- Отдать нужно было деньги, отдать, - с отчаянием повторял отец Николай, машинально дожевывая засохшую просвирку. В сельской церкви было тихо и темно, только у входа, в боковой комнатушке, глухо бормотала приблудная бабка Настасья, исполняющая при храме должности уборщицы и сторожа — она молилась.
- Господи, что же будет. За что, господи, - всхлипывая, причитал отец Николай.
Он нервной рукой погладил себя по голове, и вновь охватило чувство невыразимого ужаса. Отупело раскачиваясь из стороны в сторону, тихонько завыл. В его голосе было столько отчаяния, что, казалось, строгие мадонны выпрыгнут сейчас из почерневших киотов утешить его.
Раскачиваясь, отец Николай задел рукавом Евангелие, лежавшее на краю стола — книга с тяжелым стуком упала на пол. Это заставило его несколько опомниться. Он встал, зажег свет и, шаркая по полу тяжелыми валенками, вновь подошел к зеркалу, висевшему на стене у окна. На душе было мерзко. В голубоватом стекле, засиженном кое-где мухами, скособочившись, стоял натуральный дикий татарин. Ордынец времен хана Кучума. Богомерзкое чудовище, словно в насмешку одетое в поповскую рясу. В узких темных глазах сквозило безумие. Блестящая, выскобленная бритвой голова была иссиня-фиолетового цвета. Борода, усы, даже брови — все было тщательно выбрито. И лицо напоминало какой-то бесформенный шар, из которого шишками выпирали костистые скулы.
- Боже, - застонал отец Николай и зажмурился, - посажу его подлеца. Сучий отрок. Чтобы черт переломал ему ноги. Так оскорбить святой сан.
Священнослужитель неистово затряс кулаками. Пристально вглядываясь в свое обезображенное лицо, он ругался с таким остервенением, что окажись сейчас поблизости прихожане - верующих в округе стало бы намного меньше. Но чем больше он проклинал своего врага, тем яснее понимал, что ничего он Витьке, сыну вдовы Пелагеи, не сделает. В суд ему хода нет - не в его интересах судиться с этим сопляком. Кто знает, как повернется дело. Как ни верти, а денег он у Пелагеи взял много. Ведь не знал он тогда, что они Витькины, что окаянный пащенок собирал их на мотоцикл и отдал матери на сохранение.
Снова отец Николай вспомнил недавнюю встречу. Витька требовал деньги - триста тысяч рублей, которые добрая прихожанка Пелагея пожертвовала на ремонт храма божьего. У этой женщины после смерти мужа остались в утешение только сын и Бог. Господь любит щедрых.
Отец Николай так и сказал тогда Витьке:
- Утешься, отрок, Господь воздаст вам во сто крат больше.
- Что же он мне «Мерседес» поможет в лотерею выиграть, - зло ощерился богохульник, - гони, попяра, деньги. Я их не для тебя зарабатывал.
- Деньги эти божьи, даны они от чистого сердца. Мать твоя - лучезарный человек, верует искренне. Вернуть я тебе их не могу, брать назад пожертвованное Господу - большой грех, - проникновенно провещал отец Николай и, отвернувшись, пошел прочь.
Даже если бы он захотел вернуть деньги, он не смог бы этого сделать. Деньги имеют удивительную способность бесследно расходиться.
- Слушай, поп, - закричал вслед Витька, - в суд я на тебя подавать не стану, мать к этому делу припутывать неохота. Но за деньги мои ты наплачешься вдосталь, попомни...
На этом они тогда и разошлись. А через несколько дней подлец Витька Карасев зазвал отца Николая через дружков в одну избу и, напоив водкой, совершил надругание - обрил на голове всю растительность, а самую плешь покрасил фиолетовыми чернилами. Разомлевшего от выпивки батюшку парни, завернув в старую штору, отнесли в церковь и положили за клирос. Проснувшись, отец Николай долго не мог сообразить, где находится. Но потом все-таки очухался и стал звать бабку Настасью, чтобы послать в магазин за пивом - опохмелиться. Вошедшая на зов бабка едва не лишилась чувств, увидев шатающегося по алтарю человека с фиолетовым черепом. Заголосив, что есть мочи, она бросилась на улицу. На счастье отца Николая бабка столкнулась в дверях с церковным старостой и казначеем Василием, зашедшим в храм по какой-то нужде. Она кинулась к нему, косноязычно талдыча об антихристе и ежеминутно тыча перстом вглубь церкви.
Бесцеремонно затолкав бабку в ее каморку, Василий шагнул через порог. Отец Николай обрадованно метнулся к нему. Завидев человека с фиолетовой головой, староста ухватил дубовый засов, прислоненный к двери.
Видя такие действия, отец Николай смутился. И даже несколько заробел. Но быстро оправившись, дружелюбно произнес:
- Ты чего, Василий, за дрын хватаешься, абы побить меня собрался? Открой-кось лучше подвал. Там кагору от причастия оставалось - принять надо, а то, боюсь, до завтра не доживу.
Василий, выпучив глаза, смотрел на него и молчал. Отец Николай неуверенно хихикнул:
- Что на меня выпялился, будто на икону чудотворную. Может ишо на колени встанешь.
- Зря ты этак то скоморошничаешь, - недовольно изрек Василий, прислонив обратно дрын. Шаря ключом, он пытался открыть дверь подвала. - За такие безобразия могут ведь и сана лишить, тем более, что пить начал без меня.
Спустя полчаса они сидели в полутемной церковной трапезной, допивая принесенный старостой кагор. Василий рассказывал визави о беспутной дочери, проматывающей отцовские деньги в городе. А отец Николай, всхлипывая и поминутно заглядывая в стоящее на столе зеркало, вытирал вспотевшую фиолетовую маковку измазанным чернилами большим носовым платком.
На окраине села солнце, уставшее за день, садилось своей блестящей попой в старую полуразвалившуюся колхозную ригу. День закончился. Завтра, наверное, будет еще один.
P.S. Автор ни коим образом не ставил целью оскорбить бескорыстных и добропорядочных священнослужителей, честно выполняющих свои обязанности. Рассказ этот – продукт литературного творчества, персонажи выдуманы, так же, как и сам прецедент. Хотя, если смотреть на реалии бытия широко открытыми глазами, чего только не может случиться с вами в безумно короткий период, называемом жизнь.