По крутой Посьетской спешу в Отдел кадров. Мне нужно спуститься по Океанскому
проспекту до улицы Ленинской. Потом миновать два ресторана – Золотой Рог и Арагви.
Поутру они не опасны, потому что закрыты. Уступаю дорогу трамваю. Красный вагон
дребезжит на перекрёстке и ползёт к серому зданию ГУМа. Пересекаю трамвайную колею
и сворачиваю на Посьетскую.
Владивосток, это база военно-морского флота. Закрытый город, приехать к нам можно
только по специальному пропуску. Город моряков и красивых девушек. Из-за
особенностей рельефа у них изумительно стройные ножки. Почти как у Высоцкого: наши
девушки – принцессы, все стройны, все интересны, все умны, а в крайнем
случае – красивы.
Никита Сергеевич Хрущёв, проездом из Америки, посетил Владивосток и сравнил его
с Сан-Франциско. Я там был. Во Фриско по центральной улице тоже бегает старый
трамвай.
Теперь мы шутим: Владивосток – как Сан-Франциско! Только дома пониже и асфальт
пожиже.
Миную памятное место – отдел милиции Фрунзенского района. Во времена генсека
Андропова, меня загребли на рынке, запихали в «воронок» и три часа держали
в приёмнике.
– Догадываетесь, зачем вас пригласили? – спросил милицейский капитан на допросе.
– Понятия не имею. Вероятно, спутали с английским шпионом…
– От скромности вы не умрёте… Надо иметь при себе документы. Кстати, что написано
на вашей майке?
Футболку мне подарил барыга Мойша в Ванкувере. На фронтоне майки нарисован
крепкий кулак, а вокруг него – рваные английские буквы.
– Обидеть Мойшу может каждый, не каждый может убежать! – перевёл надпись я.
– Еврей что ли?
– Мойша еврей, я – нет.
– Чёрте что, – поморщился капитан, – носят всякую гадость, До тебя тут была дамочка
в липких штанах. На жопе реклама: «Люблю сюда!»
– Это дело вкуса, – говорю, – свобода слова.
– Это у них свобода слова. У нас – гласность, перестройка и ускорение!
– Сочувствую…
Капитан заполнил какую-то бумагу, протянул её мне:
– Задержан для выяснения личности. Претензий не имеешь?
– Не имею, – ответил я.
– Распишись… Кунтыбаев, давай следующего!
Выше участка, над тротуаром, нависает балкон. С высоты второго этажа меня
приветствует Юрий Шишкин, моряк с теплохода «Суджа»:
– Алле, начальник! Отгулял что ли? В полярку собираешься?
Я молча развожу руками – на всё, мол, воля божья.
– А у меня Юлька родила! – орёт Шишкин. – Аккурат, вчера!
– Мои поздравления! – говорю. – Кого родила? Мальчика? Нет? А кого?
– Дочку, девочку! Ювелирная работа! Заходи, отметим!
С Шишкиным мы бродили по морям на одном судне и я принял живое участие в его
судьбе.
Матрос Шишкин, среднего роста, крепкий сибирский парень, родом из города
Рубцовск. У него голубые глаза, нос картошкой и круглое добродушное лицо. Из тех,
что сразу вызывают доверие. Шишкин отслужил срочную в Уссурийске и вернулся домой,
к маме. Потом бравый ефрейтор лихо праздновал свой дембель. За это время два раза чуть
не женился. Через месяц мама сказала:
– Юрасик, ты говорил, что собираешься в море, на корабль. Давай, езжай уже…
Юра закончил мореходку и стал «лойдовским» матросом. Так он сам говорил. На судне
Шишкин подружился с моим радистом, Сашей Зайцевым, и тот однажды оказал ему
медвежью услугу. Юра, попросил радиста зашхерить сто долларов, не записанных
в таможенную декларацию.
– С тебя флакон, – сказал Маркон и спрятал банкноту в надёжное место – завернул её
в рулон электрохимической бумаги.
Бумага ЭХБ-4 служит для приёма факсимильных карт. Рулон хранится в целлофане
и пропитан едкой химической гадостью. За работу с этой бумагой радистам выдают
бесплатное молоко. Когда банкноту вынули из рулона, она сильно обесцветилась. Портрет
президента на зелёной купюре побледнел и его трудно стало узнать. Побледнел и Юрик.
Сто долларов – целое состояние для матроса. С этой проблемой друзья пришли ко мне.
– О’кэй, – сказал я, выслушав рассказ контрабандистов, – сначала попробуем обменять
баксы у Мойши, в Ванкувере. А если барыга не возьмёт, придётся идти в банк.
Иметь дело с чужой валютой – дело неблагодарное. Однажды на «Судже» старпом
Метельский попросил меня обменять американские баксы на японские йены. У меня
хватило ума отказаться:
– Чиф, ты меня знаешь. Если не пропью, то потеряю…
Не смог отказать старпому боцман Варенников. В японской Ниигате клерки проверили
деньги на подлинность. Одна из банкнот оказалась хорошо сделанной фальшивкой.
Явились стражи закона, одели дракона в браслеты и доставили в участок. Вызвали
капитана, был международный скандал. Дело уладили миром и к вечеру узника
отпустили.
Выйдя на свободу, Варенников свернул фигу в кармане и сказал, обращаясь к Ивовой
улице: «А вот хрен вам, а не Курильские острова!» Плакучие ивы плакали и роняли листья
на асфальт.
Дракон вернулся на судно злой, как чёрт:
– Японскую зону топтал, – хмуро заявил он. – Метельскому вчиню харакири!
Ванкуверского Мойшу я знал давно. Сначала бедный еврей подвозил на тележке ходовой
товар для моряков и торговал у борта. Потом в людном месте открыл небольшой магазин.
Из окна его лавки была видна брусчатка мостовой с местной достопримечательностью –
паровыми часами. Говорили, что Мойша пытался продать и часы.
– У нас маленькая проблема, – сказал я Мойше на чистом английском.
– Я готов выслушать за вашу просьбу, – ответил он по-одесски.
– Будь добр, поменяй наши баксы на ваши доллары.
Мойша долго вертел отбеленную банкноту, смотрел на неё в лупу и на просвет.
– Ты что, держал её в банке с оливками?! – спросил он.
– Мы её постирали нечаянно, вместе с брюками, – соврал я.
– Деньги с бруками? – удивился лавочник. – Пять брук купить можно... Ладно, беру.
Только из уважения. Не больше, чем за пятьдесят.
– Это натуральный грабёж! – возмутился Юрик. – Вы же знаете курс валют – доллар
за полтора.
– Я-то себе знаю, – с доброй улыбкой ответил еврей, – а вы себе думайте, что хотите…
– Акула империализма! – сказал Юрик, когда мы вышли из лавки. В знак протеста мы
ушли от Мойши без покупок и направились в Bank of Vancouver.
В банке на нас посмотрели с подозрительным интересом. После долгих переговоров и
тщательной экспертизы, купюру признали натуральной и обменяли по текущему курсу.
Сделку обмыли в популярном баре «Апельсин». Юрик в знак благодарности угостил меня
кружкой тёмного пива. Затем я его. И так три раза. Под звуки “Black Velvet” на эстраде
раздевались красивые девушки.
***
Мы подружились с Юрой Шишкиным. Юра был артельщиком и у меня не было
проблем с закуской. Однажды, он пришёл ко мне с бутылкой вина.
– По какому случаю банкет? – спрашиваю.
– Дело есть, Степаныч, – вздохнул матрос. – Серьёзный разговор. Вопрос жизни.
– Куда ты влип, Юрик? Опять с деньгами?
– Хуже, – замялся Юра, – случилось так, что я… влюбился!
Час от часу не легче!
– Как тебя угораздило, Юра? Кому так крупно повезло?
– Юльке Юрасовой! – сказал Шишкин и я понял, что дело серьёзное.
На судне Юля была уборщицей. Ей было девятнадцать и у девушки не было парня
на берегу. Я это знал – Юля писала радиограммы только маме. Это был прелестный
ребёнок, с фигуркой пятнадцатилетней гимнастки. Светлые волосы, щёчки в ямочках,
вздёрнутый носик. У Юльки были чуть неровные зубы, но это не портило её улыбки.
Когда она танцевала со шваброй, на неё заглядывались матросы.
– Хороший выбор! – сказал я голосом завзятого барыги. – И как успехи?
– Никак, Степаныч. В упор не видит. Я уж и так, и сяк…
Дурацкое занятие, давать советы влюблённому джигиту. Но что-то сказать нужно.
– Юра, женщины любят ушами. Комплимент, улыбка, конфетки. Я встретил вас и всё
такое… Романтический вечер при свечах. Это действует.
– Так я от Юльки и пришёл к тебе. К ней как человек явился – после душа и с вином.
Не вышло...
Я наполнил стаканы. Выпили, помолчали.
– Может ей подарить чего? – сказал Юра. – Например, «недельку». У меня есть. Скажу,
что случайно, на сдачу дали. Я такой фасон не ношу.
– Интимные штучки дарить ещё рано. Это потом. Надо начать с планомерной осады.
Сначала лёгкая пристрелка. Презентуй Юльке игрушку – зайца пушистого или мишку.
Девочкам это нравится. В постели она будет обнимать зайца и вспоминать тебя.
– Ух ты! – восхитился Юрик. – Неплохо придумано!
– Опыт не пропьёшь, – говорю, – я двух соперников отшил у своей Клавы. Один
из них был лейтенантом военно-морского флота. С кортиком и значком «За дальний поход».
Будь я помоложе и не окольцован, запросто бы соблазнил твою Юлию.
–Она не моя.
– Это пока…
Мы опять выпили. Из рундука я достал сувенир – замшевую статуэтку прелестной японки.
Голенькая девушка уютно сидит на корточках. Грудь прикрывает сердечко на золотой
цепочке. Глаза закрыты, губы вытянуты в поцелуе. «Kiss me!» – написано на алом сердце.
Сувенир я купил в Японии по душевному наитию.
– Держи, для друга не жалко.
Кукла Юле понравилась и она разрешила Юрику обнять себя за талию.
– У меня аж дух захватило! – сказал потом влюблённый матрос.
– Теперь чаще попадайся ей на глаза. Брейся два раза в день. Употребляй хороший
одеколон. Не внутрь. Уступай место в кино. Случайно забудь у неё на столе шоколадку.
Не переборщи. Это разовая акция.
– Степаныч, лёд тронулся! – сказал Юрик, после того, как Юлька улыбнулась ему два раза
подряд.
Затем, как в любой осаде, наступила долгая пауза. Вероятно, каждая сторона ждала
решительных действий.
– Нужен последний штурм, – сказал я Юрику, – дарим девушке цветы!
– Среди зимы?!
Помню, за день до своей свадьбы я искал букет для невесты. Среди зимы.
Во Владивостоке цветами торговали в одном месте – на Площади борцов за власть
советов. И в это место я опоздал. Последняя бабушка тушила свечи в своём пустом
аквариуме и собиралась уходить. Я пал на колени: «Бабуля, у меня завтра свадьба!
Выручай, родная, иначе крах всему и девичья фамилия!»
На такси мы доехали до Садгорода. Там у цветочницы был частный дом и своя оранжерея.
Бабулька собрала мне шикарный букет с различными изысками. Излишки травы я потом
выбросил. Таким образом, советская семья была спасена. Правда, за очень большие
деньги.
После швартовки в Хакодате мы с Юриком отправились в город. Зимний Хакодате – не
лучшее место для прогулок. С неба падал мокрый снег, под ногами хлюпала вода, вдоль
тротуаров оседали сугробы.
– Хорошо бы согреться, – сказал Юра.
– Всё потом, – говорю, – возможно, на сугрев у тебя не останется денег.
В цветочной лавке Юра долго выбирал презент для любимой. Нюхал цветы, сопел
и жмурил глаза.
– Ты их ещё на зуб попробуй, – советовал я.
Наконец, Юрик выбрал раскидистую икебану в тяжёлой керамической вазе. Там кроме
цветов были сухие ветки, декоративные камыши и даже маленький японский кедр. За эту
прелесть Шишкин выложил пять тысяч йен.
– Я банкрот, – растерянно сказал он.
– Любовь требует жертв, Юрик. И это только начало. Говорю тебе, как опытный супруг
с многолетним стажем...
Икебану упаковали в картонную коробку из-под телевизора. Мы несли её вдвоём.
Вечером Юра подарил икебану Юльке и остался с ней до утра.
***
Молодые назвали дочку Сашенькой. Мне довелось подержать её на руках. При этом
Александра намочила мне брюки.
– Верная примета, – сказал я малышке, – буду гулять на твоей свадьбе.