Петрович вошел на кухню. Запахи стояли такие пряные, что ему стало любопытно, что же такое готовит жена. С недавнего времени его рацион существенно изменился. После операции жена стала кормить его пресной вареной пищей. Это было настоящее испытание для того, кто всю жизнь любил вкусно покушать и не соблюдал никаких ограничений.
На разделочной доске лежала луковица, разрезанная пополам. Жена вышла, она еще не очистила, а только разрезала надвое яркую сочную оранжевую луковицу. Петрович жадно потянул носом горчинку знакомого запаха. Он мотнул седой гривой как будто отгонял нудные нотации жены. Теперь он смотрел на чешую луковки с таким трепетом, как будто это была настоящая драгоценность. С самого детства он любил лук во всех его ипостасях – и сырой, и жареный, и даже вареный в супе. В зрелом возрасте он каждый день съедал за ужином хотя бы половину сырой луковицы. Считал это залогом здоровья.
Это был своеобразный ритуал. Петрович разрезал луковицу пополам, очищал половинку от шелухи, срезал лишнее по краям. Осторожно расправляя слои лука, пересыпал их мелкой солью, потом сжимал сильно луковицу между ладонями или в кулаке. Ждал некоторое время, пока исчезала горечь и неведомо откуда появлялась в луковице легкая нежная сладость. Он мог поужинать одной луковицей с черным хлебом. Эта пища никогда не надоедала ему.
Петрович сел на табурет, подвинулся поближе к луковице. Тянул запах, но не прикасался к луковке. Пальцы и так помнили шероховатую поверхность верхней чешуи и скользкие нижние чешуйки, вязкий сок на разрезе. А тонкая пленочка между слоями так и лежала мысленно на языке. Петрович ощутил во рту такой знакомый вкус луковицы, что в желудке началось какое-то движение. Он вспомнил, как макал привычно луковку в соль, как жгла и щекотала язык хрустящая мякоть. Слюна набиралась во рту. И вдруг зажгло, засосало, заболело, заныло внутри. Нельзя! Теперь нельзя есть сырой лук!