Все, кроме 36-летнего Лёхи, прибыли на новоселье Юрка пунктуально и почти одновременно. Сан Саныча подвёз шурин на его же красненькой «Авдюшке»; за своё водительское удостоверение, так по глупому потерянное, он боролся уже целый год. Маленьким «Опелем» с надписью «Пфлегединст МАЯК» (служба по уходу) рулил Витёк, а рядом восседал безработный братан его Вован. В ожидании Лёхи сделали перекур. Не были уверены, что он появится; не так легко оторваться от любимой зазнобы. Принялись шутить по этому поводу поочерёдно:
— Да-а-а… Жаль Леху - добровольного пленного. И чем она его траванула? Главой семейства заделался; не посмотрел на троих детей.
— Счастлив, что кредитами оброс из-за благоустройства её квартиры. А какой послууушненький: без увольнительной от неё в самоволку не ходит. Скоро, пацаны, он нас совсем забудет, – выражает своё мнение Вован.
— И почему бабъё всеми силами старается закадрить мужика, чтоб потом сделать из него подневольного: отнять кошелёк, перевоспитать, запрещать: не ходи туда, не ходи сюда?
— А помнишь, до этой бабы, он с нами всегда выпивал, – вспоминает любитель поговорить Санёк.
— Нет, он тогда, вообще, не пил, – уточняет Юрок.
— Короче, он вечером был с нами, а под утро звонит с Парижа. «Аусвайз» (немецкий паспорт) получил и похреначил. Мы с его отцом стоим у телефона. Не поняли, каким автостопом? Он немецкий не знает, а поехал по Европе. Обратно – зайцем.
— Батя взял его тогда за шкварник, а сам рассмеялся, – вспоминает Витёк.
— А чё там в Париже, увидеть и умереть? До сих пор не врубился в это понятие,- переспрашивает Вован.
Но, вдруг, сияющий Лёха, лёгок на помине, подъезжает на жёлтом почтовом бусике «Фольксваген» под песню о том, как «едут по Германии русаки косые и теряют пачками по пути права, такова природа их, всё им трын-трава». Юрок, бросив взгляд на их служебные тачки, с белой завистью и грустью подумал о своём любимом «Ниссанчике», право на управление которого, он уже в течение полутора лет не может восстановить. Поляки-гады подставили его с «унфалем» (аварией). Ездил бы он до сих пор на нём, мыл, пылесосил, протирал, обхаживал и разговаривал. Не потерял бы работу, чувствовал себя человеком.
— Ну, что, пацаны, погуляем? – приглашает он друзей в свою квартиру.
Стол накрыт, что надо! Ленка хотя и не живёт больше с ним, но передала холодец, винегрет, морковный салат по корейскому рецепту. Пельмени, селёдочку взял в «Русском», полуготовые шашлыки и, конечно, несколько пузырей водки «Горбачёв» и два ящика немецкого пива «Велтинс».
Пъют за новоселье Юрика, за эту хату в 55 квадратов, за Лёхину любовь, за мужскую дружбу! Им есть, что вспомнить из своей прошлой жизни в Сибири. Например, как тонкий, стройный и прозрачный Юрок с тёмно-синими глазищами и каштановой шевелюрой, взял себе в голову ехать учиться на артиста: «А что, у Васи Шукшина с Алтая получилось, а чем мы хуже? – предложил он типажному кудрявому, черноглазому Саньку. Раздобыли деньжат и втихую – в Новосибирск! Институт – популярный, конкурс – непроходимый, как выражается Санёк, – ночевали в кинотеатре, а на следующий вечер попали на хату к злостной самогоноварильщице. С тёмной головой и помятыми личностями попёрлись от неё на экзамен. В результате – Юрка сразу завалили, а Саня всё сдал и прошёл по конкурсу. Юрок заплакал:
— Это была моя мечта, а не твоя…
— Поехали домой. Учиться в однорылье мне, как-то, несподручно будет.
Вернулись, сдали на права, а к осени загребли их в армию. Юрок попал на Камчатку, а Санёк в Казахстан под Саяны. Отслужили и сразу женились. Юрок – на красивой Ленке, Санёк – на задире Светке и пошёл на мебельную, а друг в дальнобойщики подался.
Сан Саныч на все лады то и дело расхваливает свою Светку, а Юрок предостерегает:
— Не сглазь, Санёк, здесь бабы становятся неузнаваемыми, с европейскими запросами.
— Я своей верю. Работаю и кормлю родную семью. Это «цумбайшпиль», (например) совсем другое, чем пахать на чужих детей и неизвестно-тёмную бабу.
— Ты на кого намекаешь? – вспыхивает, как спичка, Лёха.
— На воре и шапка горит, ха-ха-ха! – смеётся Вован.
— Повесил бабу на шею и сразу стало легче, да, дружбан, – похлопывает его по плечу Юрок.
— Да ну вас нафиг! – бросает с обидой и досадой Лёха. После чего раздевается до трусов, берёт сигареты, зажигалку, кошелёк и босиком мчится вниз по лестнице.
Погода стоит очень жаркая. По его понятиям позволяет в таком виде щеголять по улице. Веселье продолжается без его участия. Лишь Юрок обеспокоен отсутствием друга:
— Пацаны, а где Лёха?
— Он, вроде, на бензоколонку пошёл за сигаретами, – говорит Санёк.
— За мороженым… Браток, рассказывай дальше, – перебивает Витёк.
— Неее, мне заспивать охота:
Едкий дым создаёт уют,
Искры тлеют и гаснут сами.
Пять ребят о любви поют
Чуть охрипшими голосами.
Если б слышали те, о ком
Эти песни сейчас звучали,
Прилетели б послушать о том,
Как живётся друзьям в печали.
— Давайте это перекурим «цузаммэн» (вместе), предлагает Юрок.
— Пацаны, а где на самом деле Лёха? Бусик его стоит, – спохватывается Санёк.
— Автостопом в Париж похреначил…
— Да обиделся он за бабу свою, надо его «абхоливать» (забирать), – понимающе предложил хозяин.
В этот момент подъезжает полицейская машина, из неё выгружается Лёха с квитанцией в руках. Короче, схлопотал штраф за то, что пошёл на бензоколонку в одних трусах. Был задержан полицией по наводке хэра-соседа.
— Вот скот! Не переживай, Лёха. Я лично сам ему тёмную сделаю!– обещает Витёк.
— А чё, надо кого-то отмутузить? – спрашивает Ваван, играя бицепсами.
— Витя, забирай Вавана, – советует Сан Саныч.
— Как? Это Ваван должен забирать Витька, – упорядочивает хозяин Юрок.
— Да они оба уже тёпленькие.
— Мы справедливые мужики; душа у нас без пуговиц! Да, браток? Мы не «расшайзовываемся» (говорим всё, как на духу),– стучит кулаком в грудь Витёк.
Отрывок из рассказа "Пять ребят о любви поют".