с последующим возможным расстрелом, как изменников Родины, или ссылка в Сибирь. Что же оставалось делать военнопленным, когда в послевоенные годы в СССР придерживались положения, что всех, кто был угнан в Германию или попал в плен, считать предателями?
Часть 3
Послевоенная Германия была сильно разрушена. Люди бедствовали из-за нехватки продуктов питания и медикаментов, в связи с этим многие из них заболевали и умирали. Оправиться после Второй Мировой войны странам, ввязавшимся в эту бойню, было достаточно сложно.
Шёл 1949 год. Супруги Козьмины все ещё находились на территории лагеря для перемещённых лиц. Жизнь будто на глазах ускользала. Георгий, не сумев задушить в себе поэта, продолжал писать, но теперь исключительно «в стол». Надежда перечитывала исписанные мужем странички, восхищаясь его талантом и незаурядностью. А спустя год у них появился первенец, которого назвали старинным русским именем Ростислав. В течение последующих лет родились ещё два сына ¬– Юрий и Павел.
Жилищные условия в лагере с появлением детей немного улучшились, но в целом жизнь была беспросветной и тяжкой. Георгий от звонка до звонка работал на заводе мастером. Платили так ничтожно мало, что на пропитание семьи часто не хватало средств. Жизнь в лагере для перемещённых лиц затягивалась, а внести в неё коррективы на тот момент было просто невозможно.
Попытаться стать гражданами ФРГ - Козьминым такая идея даже в голову не приходила, а в Россию их упорно не выпускали. Тогда как с некоторой периодичностью от берегов Германии отходили крупные корабли в США, Канаду и Австралию.
В один из ничем не примечательных дней до Козьминых дошли слухи, что баптистская община помогает «своим» устроиться в Америке и Канаде. С этой новостью забрезжила надежда покончить со своим жалким существованием в Германии, но в то же время были сомнения по поводу таких кардинальных перемен. Теперь на Георгия и Надежду ложилась ответственность не только за свои жизни, но и за судьбы их детей. Страх и безнадёжность были плохими советчиками. Георгий уговаривал жену определиться со страной эмиграции, приводя ей всевозможные доводы, которыми, похоже, он прежде всего пытался уговорить самого себя в правильности принятого решения:
– Ну, если на Родину нас не пускают, то давай тогда уедем в Америку, что ли? Сейчас между двумя державами какая ни есть, но дружба. И потом, мы с тобой немного знаем английский. Надь, как ты думаешь, может стоит рвануть в страну янки? Хоть белый свет посмотрим...
Надежда безмолвствовала. Любое из предлагаемых мужем направлений страшило её. "Нам не нужно ни в одну из этих стран!" - твердил её беспокойный разум.
Ближайшее судно отходило в Америку через три дня. Наденька пребывала в смятении, ей так и не удалось подавить в себе дурные предчувствия.
– Домой! Я хочу домой, Гриша... Я не переживу очередной эмиграции! – как маленький ребёнок ныла Наденька, понимая безысходность своего положения.
– Я тоже хочу, очень хочу. Но как?
ДОРОГА В АМЕРИКУ
В 1950 году из порта Гамбург (ФРГ) отправился корабль вместимостью 2500 человек. Летним тихим вечером семья Козьминых покинула Германию. У них было такое ощущение, что они покидают трупную яму, в которую они по велению судьбы угодили семь лет назад. Хотелось верить, что все самое страшное и трудное осталось позади.
– Теперь все будет хорошо, теперь все будет хорошо... – как молитву повторяла Надежда, держа за руку одного из сынишек.
Вглядываясь в исчезающий берег ненавистной ей Германии, она мысленно прощалась с прошлым, обращаясь к Господу с мольбой о лучшей доле для своей семьи в «Новом Свете».
На судне суетились моряки, помогая размещаться пассажирам. Они расчищали палубу от тюков, сундуков и чемоданов. Отовсюду доносились голоса, которые сливались в общий гул. И только по отдельным выкрикам можно было различить латышскую, эстонскую, литовскую, русскую, украинскую и польскую речь. Наиболее общительные пассажиры кучковались по национальной принадлежности. Тогда как их дети бегали по палубе все вперемешку, придумывая всё новые занятия и игры, ни на минуту не задумываясь о "языковом барьере".
Георгий, в предвкушении дальнего плавания, мысленно набрасывал темы, которые он хотел бы осветить в своём творчестве. Он не заметил, как его внимание давно переключилось на суету, создаваемую окружающими. Многие из тех переселенцев, что сейчас толпились на палубе, были так упитанны, что невольно возникало подозрение, что они вовсе не принадлежат к жертвам «рейха». Но сейчас для Георгия это не имело никакого значения, все находились на одном корабле, который уносил их всё дальше и дальше от тех мест, которые им всем так не терпелось покинуть.
Надежду с детьми поместили с двумя пожилыми латышками, те непрестанно причитали о возможном шторме, пребывая в каком-то непреодолимом страхе перед мощью и силой океана.
Георгий оказался в общем крытом помещении для мужчин. Там ему предстояло выбрать себе для сна один из отсыревших матрасов, которые были разложены по всему полу в подсобном отсеке.
***
По ночам было очень холодно и сыро, а днём солнечно и тепло. Время незаметно пролетало за болтовнёй, мелкими заботами и чисткой картошки, – добровольная работа на судне очень приветствовалась.
На протяжении всего пути океан был мирным и спокойным. Корабль приближался к заветным берегам Америки. Пассажиры заметно оживали в предвкушении нового витка своей жизни, неизвестность будоражила умы и заставляла их сердца биться учащённо.
Наконец, в дымке на горизонте показался величественный Нью-Йорк со своими пронзающими небо пиками небоскрёбов и сверкающими зданиями в виде гигантских призм, которые напоминали космический лес.
Статуя Свободы привлекала всеобщее внимание своим монументальным размахом. Георгий, пристально разглядывая её, мысленно отмечал, что символ Америки обладает греческим профилем. Он зачарованно вглядывался в силуэты небоскрёбов, держа за руку притихшую Наденьку. Корабль тем временем, сбавив обороты, медленно заходил в дивную гавань.
На берегу долгожданной Америки кипела жизнь. С причала доносилась джазовая музыка. Играла группа из пяти афроамериканцев.
– Нашего бы Утёсова сюда, – нагнувшись к супруге, пошутил Георгий.
На лице Надежды появилась озорная улыбка, с ритмами джаза улетучились все её сомнения.
– Товарищ Гриша, у нас всё будет хорошо! – ободряюще подмигнула она ему, – Эта страна авантюристов и джентльменов удачи. Если удалось прижиться на этих землях им, - она кивком головы указала на побережье, - то и у нас всё случится самым лучшим образом!
– Ты хочешь сказать, что мы прибыли по своему назначению? – попытался уловить он её настроение.
– Я хочу сказать, что в радости и в горе, при капитализме или коммунизме, я буду верна своим идеалам.
– И каким же таким идеалам моя девочка будет верна?
– Оставаться всегда человеком!
Георгий и Надежда впились глазами в друг в друга. Ирония слетела с их лиц. Они понимал, что у каждого из них творится в душе. Там было всё: от сомнений до надежд, от страха до дерзкой смелости, от ненависти до бесконечной любви.
– Мы вместе, и это главное, – он нежно коснулся ладонью её мокрой от слез щеки. – Всё будет хорошо. Не бойся, я всегда буду рядом.
Больше половины пассажиров высадили в Нью Йорке, спустя несколько часов корабль вновь отчалил. Оставшиеся на судне эмигранты продолжили свой путь. В путевой лист портовой доставки была внесена запись, что в Новый Орлеан следует багаж, о наличии пассажиров на корабле уже не было упомянуто ни слова.
Часть 4
На корабле людей заметно поубавилось. Переселенцам предстояло ещё несколько дней пути до Нового Орлеана. Оставшиеся пассажиры охотно занимали освободившиеся места. Семье Козьминых досталась отдельная каюта.
Наденька была очень довольна воссоединению семьи, и теперь она, мурлыча незатейливый мотив, наводила порядок, раскладывая пожитки. А Георгий тем временем, расстелив для малышей одеяло в центре каюты, присматривал за детьми.
– А! – воскликнула Наденька, изменившись в лице, – Гриша! Подойди скорей сюда!
Георгий, соскочив с места, в мгновение ока оказался рядом с супругой.
– Что?! – он уставился на жену, не понимая, что вызвало у неё такие бурные эмоции.
– Ты мне давно не говорил, как сильно меня любишь, – дурачась произнесла Наденька.
– Ах ты бесстыдница! Ты же мать троих детей! Где твои высокоморальные взгляды? – он начал наступать на юную жену.
Но она, хохоча, увернулась, воспользовавшись как преградой расстеленным на полу одеялом. Георгий не растерялся и, неуклюже переступая через притихших мальцов, пересёк разделявшее их расстояние. Надя с визгом попыталась вновь улизнуть от Георгия, но на этот раз он настиг её и страстно поцеловал.
– Гришка, не могу поверить, мы опять вместе! Как же это хорошо... – прищурив свои сияющие глаза, заворковала Наденька.
Где-то снаружи послышалась какая-то суета, и раздался стук в дверь.
– Эй! Кто-нибудь! – донеслось из-за двери.
– Сейчас! – отозвался Георгий.
На пороге стояли рослые ребята из числа пассажиров, что не сошли на берег в Нью-Йорке.
– Подсоби, брат, – пробасил один из них. – Там из трюма мешки нужно перетаскать, рук не хватает.
– Надюш, я скоро! – бросил через плечо Георгий и покинул каюту.
***
Техническое помещение, к которому направлялись мужчины, оказалось в дальнем отсеке корабля. Прибыв на место, крепыш решительно толкнул дверь, та со скрипом распахнулась. Помещение оказалось абсолютно глухим, без окон и даже люков. Оно имело металлическую обшивку, а на полу беспорядочно валялись рваные мешки, набитые белым порошком.
– Вы об этом говорили? – произнёс Григорий, заглядывая в помещение.
В этот момент он почувствовал сильный толчок и оказался внутри душного трюма.
– Сдохни, коммуняка!
Это последнее, что услышал у себя за спиной Григорий, прежде чем лязгнул засов и послышались быстрые удаляющиеся шаги. Наступила мертвецкая тишина.
Очутившись в кромешной темноте, Георгий силился хоть что-то разглядеть, но перед глазами только расплывались красные круги. В висках сильно запульсировало, ему сложно было собраться с мыслями.
– Вот сволочи! И как долго они собираются меня здесь держать? Надя... – промелькнул образ жены в его возбуждённом мозгу, – она очень скоро хватится меня и поднимет такой шум... Она обязательно найдёт меня! – пытался успокоить себя Георгий.
Он нащупал в темноте дверь и начал тарабанить по ней. Но вспомнив, что им по дороге не повстречалась ни одна душа, он бросил эту затею. «В этой части корабля, похоже, так же глухо, как в этом трюме», – сделав такое заключение, Георгий, вытянув руки перед собой, начал на ощупь продвигаться вглубь трюма. Там он в потёмках нащупал вспоротый мешок. Прихватив щепотку проступившего из него порошка, он поднёс его к носу.
– Мать твою! Это ж хлорка...
Неожиданно с потолка заструилась вода. Козьмин знал ещё по гражданской обороне, что при взаимодействии воды с хлором выделяется ядовитый газ.
«Это конец!» – от такого заключения его ум лихорадочно заработал.
Георгий опять вытянул руки перед собой, на этот раз пытаясь обнаружить источник струящейся воды. Обмочив руку, он быстро обтёр её о куртку и принялся на ощупь оттаскивать мешки в дальний угол помещения. Пока он пытался отсрочить момент, когда ядовитые пары начнут своё действие, напор воды заметно усилился. Георгий как одержимый продолжал расправляться с мешками, в глубине души осознавая, что его усилия бесполезны.
Очень скоро он начал задыхаться. Сорвав с себя куртку, Георгий принялся разрывать её на куски, приговаривая: «Нет, не возьмёте меня, твари!».
Он спешно смачивал лоскутки ткани под струёй воды и слой за слоем накладывал их себе на лицо, создавая таким образом толстую влажную повязку. Газ стал менее ощутим, но и дышать при этом стало невыносимо трудно. Он старался как можно медленнее втягивать воздух в лёгкие, но сердце, как сумасшедшее, предательски билось, вынуждая его сделать глубокий убийственный вздох без повязки.
Георгий задыхался, понимая, что ему осталось совсем немного. Чтобы хоть как-то переключить ум от одолевавшей его паники, Георгий пронзил зубами губу и застонал. В этот момент он призывал всю свою волю, сдерживая дыхание, насколько это было только возможно. Георгий медленно потянул носом воздух сквозь влажную ткань, наполняя лёгкие до предела. Сильная резь в глазах удерживала его от потери сознания.
«Надя, Надя, На-день-ка!» – взывало его угасающее сознание. Перед глазами возник её озорной образ, затем мелькнули ручонки их детей. Он подобрался к двери и вновь изо всех сил начал бить по ней. В следующую минуту ему отчаянно захотелось оказаться во дворике, где прошло его безмятежное детство, где было всё понятным и родным. Мысли путались, он прощался с жизнью.
– Господи, прости! Господи, прости меня за всё! ¬ –¬ истошно закричал из последних сил Георгий и в беспамятстве повалился на пол.
НА ПАЛУБЕ
Безвольное тело Козьмина вынули из трюма матросы и опустили на палубу. Перед тем как предать его океану, они послали за священником и капитаном.
Надежда тем временем металась по палубам, пытаясь хоть что-то разузнать о пропаже мужа. Но все её попытки были тщетны.
Отчаявшись, она как безумная принялась выкрикивать:
– Гриша! Гриша! – предчувствуя, что произошло что-то ужасное.
Её внимание неожиданно привлекла кучка людей, образовавшаяся в дальней части палубы. Приглядевшись, она увидела среди них священника. Не раздумывая, она бросилась к тому месту.
Надежда с трудом протиснулась сквозь плотное кольцо зевак. Она ужаснулась, увидев своего мужа у ног священника.
Как подкошенная, Надежда упала перед распростёртым телом и закричала:
– Гришка! – Она трясла его, обнимала и причитала. – Я здесь, я с тобой... Миленький ты мой, что они с тобой сделали? Ты слышишь меня?! Умоляю, очнись! Только не оставляй меня одну... – прижав голову Георгия к своей груди, она рыдала, баюкая её, как младенца, – родненький ты мой, вернись... Вернись, я так люблю тебя...
Священник склонился над Надеждой, чтобы уговорить убитую горем вдову позволить ему закончить начатую церемонию, но в замешательстве отпрянул от неё. «Усопший» делал еле заметные движениями губами.
– Господи, помилуй! Господи, помилуй! – теперь запричитал священник, часто крестясь.
Надежда в недоумении, протирая лицо от слез, вознесла руки к небу, взмолившись:
– Господи, спасибо тебе! – и принялась покрывать лицо Георгия частыми поцелуями. Затем обернувшись, она обратилась к столпившимся: – Люди добрые, помогите! Помогите донести мужа до дома...
– «Дом», гражданочка, вас ждёт впереди, – заулыбался счастливому исходу краснощёкий мужичок. – А пока указывайте дорогу в вашу каюту.
Он и его товарищ ловко подхватили Георгия и последовали за Надеждой.
Добравшись до каюты, Надежда первым делом сорвала всю одежду с мужа и принялась обтирать его влажным полотенцем. Георгий с трудом приходил в себя, его страшно мутило, дети плакали, у Нади всё валилось из рук. Наконец, уложив детей спать, она вновь вернулась к мужу.
Обнимая льнущую к нему Наденьку, он еле слышно прошептал:
– Это бендеровцы... Прошу, держись от них подальше.
ШТОРМ
Этим же вечером на корабле началась качка, переходящая в сильный шторм. Пассажиры забеспокоились. Две пожилые латышки, поддерживая друг друга, пересекали палубу.
– Ну как же так! Я же тебе говорила, что нам нужно сходить с корабля в Нью-Йорке. И какого черта я позволила себя уговорить ехать дальше? Ведь до твоих родственников можно было добраться и на поезде!
– Ну кто же знал, что разразится такой шквал! – пыталась оправдаться её подруга.
– Я с самого начала это знала.
– Нужно готовиться к 9 баллам! – изрёк поравнявшийся с ними старец и, подхватив своего внука на руки, заковылял в свою каюту.
– Ах! – только и воскликнула пожилая латышка и юркнула в открытую дверь.
Ветер усиливался, корабль кренило и нещадно бросало из стороны в сторону. Судно неоднократно теряло курс. Моряки суетились, выполняя команды старших по званию. А пассажиры, объятые ужасом, мучились от морской болезни.
Георгий, придя в себя после недавних событий, пребывал в задумчивости. Мысли его всецело были поглощены случившимся. Ему нестерпимо хотелось избавиться от гнетущих размышлений. За последний день он по меньшей мере два раза пережил покушения на свою жизнь. А теперь, в довершение ко всем его испытаниям, разыгрался этот нешуточный шторм.
Но в глубине души у Георгия был полный штиль. Он приблизился к обеспокоенной жене с детьми и попытался их успокоить, шепнув Надежде, что ей лучше взять себя в руки, чтобы не пугать малышей.
– Надь, займи их чем-нибудь, а я сейчас... – произнёс Георгий и направился к выходу.
– Гриш, ты же очень слаб. Куда ты собрался?
Он не знал зачем, но определённо чувствовал, что ему сейчас необходимо ощутить дыхание океана.
– Не бойся. Я только взгляну, что там на палубе...
Георгий когда-то в детстве мечтал увидеть океан. Из рассказов взрослых он часто представлял, как смотрит далеко-далеко на поверхность воды и не видит её берегов. А ещё из тех рассказов у него отложилось в памяти, что у всех моряков хорошее зрение. И это связано с тем, что водные просторы сливаются с небом и образуют горизонт, что позволяет морякам смотреть беспрепятственно вдаль, не преломляя зрения. Маленькому Георгию непременно хотелось видеть так, как моряки, и он подолгу таращился в небо, развалившись на стоге сена. Детство Георгия прошло на рязанских полях, у реки Цна. А сейчас тут, во всей своей красе, бушует с такой силой океан! Он восхищался мощью стихии.
Когда Георгий оказался на палубе, его одежда в ту же секунду промокла до нитки. Рискуя быть смытым за борт, он жадно вдыхал полной грудью влажный воздух, ловя себя на мысли: «Как же сладок глоток воздуха!» Георгий выжил и теперь воспринимал этот шквал как награду. Он стал частью самой стихии, Вселенной! Сейчас всеми фибрами своего тела он ощущал, что стоит на пороге больших перемен. Он твёрдо верил, что в Новом Свете все его мытарства и бедствия наконец закончатся.
Через несколько суток корабль причалил в порту Нового Орлеана.
НОВАЯ ЖИЗНЬ В НОВОМ СВЕТЕ
Воздух был горячим и сухим, очень походил на пустынный. Многие из пассажиров впервые ощутили такое сильное пекло. Они обмахивали клочками газеты свои влажные от пота лица и возбуждённо обменивались первыми впечатлениями.
Их путешествие подошло к концу. Все прибывшие спешно покидали корабль и растворялись в толпе, большая их часть направлялись в офисы по найму. Только небольшой группе людей, в том числе и семье Козьминых, было велено оставаться на палубе. Они ожидали своих сопровождающих.
Вскоре явились полисмены. Они представились Георгию и Надежде по всей форме и приказали им следовать за ними.
До вокзала они добрались на автомобиле. По пути Наденьку осаждали мысли о грядущих переменах, и она зачарованно поглядывала в окна. Пребывая в несколько возбуждённом настроении, она разговорилась с одним из полицейских: к её счастью, он немного владел польским. Из разговора ей удалось выяснить, что их ожидают в общине баптистов, которая находится в городе Литл-Рок штата Арканзас.
Через несколько часов они прибыли на ранчо.
Там их ожидал грузный мужчина в чёрном костюме. Он представился мистером Томпсоном и с надменным видом добавил, что с этого момента является их нынешним хозяином и поручителем.
– Начинается, – невольно вырвалось у Наденьки.
– Я надеюсь, он имел в виду, что является хозяином фермы, а не нашим, – тихо произнёс Георгий, потупив свой взгляд.
А мистер Томпсон, не обращая внимания на реакцию вновь прибывшей рабочей силы, невозмутимо продолжал:
– Здесь вы будете жить, – он указал на ветхое строение из досок. – Располагайтесь, позже поговорим. – Его глаза безостановочно перемещались с объекта на объект, а чрезмерная суета не соответствовала статусу «хозяина», который обязывал его взять ответственность за благополучие своих подопечных.
Он небрежно стряхнул жучка с рукава и, не прощаясь, пошёл прочь.
– Спасибо, мистер Томпсон! – крикнула ему вслед Надежда.
– Не стоит благодарностей! Через час-другой загляну к вам и ознакомлю с вашими обязанностями. Завтра будет жаркий день! – объявил он напоследок и укатил на своей дребезжащей машине.
Георгий и Надежда переступили порог своего нового жилища. Под ногами у них оказался деревянный настил из досок, а над головой соломенная крыша. Изучив территорию их нового дома, они обнаружили ещё одну пристройку из фанеры, которая предположительно являлась кухней. Там они нашли буржуйку, небольшой стол, несколько обшарпанных стульев, а в пыльном покорёженном ведре оказались алюминиевые тарелки, ложки и кружки.
Надя коснулась обвисшей гирлянды из паутины и ободряюще улыбнулась мужу.
– Несмотря ни на что, мы вместе, а это главное!
– Да... это главное, – он привлёк к себе жену, стараясь скрыть своё истинное отношение к происходящему.
Они замерли в долгих объятиях. Уголки губ Наденьки предательски поползли вниз. Она тайком смахнула слезу.
***
Людям, которым суждено продолжительное время испытывать трудности, свойственно постепенно с ними смиряться, даже если они претят их естеству. Таких трудностей уже выпало на долю Георгия и Надежды более чем достаточно, но их ожидали новые испытания, новые встречи и новая эмиграция в стране некогда дикого Запада.
С утра до самого вечера Георгий занимался земледелием, а Надежда была занята работой по дому, при этом успевая ухаживать за хозяйской скотиной.
В бесконечных трудах проходили дни за днями, они старались не говорить друг с другом о повседневных трудностях, чтобы не расстраиваться ещё больше, понимая, что попали в условия не многим лучшие, чем были у них на поселении в Германии.
Спустя несколько месяцев после прибытия на ранчо, Георгию посчастливилось познакомился с русскоязычным агрономом. Козьмин был безмерно рад, повстречав соотечественника. Тот охотно поведал Джорджу, так он называл Георгия, что фермеры, помимо предоставленного своим работникам крова, ещё обязаны платить им зарплату из расчёта 3 доллара в час. А также оплачивать все медицинские расходы в случае приключившейся с ними хвори. А к зиме благоустраивают жильё для возможного в нём проживания.
– Да как же так?! – воскликнул Георгий, оценивая своё нынешнее положение.
– Это что... – продолжал увлечённо вещать агроном. – Община очень приветствует, чтобы хозяева предоставляли возможность своим труженикам посещать городскую баптистскую церковь, – увидев нарастающее удивление в глазах Георгия, он добродушно его предостерёг, – Джордж, ты только это... Сам от хозяина не уходи. А то это будет расцениваться как побег, и тогда у вас могут возникнуть большие неприятности. Понимаешь? Этот хитрый лис никому ещё не заплатил и цента. На него батрачат все, как проклятые. Но когда понимают, что одурачены, то начинают качать права. И тогда этот мерзавец провоцирует их к побегу! Те бегут и очень скоро оказываются за решёткой, а мистер Томпсон преспокойненько вновь набирает себе рабсилу.
– Так что же делать?
– Держать ухо востро! Даже если вы будете паиньками, он всё равно «подсунет вам свинью». Сначала поимеет, а потом отделается, не заплатив. А если вы ему ещё будете «вставать в копеечку» ... - Он тяжко вздохнул, - Ну, что сказать? Ребята, вы попались!
***
Время шло... Отцвела весна, отшумело жаркое лето, незаметно наступила глубокая осень. Георгий пахал как вол "до первых белых мух". Надежда от бесконечной суеты сильно осунулась. Рутина всецело поглотила Козьминых, не оставив времени на творчество и возможное образование. Их ранчо было расположено вдали от города, и получить весточку от родных и близких не было никакой возможности. Связь с Россией, похоже, была окончательно утрачена. Это обстоятельство особенно удручало Надежду и Георгия.
***
Как-то мистер Томпсон взял с собой в город Козьмина вместо своего управляющего, который в тот день приболел. Георгий сопровождал хозяина от магазина к магазину, пока руки у него уже полностью не были заняты покупками. Мистер Томпсон хотел было уже отпустить Георгия с тюками в машину, чтобы самому опрокинуть стаканчик пива в соседнем заведении, как неожиданно для себя заметил недобрый блеск в глазах своего работника, взгляд которого был обращён на неизвестного субъекта. И уже в следующее мгновение Георгий бросил тяжёлую ношу и кинулся в его сторону. Мистер Томпсон в ужасе увернулся, уклонившись от пролетающего мимо него кулака Георгия, стремительно пролетевшего в считаных миллиметрах от его лица.
– Джордж, ты что, сошёл с ума? – еле слышно произнёс мистер Томпсон, переводя взгляд от Георгия на мужчину, который от мощного удара его работника теперь лежал на тротуаре.
– Будьте внимательны, – с этими словами Георгий нагнулся к воришке, который пытался подняться и удрать с кошельком мистера Томпсона.
Георгий вновь оказался проворней, он выхватил из рук похитителя кошелёк и передал его хозяину.
– Так это что получается, этот проходимец меня обокрал? – поёжился хозяин, не сводя глаз с грозного лица Георгия. – Спасибо, конечно. Но у нас в Америке бить самим нельзя! Нужно было отвести его в полицию, – нерешительно заявил мистер Томпсон.
– Вор получил своё, вы при кошельке. Чего ещё нужно? А полицию позовём, когда сами вопрос решить не сможете. Или у вас есть претензии?
– Нет! У меня никаких претензий, – неожиданно разволновался мистер Томпсон, его явно беспокоили столь решительные действия подопечного. Ему куда комфортнее было осознавать, что его работники послушны и безынициативны, а тут такой решительный отпор и этот страшный взгляд!
Обратно ехали молча, мистер Томпсон всю дорогу о чем-то размышлял.
***
С наступлением холодов работы на ранчо поубавилось, но теперь встал вопрос об утеплении жилища на зиму. Супруги Козьмины, оценив ситуацию, составили список всего необходимого и предали его мистеру Томпсону. Тот проигнорировал их просьбу.
Надежда спустя несколько дней столкнулась с поручителем у конюшен.
– Добрый день, мистер Томпсон! Как поживаете?
– И вам не хворать, – суетливо бросил через плечо их хозяин.
– Вот и нам бы того же хотелось! Ночи нынче совсем холодными стали. Когда вы собираетесь жилище наше утеплять?
– Тьфу ты, чёртова баба! – отмахнулся от Надежды их поручитель и нервно зашагал прочь.
Спустя ещё пару дней Георгий с женой принялись сами латать дыры в своём доме, используя хозяйские сено, доски и прочие материалы, зная, что когда мистер Томпсон это обнаружит, то по меньшей мере будет скандал. Понимая, что в любом случае придётся держать ответ, Георгий заодно уже провёл от хозяйской усадьбы к своему пристанищу и электрический провод. Так у них появился свет, от чего вечера теперь стали ощутимо теплей и длинней. Но главное, у них появилась своя электродуховка, которую Григорий давеча подобрал на дороге и за день умудрился её починить.
Все эти новшества, как и предполагалось, взбесили их попечителя. Было понятно, что в его планы не входило оставлять пять ртов на зиму.
– Мистер Томпсон, – пытаясь сгладить конфликт, обратилась к нему Надежда, – ну подумайте сами, как же нам жить с малыми детьми в таком холоде? Зиму никто не отменял!
– Сгинули бы вы уже куда подальше с глаз моих долой! Ваша семья, как саранча, одолела меня уже совсем! От вас одни убытки, – он зыркнул с ненавистью на их освещённую лачугу.
Георгий, не проронив ни слова, одарил его тяжёлым взглядом. Мистер Томпсон отшатнулся, как от удара.
– Вот каналья! – взвизгнул фермер, – От этих русских можно ожидать всё что угодно... – и спешно удалился, бубня себе под нос нескончаемые проклятья.
***
Как-то ранним морозным утром Георгий вновь повстречал агронома.
– Как поживаешь, каторжанин? – шутливо поприветствовал он Козьмина.
Георгий в общих чертах описал ему свою последнюю стычку с мистером Томпсоном.
– Не удивлюсь, Джордж, если он всех вас сдаст полиции.
– Это за что же? – поинтересовался Георгий.
– Он найдёт, за что. Уверяю тебя, вы не первые и не последние, с кем он обошёлся очень гадко. Но могу дать тебе один дельный совет. Ни при каких обстоятельствах, когда этот каналья повезёт вас в город, не берите ничего из своих личных вещей, оставьте всё дома, что бы ни случилось.
НЕОЖИДАННЫЙ ХОД
Не прошло и недели после встречи с агрономом, как мистер Томпсон повёз семью Козьминых в город за покупками. Высадив их у магазина с тканями, сам он отправился в полицейский участок с доносом, что от него сбежала семья работников.
Городская полиция вскоре арестовала Козьминых и доставила в суд. Там их взялся представлять вежливый человек, который одновременно являлся адвокатом и переводчиком.
– Георгий Козьмин, ответьте на вопрос: вы сбежали от фермера, который взял над вами попечительство?
– Нет, ваша честь. Мы даже и не помышляли о таком, все наши вещи и документы находятся на ранчо, – ответил Георгий, – вы легко можете это проверить.
Вопросы сыпались до тех пор, пока не выяснилось, что хозяин фермы на протяжении всего сезона Козьминым ничего не выплачивал.
Тогда судья поинтересовался:
– Георгий Козьмин, если вы не сбежали, как вы утверждаете, то вы бы хотели вернуться к мистеру Томпсону на ранчо?
– О да! Я и моя семья очень хотим вернуться к нему обратно, – Георгий расправил плечи, при этом переведя свой суровый взгляд на опешившего хозяина.
Мистер Томпсон неожиданно для всех сорвался на крик:
– Нет, нет! Мне не нужен такой работник!
После обсуждений судья выслушал заседателей и присудил попечителю мистеру Томпсону отпустить семью Козьминых и оплатить им, как полагается, всю сумму за все месяцы работы.
От такого решения суда у Томпсона чуть не приключился апоплексический удар. И он в отчаяньи закричал:
- Я ещё устрою вам в Америке «сладкую жизнь»! Неблагодарные ублюдки, да чтоб вам пусто было!..
Судья пригрозил штрафом за учинённый беспорядок, и мистер Томпсон, побагровев, утих.
Представители баптистской общины присутствовали на суде. Они были крайне недовольны поведением их прихожанина мистера Томсона.
ЖИЗНЬ НАЛАЖИВАЕТСЯ
В те времена граждане или вновь прибывшие были обязаны регистрироваться в одной из религиозных общин. Это обязывало прихожан регулярно посещать Божью обитель и периодически там исповедоваться. Этот государственный приём обеспечивал властям контроль над своими гражданами. Теперь, когда Козьмины обрели свободу от своего попечителя, руководство баптистской общины незамедлительно взяла семью эмигрантов под своё крыло и отправило с рекомендациями в Чикаго, где семью Козьминых по-братски встретили пасторы Гарбузюк и Блонский, которые там были представителями украинской баптистской церкви.
Георгия и Надежду в общине встретили очень радушно. Познакомившись с ними, члены общины очень интересовались событиями их прошлой жизни и расспрашивали новых прихожан о ближайших планах.
– Что умеете? Чем бы вы хотели заниматься? – слащаво улыбаясь, расспрашивал их Гарбузюк.
– Мы община и должны помогать ближним, – вторил ему Блонский, – любить всех и молиться Богу – вот наш удел...
Так, с молитвами и добрым словом, протягивали духовные служители руку помощи.
Вскоре семья Козьминых получила право занять одно полуподвальное помещение в городе Чикаго. По сравнению с теми условиями, которые им были предложены на ферме под Новым Орлеаном, здесь был просто Рай! Рядом с их новым жилищем были магазины, метро, ухоженные скверы!
Георгию и Надежде впервые довелось оказаться в одном из крупных городов Запада. Для них здесь всё было ново и необычно. Цивилизация сквозила повсюду! Восхищали красиво оформленные магазины, стильные вещи, красочные упаковки, техника на все случаи жизни, а также новые ритмы музыки, доброжелательные улыбки незнакомых им людей... Город пульсировал и дышал, насыщая их энергетикой, даруя призрачный шанс на обретение счастье!
У Надежды наконец появилась возможность основательно заняться английским языком. Георгий предпочёл преодолеть языковой барьер, устроившись чернорабочим на строительство железной дороги. Новые слова и даже целые предложения запоминались эмигрантом очень быстро, он как губка впитывал разговорный язык и всевозможные обороты американской речи. Георгий и Надежда понимали, что без хорошего знания языка им не так просто будет устроиться в чужой стране.
Теперь, находясь под опекой баптисткой общины, супругам Козьминым приходилось регулярно посещать церковь, где они могли свободно говорить с прихожанами на родном языке. Церковь для них являлась своеобразным островком, где многое напоминало о далёком прошлом.
У Надежды вскоре появилась возможность отправлять письма родным в Россию. Она отправляла их через посольство и нередко прибегала к услугам Стива, их нового друга, который являлся негласно демократом и был сочувствующим коммунистам. Сколь многим хотелось поделиться Надежде с родственниками, близкими ей людьми, рассказать им о событиях последних лет, и она изливала свои переживания в письмах. Георгий в свою очередь не скрывал от паствы, что пишет стихи. Чем вновь привлёк к себе внимание не только прихожан, но и духовных служителей.
Как-то, заслушавшись выступлением Георгия, Гарбузюк многозначительно покачал головой.
– Ты что, коммунист? – неожиданно поинтересовался он, пытаясь определить принадлежность Георгия к какому-то конкретному направлению.
– Я просто очень люблю поэзию. И обычно подмечаю в людях, в природе, а также в разных обстоятельствах те вещи, которые не могут меня оставить равнодушным. Вот как-то так...
Пастырь, в свойственной ему манере, закивал с пониманием, а уже через несколько дней от руководства церковной общины на Козьмина поступил сигнал в баптистский комитет города Нью-Йорка. Что им тогда ответил комитет – неизвестно, но, вне всякого сомнения, дело пошло в инстанции ЦРУ и ФБР, где Георгий Козьмин был поставлен на учёт, как лицо крайне неблагонадёжное.
Георгий был коммунистом, но больше не по убеждениям, а по необходимости. Чин офицера, особенно во времена Сталина, подразумевал наличие партийного билета.
Все последующие события с началом войны перевернули весь мир Георгия, ему порой было даже сложно поверить во всю чудовищность происшедшего, которое привело его на чужбину. Георгий, несомненно, был очарован цивилизацией Америки, но душа его рвалась домой... Как же он хотел вернуться на Родину!
В то время в США процветала «охота на ведьм»*. Одна из задач той «охоты» заключалась в преследовании людей с коммунистическими взглядами.
*«Охота на ведьм» - название, которое по аналогии с практикой средневекового религиозного фанатизма получила политика преследования коммунистов США. Это преследование могло принимать самые различные формы - от ведения «черных списков» и увольнений с работы до прямых судебных репрессий. В наиболее грубом виде политика «охоты на ведьм» проводилась в годы маккартизма (начало 1950-х гг.).
Краткий политический словарь. М., 1988, с. 306.
Вскоре из Нью-Йорка пожаловало руководство и предложило Козьминым незамедлительно покинуть общину.
– У вас, Козьмин, дурное прошлое! – безапелляционно заявил представитель общины. - В Новом Орлеане вы устроили суд против нашего брата во Христе. Кстати, всеми нами уважаемого прихожанина. Кроме этого, мы знаем, что вы бывший военный лётчик, а значит, никак не иначе, коммунист! А теперь вместо того, чтобы сидеть тише воды, ниже травы – вы активно занялись пропагандой! Вот зачем вы читаете повсюду свои мерзопакостные «писульки», а? И ведь все они содержат советское содержание... Довольно, братец!
ГОНЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
Надвигались морозы. Всё, что удалось снять Козьминым для проживания, оказалось полуразвалившимся помещением, на лучшее жилье им не хватало средств. Как только их семейство переехало в малопригодную для жилья квартиру, так сразу один за другим заболели дети. Температура долго держалась высокой. Надежда проводила все дни напролёт у кроватей с больными малышами. Георгий тем временем продолжал работать на стройке, обеспечивая семью едой и необходимыми медикаментами. В жизни Козьминых опять настали чёрные дни.
Когда дети наконец пошли на поправку, болезнь подкосила Надежду. Она все последние дни боролась с симптомами заболевания, но сегодня Надежда не нашла в себе сил подняться с кровати.
Шестилетний Славик, сунув в рот младшему брату ложку каши, поцеловал его в макушку, как это обычно делала мать, и поскакал по комнате. Оказавшись у кровати матери, он притих. Славик коснулся разбросанных по подушке волос Надежды, удивляясь её сходству с образом, который он как-то увидел в библейской книге. Славик прижался к руке матери и тихо заскулил. Ему вдруг стало очень беспокойно на душе: «А вдруг мама навсегда останется такой слабой и бледной?» Он привык её видеть энергичной и сильной, а теперь она лежала грустной с пересохшими губами. В их доме стало необычно уныло и серо. «Как странно... – размышлял не по годам смышлёный Славик, – мама всегда могла успокоить, когда кому-то из нас было больно или плохо, а теперь…»
Тем временем малыши резвились здесь же, на полу, периодически задирая друг друга. Славик растащил сорванцов, всучив им по сухарю, и вновь вернулся к матери. Он пристально смотрел на неё, но очертания лица матери неожиданно начали у него расплываться от переполнивший его глаза влаги. Славик плакал, мысленно вопрошая: «Чем же я могу помочь тебе, мамочка?»
Надежда закашлялась, присев на кровати. Славик смахнул ручонками накатившие слезы и поспешил подать ей стакан с водой. Мать поблагодарила его кивком головы, отпила и, откинувшись на подушку, притихла. Славик уткнулся мокрым лицом ей в плечо и отчаянно взмолился, - он молил, чтобы мама вновь могла улыбаться и рассказывать им свои смешные истории, а папа был рядом и позволял играть его инструментами. Малыш молил о частых прогулках с родителями в солнечные дни, и чтобы его браться поменьше хныкали и не лишали его родительского внимания...
То ли молитвы Славки помогли, то ли сама Надежды воспряла духом, но только спустя день, Надя, на радость всей семьи, поднялась ранним утром и начала потихоньку выполнять работу по дому.
Она крепла с каждым днём, когда в один из вечеров Георгий вернулся с работы с теми же симптомами тяжёлой простуды. Надежда, позабыв о себе, принялась отпаивать мужа отварами, наказав детям вести себя тихо. Той же ночью у него случился кризис. Надежда сменила за ночь несколько рубах на муже. К утру температура немного спала, от чего Георгию стало заметно легче. Но он всё ещё был очень слаб и продолжал оставаться в кровати.
В дверь кто-то тихо постучал. Надежда задёрнула ширму из плотной ткани, чтобы холодный воздух резким потоком не коснулся Георгия и пошла посмотреть, кто там.
На пороге собственной персоной стоял Гарбузюк.
– День добрый, Надежда. Я к тебе, – расплылся в улыбке представитель общины, – В дом-то пустишь? Жуть, как холодно.
– Заходите, конечно.
Гарбузюк присел на предложенный ему стул. Мальчишки с нескрываемым любопытством обступили гостя. Пастор запустил руку в карман своего пиджака, вынул оттуда три конфеты и вручил каждому по одной. Дети с радостью приняли дары от доброго дяди.
– Хорошие у тебя ребятки, – перевёл он взгляд на Надежду и шумно вздохнул.
– Спасибо, – откликнулась Надя, не вполне понимая, что привело Гарбузюка к ним в дом.
– Что, матушка, – обратился он к Надежде, – как вы здесь поживаете?
Надежда промолчала.
– Ну-ну... Я и сам вижу, хвастаться тебе нечем, – он с пониманием окинул взглядом нищенскую обстановку. – Я вот зачем к тебе пришёл, Надежда, – он откашлялся и продолжил, – спасаться тебе нужно...
– От кого? – в недоумении поинтересовалась Надя.
– От кого, от кого? – передразнил он её, – Понятное дело, от мужа твоего! – вразумительно пояснил ей Гарбузюк. – Я могу поспособствовать, и ты хоть завтра можешь вернуться в общину. Мы позаботимся о тебе и детях. Прежде всего обеспечим вас нормальным жильём, а потом решим вопрос с гражданством. Ты и твои пацаны будете полноправными гражданами Америки! И сможете наконец зажить по-человечески! Только для этого нужно развестись с твоим кошмарным мужем, от которого у тебя одни неприятности и беды. Мы всё знаем...
– Послушайте! – прервала его Надежда. Она говорила тихо, но внятно, с трудом сдерживая эмоции, чтобы не сорваться на крик. – Вы понимаете, что вы сейчас обвиняете человека и пытаетесь окончательно испортить ему жизнь только за то, что он, как все нормальные люди, просто любит свою Родину. Конечно, можно молча любить, но он поэт!
– Он погубит тебя!
– Но он ни в чем не виноват!
– Ты дурная мать, если обрекаешь своих детей на жалкое существование, – он вновь окинул взглядом комнату, только на этот раз с брезгливым выражением. – Вы все закончите очень плохо, так и знай! Твой муж не в состоянии создать вам для жизни нормальные условия, он даже не может вас защитить, а вот обеспечить новыми проблемами – это сколько угодно!
– Уходите. Проблема в самой системе, а не в моем муже!
– Да?! Ты так считаешь? – искренне удивился Гарбузюк, отведя глаза, полные недоумения, и в этот момент его внимание привлёк конверт на столе, в котором находилось письмо Надежды в Россию. Гарбузюк потянулся и взял его в руки.
– Удивительно то, что вы считаете иначе! – продолжала с жаром Надежда.
– Дура ты несчастная! Ох, как же ты ещё об этом пожалеешь... – рявкнул Гарбузюк, тыча в лицо Надежде смятым в руке конвертом.
Славик неожиданно оказался между матерью и представителем общины. Мальчуган нагнулся и выплюнул шоколадную конфету на ботинок Гарбузюка.
Все замерли.
– Вот гадёныш! – первым опомнился представитель общины, – весь в своего папашу... Эх, волчонок! – Он потянулся, чтобы схватить мальчишку, как в этот момент почувствовал, что его кто-то хватает за шиворот и тащит к выходу.
Георгий был бледен, его сильно знобило. У него не было ни сил, ни желания вступать в дебаты, да и не видел в этом никакого смысла. Он молча выволок незваного гостя на лестничную площадку.
– Надеюсь, мы больше не увидимся, – изрёк Козьмин-старший и захлопнул перед обалдевшим представителем общины дверь.
Но Григорий ошибался...
Часть 5
АМЕРИКАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
23 июля 1953 года полиция арестовала Георгия и Надежду, а их детей отправили в приют.
Супругов Козьминых поместили в камеры предварительного заключения, затем за ними приехали люди из секретного отдела и перевезли в особый отдел. Георгия и Надежду разделяли железные прутья решёток, но это не мешало им видеть друг друга и переговариваться.
Козьминых допрашивали с пристрастием, нещадно избивая. Письмо Надежды фигурировало в деле, и тщательно разбиралась в нем каждая фраза, подчёркивая нелестные её отзывы о порядках, царящих в провинциях Америки.
Но главным требованием было подписать бумаги, в которых они якобы признавались в своей причастности к шпионажу.
Надежда с мужем понимали, что, подписав себе приговор, они тем самым уничтожат не только себя, но и обрекут своих детей на сиротское существование.
Козьмины продолжали все отрицать, чем вызвали крайнее раздражение у сотрудников секретной службы.
Чтобы добиться от Георгия и Надежды желаемого результата, работники секретного отдела пошли на крайние меры. Они прибегли к применению наркотиков, их загоняли Георгию и Надежде шприцами под кожу. Спасло супругов Козьминых только то, что они действительно не располагали той информацией, которую из них пытались выбить работники секретных отделов.
В тот день, после очередного безрезультатного допроса, Георгия приковали наручниками к металлическим прутьям и насильно влили в рот омерзительную жидкость. У него чуть ли не сразу начались рези, затем конвульсии, а на губах появилась пена. Он безвольно опустился на пол, корчась и несвязно бормоча.
Из бессознательного состояния его вызволил истерический смех жены. Надежде вкололи очередную дозу наркотиков, и теперь она безудержно заливалась истерическим смехом. Экзекуторам показалось это соблазнительным, и они, расплывшись в похотливых улыбках, принялись её поочерёдно насиловать. Истерика у Надежды не прекращалась. А Георгий, лёжа распластанным на полу, скрежетал зубами от гнева и беспомощности. В какой-то момент он истошно заорал, тем самым пытаясь заглушить все звуки, так сильно терзающие его душу.
К вечеру Надежда пришла в себя. Теперь, безудержно рыдая, она заламывала руки, приговаривая:
– Боже мой, Боже, что же они от нас хотят, что они с нами делают? Господи, помоги!
СУД
Утром Козьминых привезли в чикагский суд штата Иллинойс. По дороге, в автомобиле, им насильно сделали ещё по уколу. В ходе следствия медэкспертиза охотно вынесла свой вердикт, признав их умалишёнными, а судьи лишили супругов Козьминых родительских прав. Теперь дело оставалось за малым: отправить Георгия и Надежду в психиатрическую больницу на принудительное лечение.
Скорая помощь уже ожидала своих пациентов у крыльца городского суда. Там же стояли полицейские. Когда крепкие парни в белых халатах впихивали в фургон с красными крестами два обессиленных тела, один из полицейских с усмешкой пояснял другому: «Так будет со всеми коммунистами в Америке, чтобы они это знали!».
ПСИХИАТРИЧЕСКАЯ КЛИНИКА
Надежду и Георгия везли в клинику для умалишённых. Для них всё происходило, как в дурном сне и только по-настоящему им безумно хотелось пить, во рту все пересохло, голова раскалывалась. Они продолжали сидеть, находясь в прострации, раздавленные и безразличные к происходящему.
Когда машина остановилась у ворот клиники, Георгий взял руку Надежды в свою и попытался заглянуть ей в глаза.
– Я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю. Прости, что не смог уберечь тебя от всего этого кошмара, – у него на глазах проступили слезы.
– Не надо, Гришенька, не надо!
Георгий бережно поднёс к своим губам руку жены.
– Надь, я бы жизнь свою отдал, чтобы только отмотать все обратно. Я ошибся, я очень где-то ошибся, – он зажмурил глаза, издав утробный звук, похожий на стон раненого зверя.
Появились в проёме дверей санитары. Они, не церемонясь, вывели Надежду и Георгия из фургона, и спешно препроводили их в здание клиники, где их благополучно осмотрели, а затем отправили в душ. Это Козьминым чем-то напомнило концлагерь.
Вскоре супругам выдали больничную робу и видавшие виды тапочки.
Пришло время расставаться. Наденька смотрела на мужа широко распахнутыми глазами. Георгий обнял её, прижав крепко к своей груди.
– Надюша, самое худшее уже позади, ничего не бойся. Слышишь? И не пытайся им сопротивляться, чтобы не злить их лишний раз.
– Мы больше не сможем быть вместе, – отрешённо произнесла она.
– Это временно. Я не знаю как, но мы обязательно отсюда выберемся. Я тебе обещаю!
***
Их повели вдоль крашеных решёток, но в разных направлениях. Георгий миновал ряд стальных дверей. Взгляд Надежды скользил по стенам, от которых веяло холодом и отчуждённостью.
Палаты, в которых их разместили, были заполнены пациентами по десять человек. Душевнобольным выдавались психотропные таблетки. Временами и по необходимости кололи успокаивающее.
Надежда попыталась объяснить врачам, что плохо себя чувствует от принимаемых ею медикаментов, и тогда ей назначили электрошок. После него она уже ничего не могла вспомнить, спала без времени и часу, ходила по унылым коридорам, пытаясь понять, кто она и почему здесь.
Георгий, в отличие от жены, старался не глотать психотропных таблеток и всячески изображал сумасшедшего. Но эта уловка привела к тому, что доктора прописали ему два электрошока, чем на долгое время нарушили Георгию координацию тела и лишили его памяти.
***
Прошло несколько месяцев со дня заключения супругов Козьминых в психиатрическую больницу. Проведённое в застенках клиники время сделало своё дело, Георгий и Надежда стали тихими и безропотными. Им меньше всего хотелось навлечь на себя очередные процедуры врачей-психиатров.
Как-то ранним утром Надежду посетил их друг Стив, который также от случая к случаю навещал старших сыновей Козьминых, тех, что были в приюте: Славика и Юру. Он сочувствовал своим русским друзьям, успокаивал их и подавал надежду на скорую выписку. Ему удалось для них сохранить что-то из их личных вещей, документов, и даже исписанные страницы стихов Георгия. После посещения Стива появилась еле уловимая надежда на обретение свободы.
Тем временем Георгию удалось вызвать к себе некоторое снисхождение со стороны медперсонала, и ему было разрешено свидание с женой. При встрече после их долгой разлуки Надежда ужаснулась. Георгий выглядел как узник Бухенвальда: похудевший, с жёлтым цветом кожи, но глаза выдавали наличие здравого ума и выдержки.
– Надь, – говорил он тихо, но внятно, – я не теряю надежды, вытащить нас отсюда. Каждый день я делаю записи, в которых призываю помочь нам, рассказываю о беспределе властей, учинённом над нами, и перебрасываю их через стену на прохожую часть улицы. Ты представляешь! Недавно ко мне приходил журналист под видом давнего знакомого и расспрашивал меня о подробностях нашего с тобой заточения. Я рассказал ему, как нас арестовали, как, не сумев ничего нам предъявить, упекли в психушку.
– Гришка, а вдруг это была «подсадная утка»? – в ужасе произнесла Надя.
– Надь, а у нас есть выбор? Если будем молчать, то лишим себя последнего шанса на спасение. И потом, сгнить здесь разве лучше? Пусть уж лучше нас совсем пришибут. - И тут же сник, прочитав ужас в её глазах, - Ой, прости Наденька...
– А дети?
– Да знаю я... А ты можешь предложить что-то другое?
– А может, Стив нам чем-то поможет?
– Нет, он не станет из-за нас ввязываться в это дело. У его демократической партии свои тёрки с республиканцами. Мы для их сейчас являемся дополнительным компроматом в борьбе с Дуайтом Эйзенхауэром и его единомышленниками, только и всего. Политика – это тонкая игра, которая в конечном счёте всегда будет отстаивать интересы власть имущих, даже несмотря на изначально добрые начинания. И это касается любой из существующих партий.
– Ты критичен...
– Нет, Надюша, я просто объективен. История имеет свойство повторяться! Мне самому жаль, что наши современники так увлечены процессом борьбы за власть и подводят всех нас к неминуемому краху, а возможно даже исчезновению цивилизации.
– Ну ты замахнулся! Я думаю, твои пророчества сбудутся очень нескоро...
– Скоро-не скоро, но именно наши современники готовят сейчас нашим детям печальное будущее.
– Не знаю о будущем, и что там готовят политиканы, но исходя из того, что происходит с нами сейчас, я могу с уверенностью заявить, что система — это страшная сила! И не дай Бог попасть в её жернова...
– Уверяю тебя, так было во все времена.
– Что же делать, Гришенька?!
– Жить, стараясь не растерять последний разум и не предавать себя.
– Ага... Посмотри на нас! Мы с тобой уже два калеки, – уныло улыбнулась Надя, – ты ж понимаешь, с ума-то сходят по одиночке, а не парами. И самое интересное, что наш синхронный диагноз никого не смущает.
– Зато мы живы, – покосившись на жену, произнёс Георгий, – окажись мы с тобой после плена в России, как знать, возможно, наши дни были бы уже сочтены.
– Что за времена-то такие?
– Во все времена свои испытания, – Георгий неожиданно расплылся в улыбке. – Надька, как же я по тебе соскучился...
– А я постоянно думаю о тебе и наших детях.
– Так продолжаться больше не может, что-то обязательно должно произойти!
Георгий виделся с женой ещё пару раз и даже наладил с ней переписку. Чем вскоре вызвал крайнее недовольство медперсонала, и они его, как буйного пациента, вновь подвергли электрошоку. Георгий опять и надолго погрузился в сонное безразличие.
ДОБРОЖЕЛАТЕЛИ
Спустя восемь месяцев Надежду выписали под гарантию их друга семьи, Стива. За время, проведённое в клинике, она сильно изменилась. На её лице теперь чётко просматривалась печать скорби и отрешённости.
Надежда неоднократно обращалась к доктору с просьбой выписать её из клиники. Ей пообещали удовлетворить её просьбу и вскоре пригласили на тест. Медработники показывали Надежде всевозможные изображения и фотографии знакомых ей людей. Она легко их узнавала. В результате чего врач убедился, что она всё ещё не утратила способности адекватно мыслить, и в просьбе ей отказали, предложив ещё немного подлечиться.
Спустя некоторое время, после проведения дополнительного курса «лечения», ей вновь устроили тест.
– Узнаете ли вы этих людей?
На Надежду смотрели с обложек книг знаменитые русские классики Пушкин и Лермонтов. Она хотела уже было произнести их имена, но удержалась, предугадывав реакцию врачей: «Они опять начнут меня пичкать препаратами, которые будут разрушать мою память и вводить в состояние полной апатии».
На этот раз Надежда в ответ только потупила взгляд и что-то невнятное промычала.
Доктора остались довольны результатами своей работы и поэтому, когда Стив очередной раз приехал к Надежде с рисунками от её сыновей, то эскулапы сами предложили ему увезти из клиники "более не опасную для общества пациентку".
***
Так Стив беспрепятственно перевёз Надежду прямиком из клиники в приют к её детям. Славику к тому времени уже исполнилось семь лет, а Юре шесть (пятилетнего Павлика усыновила американская семья по фамилии Moon, которая не приветствовала встречам детей с их «умалишёнными родителями»).
За это время дети Козьминых несколько подзабыли русский язык и между собой всё чаще общались на английском. Надежду очень огорчал тот факт, что дети, как ей казалось, утратили с ней душевную близость; их мышление и поступки были ей теперь не всегда вполне понятны. А мысль о том, что ей некуда сейчас увезти своих детей и нет возможности содержать их самостоятельно, удручала её больше всего.
Надежда по выходе из клиники сразу же устроилась на работу, но очень скоро её рассчитали. Её увольняли и из других мест по причине несоответствия. Скорее всего не устраивала обретённая в клинике заторможенность... Подорванное здоровье за последние годы сильно сказывалось на качестве и скорости работы, она быстро уставала и становилась недопустимо рассеянной.
***
Георгий отсидел в психиатрической клинике два года. Его неутомимая изобретательность доставлять в мир свои послания всё же возымела успех. В некоторых газетах, которые подпольно выпускались демократами, начали печатать стихотворения Георгия и упоминать о его принудительном местонахождении, а также рассказывать некоторые душещипательные истории из его жизни. Разбросанные им обращения все больше привлекали внимание общественности, и решением администрации клиники было в ближайшее время избавиться от его присутствия. Главврач вызвал Георгия в свой кабинет и объяснил, что если он хочет вернуться к нормальной жизни, то ему придётся прекратить распространять свои записи или, в противном случае, к нему будут применены соответствующие меры, которые приведут к необратимым последствиям.
Георгий пообещал, что, как только окажется на свободе, он не проронит ни слова об условиях содержания его в клинике и прочем.
На том и порешили.
Доктор незамедлительно подготовил документы для выписки и напоследок дал напутствие своему бывшему пациенту:
– Если не устраивает общество, в котором вы живете, просто поезжайте в те места, где вас всё устраивает. Это же элементарно!
– Но меня не пускают туда, где мне хорошо.
– Так может, вам туда и не надо? Живите здесь, как добропорядочный гражданин, и тогда не только вам одному от этого будет хорошо. И вообще, самодостаточному человеку хорошо везде!
– А мыслящему - плохо... – еле слышно парировал Георгий.
– Так перестаньте размышлять, чтобы вновь не угодить к нам, – прошипел ему в ответ доктор.
Часть 6
СНОВА ВМЕСТЕ
Георгий нашёл Надежду в клинике. Она показалась ему несколько подавленной, в её глазах только на мгновение появился былой огонёк и погас. Теперь Надежда с некоторой периодичностью вынуждена была вновь проходить лечение после усиленного медикаментозного воздействия, пережитого в психиатрической клинике. С недавних пор её начали посещать сильные головные боли и беспричинное беспокойство.
Увидев мужа, она потребовала, чтобы её выписали, и в тот же день вернулась домой. Всю ночь напролёт они проговорили, мечтая и строя планы. Это отдалённо напоминало их жизнь в той коммуналке, куда их направили после военного госпиталя.
Возвращение Георгия постепенно возвращало к жизни Наденьку. «Теперь все будет хорошо, теперь Гриша рядом, он позаботится обо всех нас», – ей больше не было страшно ни за себя, ни за детей, теперь она ощущала несказанное облегчение с появлением мужа. Надежда верила в Георгия и любила его как прежде.
Они стали сразу же хлопотать и пытаться через суд вернуть детей. Но государственные мужи отказали им в ходатайстве. Тогда Георгий обратился к журналистам. Те охотно помогли им выйти на ближайшее консульство СССР. Козьмины незамедлительно обратились в советское посольство с просьбой о возвращении их на Родину. В результате чего состоялась встреча с двумя представителями: товарищем Соломатиным и товарищем Матанцевым, которые после ознакомления и изучения всех предоставленных им материалов приняли решение, что необходимо придать дело международной огласке и незамедлительно отправить его на рассмотрение правительства Советского Союза.
***
Более двух лет продолжался судебный процесс о возвращении и воссоединении семьи Козьминых. Советское посольство отправило правительству США восемь нот протеста.
ЧИКАГО, 1956 год
Пока дело Козьминых пополнялось новыми документами и близилось к своему финальному завершению, жизнь брала своё.
11 августа 1956 года у Козьминых родился четвёртый сын, которого они назвали Петром. Рождение этого ребёнка, как бы это прискорбно ни звучало, было оплачено «кровью отца».
По выходе из психиатрической клиники жизнь Козьминых больше походила на выживание. Средств к существованию катастрофически не хватало, Георгий опять потерял работу. Это оказалось трагедией для всей семьи. Надежда ничем не могла помочь, так как на тот момент уже была на последнем месяце беременности. Георгий пытался найти работу, но всё тщетно!
Подошёл день забирать жену с новорождённым из госпиталя домой. Георгий не успел явиться в приёмные покои, как его обступили полицейские. Затем появился рыжеволосый врач и протянул Козьмину квитанцию об оплате услуг, предоставленных его госпиталем.
– Ох! Я сожалею, – Георгий отвёл глаза от счёта, – но сейчас у меня совсем нет возможности всё это оплатить, но в ближайшее время я обязуюсь погасить все задолженности.
– Вы работаете? – подозрительно поинтересовался эскулап.
– Я в поисках...
– Тогда вам придётся оплатить услуги несколько иным способом.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Георгий. Он пытался оценить ситуацию и понять: «Во что это я опять вляпался?»
– Вы можете оплатить прямо сейчас, рассчитавшись своей кровью, в прямом смысле этого слова.
– Вы что, с ума сошли? – искренне поинтересовался отец семейства.
Пока Георгий пытался понять, что от него хотят, полицейские насильно втащили его в процедурный кабинет, усадили в кресло и зафиксировали его тело так, чтоб он не мог даже пошевелиться. Тем временем, врач привычным движением вонзил иглу в вену и стал выкачивать «плату за сына».
Георгий с трудом верил в происходящее. Он не сопротивлялся, осознавая, что когда медицина превращается в бизнес, то с этого момента можно ожидать уже всё что угодно. Силы постепенно оставляли его, как, впрочем, и сознание. Сколько крови у него выкачали? Он не знал.
Когда всё закончилось, Георгия вывели в коридор, где оставили ожидать его жену с новорождённым. В нём наплывами возникали то чувство радости, то ощущение безысходности. С появлением Надежды с младенцем на руках, в нём утихли былые чувства, теперь им овладели нежность и любовь. Георгий принял из рук жены маленький спелёнутый свёрток и с любопытством остановил свой взгляд на спящем личике сына, отметил про себя: «Как же он похож на меня... Наша порода!».
– Спасибо за Петра, – он обнял жену.
Надежда коснулась губами его колючей щеки.
– Пошли, Надюха. Здесь у нас уже полный расчёт.
– Ты нашёл работу? – просияла Наденька.
– Нашёл, но очень временную, – подобие улыбки проскользнуло на лице Георгия. Находясь в предобморочном состоянии, он сделал несколько неуверенных шагов.
– Ты сегодня какой-то уж очень бледный. Давай я сама. – Она забрала маленького Петю из рук мужа, – "Временная работа" говоришь – это ничего. Скоро найдёшь получше и постоянную.
Поддерживая друг друга, они отправились домой, преодолевая милю за милей.
СУД
С появлением в семье Козьминых новорождённого у судьи Клейтона прибавился весьма веский аргумент против выдачи выездной визы:
«Питер по рождению является американским гражданином, и если я сейчас позволю его вывезти из страны, то, возможно, лишу его законного права стать когда-нибудь президентом США».
Советские дипломаты попытались возразить и подать апелляцию, мотивируя тем, что ребёнок прежде всего принадлежит своим родителям, и только им решать до его совершеннолетия, где он будет жить.
Хотя, на первый взгляд, гораздо сложнее дела обстояли у Козьминых с их старшими тремя сыновьями. После лишения их родительских прав, по закону страны, теперь дети принадлежали Америке. Но тут была замешана политика и многие факты указывали на то, что дело Козьминых было явно сфабриковано.
Этот разразившийся скандал для США была крайне невыгоден. «Левые демократы» уже успели «раструбить» о насильственных мерах нынешних республиканских властей, тем самым бросив тень на самую демократичную державу в Мире.
А тем временем местные газеты, в том числе и «Chicago Tribune», гнули свою линию, подкидывая провокационные вопросы:
«Какие могут быть претензии к решению суда, когда у российских подданных, в частности граждан Козьминых, элементарно нет средств, чтобы вернуться к себе на родину? У них нет ни гроша за душой!» – писали американские газеты.
В суде некий Джордж Нерод, главный инспектор по надзору за условно осуждёнными, заявил: «Если Георгий и Надежда Козьмины не могут ответить на задаваемые им вопросы и не желают хорошо отзываться о США, то они должны быть осуждены за вредоносную пропаганду!»
Представителям посольства СССР в Америке, чтобы ответить на беспокоящие прессу вопросы, пришлось предоставить в суд письмо от двух братьев Георгия Козьмина и родственников Надежды, которые гарантировали возмещение всех расходов семьи Козьминых по их возвращению на Родину.
В конечном счёте, после всех заявлений и разбирательств, было вынесено окончательное решение судьёй Клейтоном, которое гласило следующее:
«Если супруги Козьмины изъявят желание остаться в США, то им вернут троих детей. Если же они будут настаивать на отъезде всей семьи, то у них заберут и четвёртого сына».
ПОЛНОЕ ФИАСКО
После завершения судебного процесса нужно было принимать решение. Представители советского посольства настаивали на отъезде Георгия и Надежды в Москву, мотивируя тем, что так им будет проще добиться возврата своих детей из США в Советский Союз.
Родителям нелегко было согласиться оставить своих троих сыновей. Никто и никакой гарантии им дать не мог. Страх, что возможно они их больше никогда не увидят, вводил Козьминых в депрессию. Но и не использовать появившийся шанс вернуться на Родину было бы непростительно.
***
В июне 1957 года за 20 минут до отхода поезда ЧИКАГО - НЬЮ-ЙОРК группа полицейских и агентов ФБР окружила семью Козьминых и насильно вырвала из рук Надежды её десятимесячного малыша. Несмотря на решительный протест представителей посольства СССР, представители ФБР были непреклонны. Напуганный маленький Петя впервые в жизни испытал настоящий шок. Он кричал, протягивая ручонки, как предчувствуя, что эта разлука затянется надолго, что больше не будут касаться его тельца любящие и нежные руки матери. С этой минуты он стал маленьким изгоем.
И он кричал, кричал так истошно, что его крик ещё долго стоял в ушах его несчастной матери.
Консул Ф. Соломатин, после всех безрезультатных попыток вернуть младенца родителям, дипломатично им объяснил:
«Мы очень вам сочувствуем, но других вариантов они нам не оставили. Освободить ваших детей мы сможем только с территории СССР».
***
Подавленные и опустошённые Георгий и Надежда покинули Америку, а их маленького Петю вскоре суд объявил круглым сиротой и отдал на воспитание опекунам, многодетной американской семье по фамилии Moon, где уже несколько лет, без права видеть своих родителей, проживал третий сын Козьминых, Павел.
Часть 7
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Корреспонденты не стали умалчивать фактов изъятия детей у супругов Козьминых, в результате чего эта история обернулась международным скандалом. Выиграть этот процесс было принципиально важно как для Америки, так и для СССР, учитывая, что тяжба между сверхдержавами приходилась на разгар «холодной войны».
У страны Советов был гуманный мотив – помочь воссоединиться семье, тем самым поддержать соотечественников, которым в своё время не удалось вернуться после войны на Родину.
США отстаивало права гражданина Америки от лица годовалого ребёнка, который по их убеждениям принадлежал не столько своим родителям, сколько самой Америке.
Журналисты, телевидение, миллионы простых людей всего мира обсуждали этот неожиданно возникший конфликт, но истинные события той истории американская сторона умышленно извращала, подавая её в наиболее выгодном для себя свете.
***
Спустя сутки в Рижском аэропорту приземлился транзитный самолёт из Нью-Йорка, который доставил на своём борту Надежду и Георгия после их долгих лет скитаний. Вся их прошлая жизнь показалась им в тот момент каким-то дурным сном. И только ноющая боль от разлуки с детьми возвращала их к ужасной яви.
Супругам Козьминым «назло империализму» всё же удалось вывезти из США одного из своих детей. Им оказался их пятый сын, который схоронился в утробе матери и 8 октября 1957 года родился в Москве. Назвали его Николаем. В отличие от своих братьев-иностранцев, он не стал заложником политических интриг. Коленька, как говорили многие, был послан Надежде в утешение. Но для матери не было и дня, чтобы она не думала о своих сыновьях, не прошло и ночи, чтобы она мысленно не обращалась к своим мальчикам: «Как же вы там, мои родненькие? Не обижает ли кто? Сыты ли? Эх!». Лицо Надежды не просыхало от слез, на сердце у неё было тяжко и неспокойно.
Её не радовала московская двухкомнатная квартира, которую им сразу же выделило правительство по прибытии в Россию. Она была сдержанна и когда мужа пригласили на должность замдиректора одной из московских гостиниц. Надежда была безутешна в своём горе.
Правительство Советского Союза не теряло из виду дело Козьминых, бесконечно шли требования в ООН по дипломатическим каналам. Еженедельно пресса в разных странах напоминала властям США о гуманности и человечности в демократическом обществе.
Усилия страны не были тщетны, спустя год пришла первая весточка от старшего сына, Славика. Читая его письмо, Надежда перецеловала в нем каждое слово, потом долго плакала, мысленно повторяя последнюю строчку из письма сына. Славик писал:
«Mom, I love you! I miss you so much... Your Richard. See you soon».
(Мама, я люблю тебя! Я скучаю по тебе так сильно... Твой сын Слава. Мы обязательно скоро увидимся.)
ПОБЕДА
28 июля 1959 года в Чикаго открылся новый судебный процесс по делу Козьминых. Прошение было подано в высший арбитражный суд, где имя судьи Клейтона больше не фигурировало. А новые эксперты ограничились простым вопросом к детям:
– Хотите ли вы уехать в СССР?
– Да, хочу! – ответил Славик, не задумываясь.
Остальные покосились на старшего брата и утвердительно закивали головами.
19 августа суд вынес окончательное решение:
"В связи с тем, что по заключению суда ранее был вынесен приговор о лишении супругов Козьминых родительских прав, это решение остаётся в силе.
Все дети четы Козьминых будут отправлены в СССР, но с условием, что они должны находиться на полном обеспечении государства. Другими словами, все четверо детей должны проживать в детских домах или интернатах. А международную гуманитарную организацию ЮНЕСКО суд обязал периодически проверять, как выполняются требования, вынесенные верховным судом Соединённых Штатов Америки".
23 августа 1959 года сотрудники МИД СССР доставили всех четверых сыновей Козьминых в Москву. Надежде, передавая из рук в руки трёхгодовалого Петю, объяснили, что у её мальчика сильное отравление. Позже, после тщательного обследования, выяснилось, что у Пети ещё ко всему был запущенной формы гастрит и внушительных размеров грыжа в области живота.
Остальные сыновья хоть и выглядели уставшими, но были вполне здоровы и безмерно счастливы от встречи с родителями. Затянувшийся на годы кошмар для всей семьи Козьминых был наконец окончен.
В аэропорт прибыло много журналистов и репортёров, которые спешили получить информацию из первых уст. В числе присутствующих был и американский корреспондент, который в свою очередь задал им интересующий его вопрос:
– Благодарны ли вы США за заботу и приют? – он обратился к детям на английском, так как дети утратили знание русского языка за годы проживания вне семьи.
Оба старших брата промолчали, а Павлик ответил в свойственной ему манере:
– Отвали, дядя, нам ваши вопросы ещё в Америке жуть как надоели!
У Павла были «хорошие» учителя. Та атмосфера, в которой воспитывался третий сын Козьминых, была не вполне здоровой, и она не могла не отразиться на формировании личности ребёнка.
– Мы сейчас по-настоящему счастливы, – миролюбиво поддержал брата Славик.
– Да. И мы всегда очень хотели вернуться к нашим родителям, – подхватил Юра.
1959 год. АЭРОПОРТ
Надежда, Георгий, рядом с ними их три сына. Маленький Пётр на руках у своей матери.
Прямо из аэропорта семью Козьминых в полном её составе доставили на телевидение.
Григорий и Надежда были тронуты невероятным количеством писем, которые им вручили в редакции. Они приходили с разных стран на протяжении всего судебного процесса. Супруги Козьмины публично поблагодарили всех сочувствующих, а также выразили особую благодарность товарищу Никите Сергеевичу Хрущёву, который поставил вопрос ребром в своём выступлении в ООН о возвращении детей в СССР. Козьмины не забыли упомянуть и всех тех, кто принимали участие в их судьбе.
В этой печальной истории проявилось нежданно единение многих народов, люди сочувствовали детям и родителям, их исковерканным судьбам... По мнению советских людей скандальное возвращение Козьминых из Америки явилось одним из первых успехов в идеологической и политической борьбе в ходе «холодной войны» СССР и США. «Престиж Советского Союза возрос...» – упоминалось во многих газетах мира. В том просматривалась достойная победа советских дипломатов.
Времена оттепели были в самом разгаре. На дворе стоял 1959 год. Правительство Советского Союза продолжало проявлять заботу о семье Козьминых. С прибытием из Америки сыновей, Козьминым выделили трёхкомнатную квартиру и назначили пожизненную пенсию. Детей определили в школу-интернат на полное государственное обеспечение, где они восстанавливали свой русский язык и адаптировались к новому для них социалистическому строю.
А маленького Петю поместили в детский санаторий, где он пробыл на лечении целый год. Только к четырём годам он начал произносить первые слова на русском языке.
Санаторное лечение, однако, не принесло должных результатов. Надежда забрала сына из ведомственного заведения и уговорила мужа переехать в город её детства, Бердянск, к Азовскому морю. Там, на свежем воздухе, парном молоке и травяных отварах, Петя быстро пошёл на поправку. Он учился русскому языку у младшего брата. Коли. Когда пришло время ему идти в школу, то Петин словарный запас был, довольно-таки своеобразен. Слово "птичка" Петя произносил не иначе, как "чичка" а, скажем, "встречаемся у моря" у Пети получалось как "воля моля". Цифру "четыре" он упорно произносил "щетыре". Одноклассники просили повторять эти слова незадачливого Петю, тот наивно повторял, и дети покатывались от смеха, такие насмешки вызвали у маленького Пети чувство неполноценности.
Все братья Козьмины исправно продолжали ходить в интернат. Надежда год за годом всё чаще нуждалась в медицинской помощи. Ей так и не удалось оправиться после принудительного лечения на чужбине.
Все дети в семье Георгия и Надежды росли крепкими ребятами, старшие братья не давали в обиду младших. Первый сын Славик впитал в себя культуру Запада и обожал рок. В юные годы он одевался как хиппи и повсюду таскал за собой маленького Петю. А годами позже он увлёкся точными науками, и стал аккуратистом со взглядами филантропа. Он по сей день преподаёт в Бердянском государственном университете и, невзирая на свой преклонный возраст, полон сил и забот, растит пятнадцатилетнего сына и обожает свою молодую жену.
Второй по счёту сын, Юрий, по выходу из интерната, начал свою карьеру в местном ресторане официантом. Затем его род деятельности постоянно менялся. По жизни он был шустрым, но добрым малым, таким добряком и остался. Он так и живёт в Бердянске со своей семьёй.
Павлик рос задиристым и отчаянным парнем. Позже к нему с уважением будут относиться местные авторитеты. В отличие от своих братьев, он сохранил дух бунтаря, оставаясь в постоянном поиске идеалов и новых партнёрш. Он, как и прежде, обычно малословен и ведёт обособленный образ жизни.
Тогда как Петя, четвёртый сын, с ранних лет подражал во всем своему старшему брату, Славику. Он ходил по улицам босиком и носил рваные джинсы, за что однажды их со Славиком арестовал местный участковый. Родители представителю власти пообещали, что такого больше не повториться и их отпустили под нравоучительные наставления переполошившейся матери.
А ещё маленький Петя очень гордился тем, что ему «старшие» разрешали подходить к проигрывателю и переворачивать бесценные для пацанов пластинки-винилы.
Петя тоже безгранично доверял своим братьям, и даже позволял Славе брать себя в качестве грузила, когда тот нырял с ним за «бычками» в Азовском море, пока однажды маленький Петя чуть не захлебнулся, в тот день брат ушёл с ним под воду глубже обычного.
Спустя годы Надежда и Георгий оставили часть дома в Бердянске своим повзрослевшим сыновьям, вторую половину продали и на вырученные деньги приобрели жильё в Щёкино.
Последний сын Георгия и Надежды, Коля, оказался баловнем судьбы. О нём заботились все и постоянно. Он стал хорошим портным, но не по призванию, а по велению брата Петра, который в 90-е был предприимчивым парнишкой. Коля шил «фирменные» вещи, а Петя находил им сбыт. Сами братья одевались броско и стильно, их длинные волосы завершали образ местных стиляг. Вечерами они собирали шумные компания и успешно распространяли винилы с западной музыкой.
За братьями Козьмиными так и закрепилась кличка «Американцы».
В те же годы семья Козьминых понесла первые потери. В 1976 году из жизни ушёл Георгий, оставив уже навсегда свою Наденьку.
Младший брат Георгия, Степан, тайно любил Надежду. Ему не довилось создать своей семьи, он вернулся с фронта безногим. Спустя год после смерти брата, Степан сделал предложение Надежде - сойтись и жить вместе.
Надежда не отказалась. Он стал ей добрым мужем и к своим племянникам относился как к родным детям.
А Пётр вскоре стал профессиональным художником. Закончив «Строгановку», он перебрался жить в Москву. Младшенький Коля с женой и детьми последовали за ним, где оба брата благополучно устроились.
Состояние здоровья Надежды тем временем заметно ухудшилось. Она могла целыми днями бесцельно бродить по городу, в такие дни её новый муж, Степан, не находил себе места. А спустя годы, и он безвременно покинул Надежду, оставив её на попечение сыновей.
Надя угасала и всё чаще изъявляла желание вернуться в психиатрическую клинику, там её обеспечивали седативными препаратами, которые на некоторое время притупляли состояние её беспричинного беспокойства.
Надежда больше не могла жить самостоятельно и попросила Петра забрать её к себе. По иронии судьбы именно его так вероломно отобрали у неё в далёкие 1950-е, и теперь у них появился шанс восполнить некогда утраченное время.
Под конец жизни у Надежды развилась болезненная подозрительность, которая делала жизнь рядом с ней невыносимой. Пётр тогда много работал, создавая свои творения, устраивал художественные выставки, встречи, и всё же находил время и возможность заботиться о своей теряющей разум матери.
Она умерла, отравив себя газом, когда Петра не было дома. Он нашёл её в кресле у неубранного стола. Бросив мимолётный взгляд, можно было подумать, что Надежда задремала, но приблизившись, Пётр ужаснулся. Он увидел множество муравьёв которые то появлялись, то исчезали в носовых, ушных отверстиях головы его матери.
И вновь их расставание оказалось столь болезненным и трагичным, только на этот раз шансов на встречу у них уже не было.
– Мамочка, ну как же так? – прошептал Пётр, в растерянности уставившись на мать. Вся жизнь у Надежды была каким-то нескончаемым испытанием.
И даже теперь, не успела испустить дух, как её безвольным телом завладели маленькие агрессоры, которые, не дав окоченеть плоти, методично стали его уничтожать...
Потом были скромные похороны. Надежду увезли на кладбище в "Ясную поляну" Тульской области, где покоился её любимый муж Георгий.
Память о родителях останется жить в сердцах их пятерых сыновей, а белый чемоданчик с рукописями Козьминых и по сей день пылится где-то в чулане, пока однажды не затеряется спустя годы.
Пётр Козьмин и Юли Ан
5 Июля 2020