Возвращайтесь, капитан ждёт вас...
"В терпимости будь словно море"
Джалаладдин Руми
1
Он всю жизнь жил у моря. Маленьким бросался головой в прибой, море здоровалось с ним, принимало, обнимало, ласкало, дарило то, без чего он уже не мог обойтись. Когда вырос, заботилось о нём, давало пропитание...
Здесь и женился.
Вся деревушка потешалась беззлобно над женихом и невестою: он высокий, статный, сильный, она - тростиночка, едва любимому до плеч.
Жили счастливо, капитаном сердца тут же и навсегда её прозвал, да без детей. Родит каждый год хозяюшка, тут же вместо колыбели в сырую землю и положат младенца.
Уж как просила Господа, и пятый мальчик выкарабкался. Слабый, весь в матушку, но выжил.
Души не чаяли, пылинки сдували, оберегали, исполняя любые прихоти, жалобы соседей на его проделки слушали вполуха, грубого и словечка не сказали.
Но кто не наказывает своих детей, будет наказан сполна ими сам: вырос сын взбалмошным, оброс славой недоброй, как обрастает песок прибрежный ракушками.
Думали, образумится, двадцать лет уже, пора помощником стать отцу в нелёгком рыбацком промысле - не тут - то было, стал сын чураться: избалованный ребёнок - не кормилец.
Завёл дружбу с дурными парнями, посыпались на семью дни мрачные: гулянки в харчевнях, девки дешёвенькие, кражи из дома.
Увещевали словом - обещал легко, что переменится, наказывали плетью - терпел тщедушный, но жилистый и крепкий любые побои, смеялся, глядя на рубцы, что мужчине только к лицу.
Однажды дорвался до тайника маминого, опустошил.
Встретив на пороге растерянную жену, муж выпытал, стали дожидаться сына.
Тут постучались, приоткрыли скрипучую дверь, раздался голос двоюродного брата. Заходить не стал.
- Послушай, - сказал, едва оказались во дворе, - иду из гостей, прохожу мимо заброшенного дома, слышу смех юродивой красавицы нашей. Лежит на полу, в руке деньги, улыбается, протягивает …твоему сыну, а он берёт. Ты и сам знаешь, в какой нищете семья девушки живёт, отец бы запросто прибил до полусмерти её маму, за то, что не спрятала надёжно деньги. Но и это не худшее!
- ?
- Он, он…
- Говори же!
- Он задрал ей юбку, готов был обесчестить. Угомони его, пока не сделали этого другие.
Вернулся муж мрачнее тучи, учуяла мама нутром ужасное, спросить не решилась, всё одно б не сказал.
Вошёл сын.
- Положи обратно, что взял! Цепочка, - тут он кивнул головой в сторону жены, - это память о её маме, а деньги она собирала на похороны.
Икая и глядя прямо в глаза, ухмыльнулся, что не брал, а если, не приведи Бог, случится, сам выроет могилу.
Полез обниматься, увернулась.
Закусил в бешенстве губы, сжал кулаки пудовые, но сдержался, велел ложиться, чтобы под утро готов был выйти в море, помочь.
Пробормотал еле слышно, бросив в спину уходящему взгляд, полный отвращения:
- Родила же мама, что не примет и яма!
Исхитрилась расслышать, растревожилась совсем, спросить не решилась и теперь.
Далеко до восхода разбудил грубо спящего, приказал следовать за ним.
Тот бы и ослушался, но было нечто такое в голосе, что не посмел.
Отец уселся на вёсла, сын опустился напротив, и латаная - перелатанная скорлупка - лодка отплыла от берега.
Море безлюдное и ночью живое, ходит, дышит, блещет, облито, насколько видит глаз, сизым сияньем от Луны полной.
Спокойна обычно грозная вода. Зеленовато - бирюзовые волны рядами, от ветерка барашки пенные навстречу, набегают и набегают, как думы на смуглое и обветренное чело отцовское, навевают тоску. Гребёт и гребёт, отпрыск дремлет, того гляди, упадёт на дно утлого судёнышка…
Схватил полусонного, как щепку сильными руками за шкирку, окунул в море по самую макушку, выдернул, когда наглотался воды солёной…
Стоило отдать должное тому, кто попадал во многие передряги, как получая тумаки, так и раздавая их немеряно.
Уяснив вмиг и ясно разумением пройдохи, что с ним собираются делать и что из цепких объятий не вырваться, он принял удар судьбы и предстоящие муки, как принимал раньше удары кулаков, именно принял, не сдался в ужасе. Умолять и заклинать не стал.
Единственное, что спасло б - ухватиться намертво за окладистую бороду отцовскую, но это могло погубить обоих…
Не стал, рука не поднялась к проседи обильной посреди иссиня - чёрных волос.
Только поднял к Небу взор и прошептал что - то.
Прошептал, не сказал напоказ, дабы умягчить лживо сердце того, кто многажды призывал его к стеснению пред Всевышним, не преуспев, однако, нисколько в том.
И тут отец всмотрелся пристально в уходящие глаза, пред тем, как сомкнутся навсегда те.
Тот не отвёл глаз, они вспыхнули, умирая, в них заблистали различимые от воды морской слёзы. Слёзы силы, не слабости и страха. В них не было упрёка, одна мудрость прощания и прощения, как если б пожал плечами сын непутёвый, что жаль, когда дурная рыба попалась в родительские сети, жаль, когда вышло именно так, жаль, что лодка жизни дала пробоину и течь…
Ещё увидел, что похожи они на глаза той, которой без этих глаз не жить, влачить дни оставшиеся.
Ещё увидел, что жёнушкины глаза никогда не дадут ему забыть, как доживали век короткий эти.
Ещё увидел, что вселил в душу жены тревогу, и эта тревога пожирает её сердце.
Не речённые давеча тою из осознания того, что мужа не переубедить, реки слов кипящих и кровавых волнами широкими хлынули из сердца материнского к отцовскому, затопили его!
Что перед полноводною рекою л ю б в и м а м и н о й море?
Капелька! Давно б растаяло, когда горело так!
Что перед огнём с е р д ц а м а м и н о г о светило ночное ль, дневное ль?
Искорка, готовая вот - вот погаснуть!
Сдался отец, сжав пальцы - клещи ещё крепче, втянул сына обратно, развернул к дому, заработал вновь вёслами.
Не проронили за время, пока возвращались при свете золотистом дорожки лунной на глади зеркальной воды, ни слова…
И море, как дедушка добрый, гнало их ветром попутным и шлепками негрубыми волн по корме быстрей к заждавшемуся капитану дома и жизни обоих, к маме, провожало ласковым плеском тёплой воды, как если б говорило, что буду ждать, скучать, возвращайтесь, покатаю на спине своей, или на животе, как назвать, решайте сами, угощу вкусным чем…
2
А на следующий день разыгрался ужасный шторм.
Одну из лодок бросило на острую подводную гряду,погибли все, кто был в ней…
А были в ней отец той, которую хотел юноша втайне и безнадёжно женой назвать и сын его, у которого всё было готово к свадьбе с любимой.
Вчера только смеялись, радовались, надежд полны, забыли о смерти, но смерть не забыла о них.
Неделю стоял сын со всеми мужчинами села на поминках, а утром и вечером ходил к могилам свежевырытым, вознося за умерших молитвы.
Он видел гладь водную бескрайнюю - и такой же безмятежной и широкой казалась жизнь, но вдруг, как из ниоткуда, налетал бурный вал морской, неся смерть и разрушая в щепки всё и вся, что казалось крепким.
Это смутило и устыдило его так, что умер и сам…
Умер для прежних желаний.
Ожил для новых, и через год ему с радостью отдали ту, которой грезил.
3
- Дада*, - спросил он много - много лет спустя, - ты и правда б сделал это?
- Когда залезал в лодку, споткнулся о булыжник, помнишь?
- Да.
- И рядом лежала верёвка?
- Да.
- Это, чтобы привязать тебя, скормить рыбам, - но я б пожалел, видит Бог, пожалел бы о том!
- Ты ошибся в одном!
- В чём же, сынок?
- То не булыжник был, отец, то была красивейшая из жемчужин! Когда б не она, разговаривал бы я с тобой сейчас?!
- Ты не упомянул жемчужины большей!
- Какой же, отец?
- Сердца мамы, это её молитвы подняли тебя со дна морского!..
Взял тёплую сыновнюю ладошку в слабеющие руки горячие, посмотрел напоследок на отраду глаз своих с невыразимой любовью и признательностью, ушёл, унесённый великою и вечною рекою времени, испытаний мира дольнего, смежил веки спокойным и счастливым
Примечания:
1) Дада - отец (с аварского)