Бургундское

Отец Юрай теперь часто виделся с графиней.
Хотя правильнее было бы сказать – видел графиню. Выходила ли она с мужем, гуляла одна, любовалась цветами, выглянув из окна – отец Юрай непостижимым образом оказывался неподалеку.
При этом он по-прежнему проводил много времени на винограднике и можно было только удивляться, какое чутье подсказывает ему в нужный момент вернуться в замок.
Впрочем, замечала это только Злата. Слуг можно было не принимать в расчет, и девушка сама удивлялась, как быстро они привыкли воспринимать окружающих в зависимости от их статуса. Это не было пренебрежением или высокомерием, вежливость была тем обязательнее, чем больше был разрыв в положении, и тут тон задавал сам граф. Но слуги оставались слугами: что они видели, знали или понимали, никого не интересовало. Так что можно было смело утверждать, что странности в поведении отца Юрая отмечала лишь Злата. Хотя нет – мадемуазель Аурелия.
Графиня была внимательна к ней и ее повседневным нуждам, но без навязчивости, отстраненно, и Аурелия смирилась с этим: в конце концов, кто она такая, чтобы претендовать на заботу и дружбу графини де Ла Фер? Всего лишь сестра сельского кюре, у которого нет ничего за душой, и только графской милостью она с братом имеет пищу и кров.
Теперь отец Юрай все чаще говорил ей о своих изысканиях и надеждах. Местные виноградники не могли тягаться с прославленными регионами вроде Бургундии или Шампани, но виноград здесь выращивали веками, и отец Юрай был убежден, что он сумеет найти рецепт своей мечты. Он много рассказывал Аурелии о том, что знал и умел, раз за разом пытаясь уловить что-то новое в собственных прозрениях.
Он сокрушался, что Аурелия не была ценительницей вина и не очень пила его раньше, так что мало чем могла помочь.
- Я боюсь, что своими рассуждениями только приведу вас в ужас, – как-то с улыбкой заметила Аурелия. – Я даже разбавляла вино водой!
- Я ничего не имею против воды. Но – отдельно. Вино – это вино, вода – это вода. Не спорю, чистая, свежая вода восхитительна для утоления жажды. Но утолять жажду вином – кощунство!
- Забавно… – задумчиво протянула Аурелия. – Если человек не пьет вина, а лишь воду, значит он постоянно испытывает жажду?
Отец Юрай удивленно поднял брови:
- Любопытное рассуждение.
- Это всего лишь мысли вслух. Ничего серьезного. Просто подумалось после ваших слов.
- Тогда прошу вас, продолжайте!
- Вода – она для утоления жажды. Если пить всегда и только воду – значит, жажда постоянна? Но, собственно жажда утоляется довольно быстро, тогда что за жажда продолжает мучать человека? Возможно, какая-то иная, не имея возможности утолить которую, человек привычно утоляет ее водой? Но, поскольку он жаждет чего-то другого, вода не приносит облегчения, и он вынужденно снова и снова обращается к бокалу с водой, – Аурелия смущенно улыбнулась. – Я путано объясняю.
- А вино?
- Если человек просто хочет пить, он пьет воду для утоления обычной жажды. Да? Вино, мы сейчас не о грубых натурах, так вот, вино – это утоление чувств, надежд, мечтаний, стремлений. Если человек пьет лишь вино, возможно, в иных случаях он оскорбляет его, используя приземленно, как воду, для утоления обычной жажды.
Отец Юрай кивнул.
- То есть, истинный ценитель никогда так не поступит, – продолжала Аурелия. – Он понимает, чувствует, что и когда уместно. Да? Если же человек, в остальном проявляющий вкус и тонкость натуры, предпочитает лишь воду, означает ли это изъян в его восприятии или…
- Или?
- Он сознательно старается что-то скрыть? Ведь вино может выдать секреты тем, кто понимает его язык.
Аурелия растерянно поглядела на отца Юрая:
- Я не хотела… Я не думала, что приду к таким выводам. Это безумие.
- Графиня предпочитает пить воду. Со льдом.
- Лед сковывает и не знаешь, какой силы течение под ним. Мне страшно.
- Это всего лишь глупые рассуждения.
- Когда-то вы не считали подобное глупым.
Отец Юрай, явно взволнованный, попытался обратить все в шутку:
- Возможно, она скрывает от него силу своей страсти? Чтоб ненароком не испугать.
Аурелия заставила себя улыбнуться:
-  То, как сильно его любит? Наверное. Не будем больше об этом. Вы помните, что граф просил вас высказать свое мнение о вине, которое Его сиятельству недавно доставили? Думаю, вам пора – скоро будут готовиться к обеду.
Отец Юрай с готовностью воспользовался этим поводом, чтобы уйти.
Граф встретил его привычной улыбкой:
- Отец Юрай! Благодарен вам, что вы согласились мне помочь, – он указал на графин, укутанный узорным платком.
- Ваше сиятельство! Вы говорите это из вежливости. Я – помочь! Вам!
Граф улыбнулся еще теплее:
- Моя вежливость не отменяет моей благодарности. И моего любопытства! Не спешите превозносить мою доброту, у меня коварные планы. Отец Юрай, я не скажу вам, что это за вино и даже не покажу его. Я хочу, чтобы вы попробовали его вслепую. Мне действительно любопытно.
- Совпадут ли наши мнения?
- Именно. Прошу, закройте глаза. Слушайте!
Отец Юрай закрыл глаза.
Он слушал, как, соприкасаясь с тонким стеклом, «запела» влага, меняя тональность по мере наполнения бокала и как звонко звучат отдельные капли. Граф наливал вино медленно, сам наслаждаясь каждым звуком.
Потом настала очередь аромата.
Осторожно поворачивая бокал, граф раз за разом вызывал новую волну запахов. Тонкие, но глубокие, они наслаивались, вплетались один в другой, словно утонченные скрипичные соло, сливающиеся в гармоничную мелодию.
- Дайте же мне его, – отец Юрай протянул руку.
Передав ему бокал, граф стал ждать, едва сдерживая по-мальчишески азартное нетерпение.
- Это страсть. Насыщенная чистая страсть.
- А его цвет?
- Благородное бургундское. Я знаю этот вкус, но и не знаю тоже. Другие оттенки. Это бургундское из окрестностей Дижона? – Отец Юрай открыл глаза и с восхищением поглядел на бокал.
- К югу от Дижона. Отцы цистерианцы любезно делятся плодами своих трудов. Надо признать, делать вино они умеют. Бургундское, именно. Но вы сказали – страсть?
- Чувственное, восхитительно чувственное, хоть мне и не пристало так говорить. Вы не согласны?
- Страсть к чему? И что вы подразумеваете под страстью?
- Я не о любви.
Граф улыбнулся:
- Под страстью, обычно, подразумевают именно это.
- Но вы имели в виду другое.
- Отец Юрай! Мы отлично понимаем друг друга. Иногда меня это… Нет, не пугает, но озадачивает. Будто мы давно знакомы. По крайней мере, вы – со мной. Мне кажется, что я о вас знаю меньше, чем вы – обо мне. Так что же – страсть?
- Страсть, как основа восприятия. Как невозможность предать, легкомысленно относиться к дружбе, к своему слову, своим убеждениям. К любви. К жизни. Страстная преданность своим принципам. Именно поэтому, мне кажется, вы не часто обращаетесь к нему, – он указал на бургундское. – Наверное, это прозвучит забавно, но для вас пить его, сродни тому, чтобы предаваться самовосхвалению. А вы к этому совсем не склонны.
Граф в изумлении широко раскрыл глаза:
- Неожиданно! Истинное удовольствие с вами беседовать. Признаюсь, не думал о бургундском с такой стороны. Но вы правы, я пью его очень редко. Возможно, даже по причине, о которой вы сказали, хотя и не отдавая себе отчета.
Он задумался.
- Вам достаточно собственной страстности, – негромко сказал отец Юрай. – Вы не способны быть поверхностным. И всегда идете до конца, вкладывая в то, что важно для вас, всю душу, всего себя. Всю свою страсть. И сейчас я не о любви. Не только о любви. У всего есть обратная сторона.
В дверях появился управляющий. Видимо, граф его ждал, потому что сделал ему знак и обратился к отцу Юраю:
- Вы подождете? У меня небольшое дело. Не уходите.
Он вышел с управляющим.
Через окна нижней залы, где остался отец Юрай, он видел, как к графу подошел какой-то человек и стал что-то рассказывать. Лицо графа стало очень серьезным. Он нахмурился.
Отец Юрай почувствовал себя неловко, словно он подсматривал. В другом конце залы была дверь, выходившая во двор. В зале было душновато и отец Юрай решил подождать графа снаружи, рассчитывая через большие окна увидеть, когда граф вернется в залу.
Выходя, он бросил взгляд на бургундское. Темные бархатные глубины вина были спокойны.
Во дворе отец Юрай столкнулся с Аурелией. Она искала его, чтобы позвать на обед.
- Нам уже приготовили. Идемте.
- Я должен подождать Его сиятельство. Он просил.
Аурелия послушно кивнула. Они стали ждать. Девушка рассеянно смотрела по сторонам и потому первой заметила новое лицо.
Это был молодой мужчина, одетый достаточно прилично, хотя небогато. Его лицо было приятным, но грустным. Он вежливо поклонился Аурелии и сутане отца Юрая.
- Добрый день, мадемуазель. Ваше преподобие!
- Добрый день. Вы кого-то ищете?
- Не уверен. Не сочтите меня глупым, просто я не поручусь за верность моих сведений и не хочу ненароком оскорбить тех, кто того не заслуживает. Вы живете здесь?
- Да, но я не хозяйка, как вы понимаете. Я – сестра кюре. Кого вы хотели видеть?
Мужчина замялся, не желая посвящать посторонних в свое дело.
- Быть может, вы представитесь? – улыбнулась Аурелия.
- О! Прошу прощения, я был невежлив. Конечно! Шевалье де Брей, к вашим услугам!
- Это отец Юрай. Мое имя – Аурелия. Шевалье де Брей… – девушка внезапно побледнела. – Вы – шевалье де Брей?
- Мы знакомы?
- Нет. Мне показалось. Вы напомнили мне… Ничего, ерунда. Прошу вас, идемте, я лучше провожу вас… – она оглянулась, словно искала, куда бы отвести шевалье.
Но гость уже не слушал ее. Он пристально смотрел в окна – в нижнюю залу вошла Анна. Графиня де Ла Фер.
- Шевалье…
Де Брей вырвался из рук Аурелии и на глазах изумленного отца Юрая чуть не бегом направился к замку.
Аурелия и отец Юрай поспешили за ним и увидели, что де Брей, с радостными восклицаниями, нежно целует руки графини де Ла Фер.
- Анна! Слава Пресвятой Деве, с вами все благополучно! Я уже Бог знает что передумал! Но вы здесь, живы и здоровы, и, по-прежнему, любите меня!
Он снова горячо поцеловал ее руку.
- Как вы меня нашли? – Она поспешно оттолкнула его и стала что-то снимать с пальца.
- Анна?
- Анна?
Де Брей, не понимая, снова протянул руки к графине.
Второе восклицание принадлежало графу де Ла Фер.
Увидев мужа, Анна постаралась улыбнуться:
- Он сейчас уйдет. Уходите, слышите?
Она попыталась незаметно сделать де Брею знак, но он ее не понял.
- Мне уйти? – изумленно воскликнул он.
Граф шагнул вперед, став между женой и незваным гостем.
- Кто вы? И по какому праву…
- Прошу прощения, – повысив голос, перебил его де Брей. – Это по какому праву вы…
Не находя слов, он жестом указал на Анну.
- Это моя жена! – Граф коснулся эфеса.
- Она? Она – моя невеста! Мы обручены.
- Я лишь один раз скажу вам – убирайтесь, поскольку снисходителен к сумасшедшим. Второй раз мое «убирайтесь» будет сказано этим, – граф снова коснулся шпаги, –  и уберетесь вы на тот свет.
Он взял колокольчик со стола и резко позвонил. Через мгновение появились слуги.
Жестом граф показал им, чтоб вывели шевалье. Но де Брей не собирался уходить так.
- Если вы решили жениться на бесчестной девушке – это ваш выбор. Но я не позволю обращаться со мной таким образом. Уберите слуг!
Граф испытывающе смотрел на де Брея, но тот не отвел взгляд.
- Уберите их, – твердо повторил он.
- Выйдите за дверь, но не уходите.
Слуги повиновались.
Ни отец Юрай, ни Аурелия не сдвинулись с места, но их, стоявших у дальней двери, так никто и не заметил.
Де Брей хлопнул рукой по шпаге:
- Если желаете… Но, похоже, я не один тут доверчивый глупец.
- Вы ответите за свои слова.
- Извольте! – рассвирепевший де Брей вынул шпагу. – Она – бесчестная девушка. У нее на пальце кольцо с сапфиром. То самое, которое я надел ей в день обручения. Единственное сокровище, которое у меня было, наша фамильная драгоценность. Я отдал это ей. В знак моей любви и верности.
- Это ложь! – попыталась перебить его Анна.
- Тогда почему вы сняли его так поспешно? Вам бы следовало спрятать его от мужа, а не носить, но тщеславие оказалось сильнее осторожности, не так ли? Кольцо так великолепно! Вы не устояли.
- Вы были с ней обручены? – граф не смотрел на жену.
- Да. Я уехал в поисках денег и хорошей службы. Она обещала ждать. Потом до меня дошли странные слухи. Я не верил. Писал, но она больше не отвечала. Ответили ее родные. Непонятно и путано. Я решил, что она попала в беду, что что-то случилось и ей нужна моя помощь. Бросил все, оставил службу. Нашел ее здесь и подумал, что все слухи – неправда, клевета, ведь у нее на пальце мое кольцо! Значит, она – верна, она – любит…
Де Брей горько рассмеялся.
- Зачем вы слушаете? – Анна бросила гневный взгляд на мужа. – Убейте его! Скорее! Чего вы ждете?
Граф стоял возле стола и неосознанно коснулся рукой бокала, на дне которого густели, начиная темнеть, капли бургундского.
- Вы будете его слушать? – графиня с ненавистью глядела де Брея.
Граф дал знак, что шевалье может говорить. Вино в графине тускло алело.
- Я могу сказать и кое о чем другом. После этого решайте, чего стоит мое слово.
Темно-бордовые блики ложились на стол вокруг графина с бургундским.
- Две родинки под левой грудью. Одна побольше, другая – совсем крохотная.
Граф сдавил бокал в ладони. Стекло хрустнуло.
- Как два путника, которые прячутся под белой, снежной горой, чья вершина розовеет в лучах восходящего солнца, когда вы – у подножия горы. Он и она…Эта девушка сохранила невинность тела. Чего нельзя сказать о ее помыслах, желаниях и особенно – действиях.
Насыщенные густым цветом, как запекшиеся капли крови, вспыхнули, заиграли красные искры в темной глубине вина.
Граф сжал кулак, кроша стекло.
Отец Юрай кинулся к столу, заслонив его от бургундского.
- Позовите слуг, – обращаясь неизвестно к кому, распорядился граф.
Аурелия поспешила схватить колокольчик и испуганно позвонила.
- Только мужчины, – сверкнул глазами граф де Ла Фер.
Горничная графини растерянно попятилась и исчезла за дверью.
- Ее, – граф кивнул на жену, – запереть в покоях. Если выйдет без моего позволения – ответите своей жизнью.
Он сделал шаг в сторону той двери, что вела наружу, во двор замка.
Графиня кинулась к мужу, но слуги крепко ухватили ее за руки и плечи. Она яростно попыталась вырваться.
- Вы уходите? Вот так?
- Я не желаю видеть, как вы теряете остатки достоинства. Уберите ее.
Шевалье де Брей с презрением смотрел на эту сцену. Затем широким жестом показал вокруг.
- Богаты?
Граф медленно кивнул.
- Связи при дворе? Париж? И как только она узнала вас, – он презрительно усмехнулся, – не вас – а ваши планы и возможности, в ее сердце немедленно вспыхнула любовь? Что ж… оставляю вам эту невинность, искренность и чистоту. А я вот небогат. Теперь вижу, что это – к лучшему!
Он кивком головы обозначил поклон в сторону хозяина и удалился, все с той же презрительной и горькой гримасой на лице. Аурелия кинулась за ним.
Слуги уволокли Анну.
Отец Юрай все так же стоял в двух шагах от графа.
- Вы оставите ее в замке? Возле себя?
- Отец Юрай, – граф говорил ровно, не меняя тона, и поэтому казалось, что он продолжает какой-то прежний разговор. – Отец Юрай, я позволял вам о многом говорить исключительно из уважения к вашему сану. Но вы дошли до границ моего уважения. И моего терпения. Еще один вопрос – и вы эти границы перейдете.
Он поднял руку, рассматривая свою изрезанную ладонь. Затем стряхнул с нее остатки стекла.
- Я знаю, что вы – судья. И что…
- Да, я судья. У меня есть такое право – судить. Более того, это – моя обязанность.
- Но подлежит ли графиня суду? Ее проступок…  Он непростителен. Но подсуден ли?
- Вы поняли, что тут говорилось?
- Сестра сказала мне.
- Сестра…
Граф повернулся к собеседнику.
- Мне подсудны те, кто замешан в воровстве и мошенничестве. Вам знаком Жан Рувре с улицы Трех Святых? Бывший вор, после промышлявший продажей краденого, обманом и мошенничествами. Нет? У него нашли мой кошелек. Тот самый, который был подарен вам в день вашего появления в моем доме. Я никак не хотел верить, что вы с ним связаны. Потому поначалу ничего не сказал. Но только что эшевен сообщил мне о признании Рувре, что он неоднократно имел с вами дело. Это подтвердили его соседи. Они тоже видели вас в лавке Рувре. Вместе с вашей «сестрой».
Драган ухватился за край стола. Скатерть поехала, графин хлопнулся о пол, и кровавая лужа растеклась между графом де Ла Фер и Драганом Млиничем.
Граф даже не вздрогнул. Он смотрел холодно и жестко.
- Бургундское разжигает страсти? Пожалуй, вы правы. И я сейчас тоже не о любви.