Днём в подчинение Дорохова прибыл ген. Т.Д. Иловайский 11-й с четырьмя казачьими полками. Усиленный русский авангард снова пошёл на приступ дер. Бирюлёво. После упорного боя неприятель был опрокинут и бежал до дер. Красово (так в арх. документе), где и занял оборону. Въезд в деревню был перегорожен телегами, что затрудняло кавалерийскую атаку. Ген. Иловайский 11-й, «проведя один полк лощиною, ударил в деревню во фланг» и вновь опрокинул части противника, который был обращён в бегство и «был гнан через деревню Чертанову и за неё более 2 вёрст». По рапорту ген. Дорохова «в сём деле поколото более 200 человек», а в плен взято 3 офицера, в т. ч. один подполковник, 45 унтер-офицеров и 125 рядовых. В ведомости убитых и раненых Сумского и Мариупольского гусарских полков в бою 6 сентября 1812 г. (11 б) указывается: в Сумском – убит 1 рядовой и 7 ранено, а в Мариупольском – 4 рядовых убито и 6 ранено. К рапорту прилагался список офицеров регулярных кавполков, отличившихся в бою 6 сентября у дер. Бирилевой, и список урядников донских казачьих Карпова 2-го, Сысоева 3-го и Иловайского 11-го полков, отличившихся в этом же бою. Сведения о потерях донцов в данном деле отсутствуют. Исследователю Александру Сапожникову в месячных рапортах полка Карпова 2-го удалось разыскать информацию, что в бою под Чертаново 6 сентября был смертельно ранен пулей в правый бок сотник Лаврен Степанович Дьяконов. Несмотря на тяжёлый характер боя и понесённые людские потери, это событие оказалось почти забыто на фоне более значимых вех войны 1812 г.
«Вот башни полудикие Москвы
Перед тобой в венцах из злата
Горят на солнце... но - увы!
То солнце твоего заката!»
Дж. Байрон.
«Бронзовый век».
Но от этого подвиг храбрых воинов Кутузова не стал менее значимым, потому что победа Русской армии ковалась не в одном генеральном сражении, а во множестве боёв и ожесточённых схваток с коварным и сильным врагом. Вернёмся к тому дню 2 (14) сентября 1812 г., когда наполеоновские войска остановились в виду древней столицы. «Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своею рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звездами, своими куполами в лучах солнца», - писал Лев Толстой в «Войне и мире». «Мы вдруг увидели тысячи колоколен с золотыми куполообразными главами. - вспоминал капитан Эжен Лабом. - Погода была великолепная, всё это блестело и горело в солнечных лучах и казалось бесчисленными светящимися шарами... Никто не в силах был удержаться, и у всех вырвался радостный крик. «Москва! Москва!!!» «В Москве 1600 церквей», - писал Наполеон императрице Марии-Луизе. С педантичностью старого артиллериста он перемножил «сорок сороков» святого города Москва. С Поклонной горы, куда 14 сентября прибыл Наполеон, древняя столица выглядела именно так: поверженный к его ногам прекрасный город, сердце сказочной восточной империи, цель и прекрасный финал его нелегкого похода. Однако «варварская» страна снова неприятно удивила Наполеона, бравшего многие города мира: делегацию с символическими ключами от города он так и не дождался.
Ему достались пустые дома и брошенный город с последующими страшными пожарами. Из 300 тысячного населения в городе, по определению Ростопчина, осталось «всего 10 тыс. жителей (из них, по крайней мере, половина всякой сволочи, дожидавшейся, как бы пограбить город)». Наконец Бонапарту привели пятерых оборванцев. «По первому же ответу этих несчастных Наполеон увидел, что перед ним - только жалкие поденщики», - писал граф де Сегюр. Офицер Чезаре Ложье из корпуса Е. Богарне вспоминал: «Мы тщетно стараемся казаться спокойными, тогда как на душе у нас неспокойно: нам кажется, что должно случиться что-то необыкновенное. Москва представляется нам огромным трупом; это - царство молчания». Вообще, многие участники этих событий сравнивали оставленную жителями Москву с трупом, пустой оболочкой, из которой вышла душа - люди. Вечером опустевшую Москву заняли французские войска. Император решил провести первую ночь не в Кремле, а в одном из домов на въезде в город - около Дорогомиловской заставы. В 2 часа ночи императору сообщили, что в городе начался пожар. «Через ночь пожар усилился и поутру, 3 сентября, уже большая часть горизонта над городом означалась пламенем: огненные волны восходили до небес, а черный густой дым, клубясь по небосклону, расстилался до нас. Тогда все мы невольно содрогнулись от удивления и ужаса. Суеверные, не постигая, что совершается пред их глазами, думали уже с падением Москвы видеть падение России, торжество антихриста, потом скорое явление страшного суда и кончину света.
Место удивления заступило негодование: «Вот тебе и златоглавая Москва! Красуйся, матушка, русская столица!» - описывал пожар Москвы И.Т. Родожицкий в «Походных записках артиллериста». Великий завоеватель вскоре понял, что попал в настоящую западню, его армии предстояло жить в развалинах и испытывать голод. Одновременно с пожарами в Москве происходило чудовищное по своему размаху мародерство. Уже 3 сентября солдаты получили официальное разрешение грабить всё и всех. «Что всего было ужаснее в этом грабеже, - писал очевидец, один из французов, проживавших тогда в Москве, - это систематический порядок, который соблюдался при дозволении грабить последовательно всем корпусам одному за другим. Первый день принадлежал старой императорской гвардии, следующий - молодой, за ней грабил корпус Даву и т. д.». Ещё один свидетель пребывания французов в Москве вспоминал: «Французы входили в дома и, производя большие неистовства, брали у хозяев не только деньги, золото и серебро, но даже сапоги, белье и, смешнее всего, рясы, женские шубы и салопы, в коих стояли на часах и ездили верхом».
«В ужасах войны кровавой
Я опасности искал,
Я горел бессмертной славой,
Разрушением дышал».
Почти сразу французы принялись искать «зажигателей», но чаще всего они арестовывали ни в чём не повинных мирных жителей, а иногда под видом расстрела поджигателей озлобленные мародеры убивали тех, кто не желал отдавать им своё имущество. Под солдатские казармы оккупанты использовали Московские монастыри, а целый ряд церквей был превращен в конюшни. Они оскверняли и уродовали святыни, рубили на дрова иконы, лики святых использовали, как мишени для стрельбы. Вандалы разгромили старинные царские палаты в Савино-Сторожевском монастыре, а в святыне Кремля - Успенском соборе, где венчались на царство - переплавляли в слитки награбленное золото и серебро. Изуверов ждало великое наказание Господне и они его получили сполна. ...Здесь уместно рассказать о вещем сне маршалу Евгению Богарнэ.
Ему приснился седой старец, который якобы сказал, если ты прекратишь вокруг себя грабить и осквернять церкви и монастыри, то вернёшься на родину живым. Утром высокопоставленный француз поспешил в ближайший храм и опознал старца на одной из икон - то был - Савва Сторожевский. немедленно приказал опечатать все церкви и выставил караулы. Во Францию он вернулся живым. Все лето поэт, подполковник Ахтырского гусарского полка Д.В. Давыдов провёл, участвуя в арьергардных операциях 2-й Западной армии. Силы русских, отступая от Немана, соединились под Смоленском и продолжили свой отход к Бородину. Видя себя полезным в арьергардных делах не более рядового гусара, за 5 суток до Бородинского сражения Денис Васильевич представил ген. П.И. Багратиону рапорт. В нём он просил дать в его распоряжение 1 тыс. кавалеристов с целью нападений на тылы армии Бонапарта, отбора и ликвидации продовольственных транспортов врага, уничтожения мостов. Объясняя в рапорте от 21 августа «выгоды партизанской войны». Денисов указывал, что партизанский отряд должен будет действовать в тылу врага на свой страх и риск. Багратиону понравилась задумка о партизанском отряде и он доложил о ней Кутузову. Главнокомандующий, в свою очередь, «полагая успех предприятия сомнительным», согласился послать «на верную гибель» только 50 гусар и 150 казаков (по иным данным 80). Легкоконному летучему отряду изначально была поставлена задача - действовать на вражеских коммуникациях по Старой Смоленской дороге.
ПОЖАР БЕЛОКАМЕННОЙ.
С 24 на 25 августа армейский партизанский отряд скрытно отправился в тыл французской армии и в первую же ночь своего партизанства гусарский офицер Д. Давыдов едва не погиб. Причиной тому послужили вовсе не французы, а свои же мужики. Его отряд попал в засаду, устроенную крестьянами. Те приняли партизан за неприятеля, - мужики плохо разбирались в деталях военной формы, к тому же Давыдов отдавал команды на французском языке. «Так я на опыте узнал, что в народной войне должно не только говорить языком черни, но приноравливаться к ней, к её обычаям и её одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, и вместо ордена Св. Анны повесил образ Св. Николая и заговорил языком вполне народным». Отряд быстро разросся за счёт присоединившихся крестьян и стал нападать на обозы с артиллерийскими припасами, с награбленным разным добром и провиантом, на фуражиров, отставших солдат и мелкие гарнизоны, перехватывать курьеров с документами и т. п. Партизанская война для Дениса Васильевича оказалась родной стихией. Его первые успешные действия ограничивались пространством между Вязьмой и Гжатью. В последующем, партизаны Денисова были столь блистательны, что командованием для партизанских действий были отправлены: командир Сумского гусарского полка капитан А.Н. Сеславин и другие офицеры с легкой кавалерией. Особого размаха партизанская война достигла в Подмосковье и на Смоленщине. Население уходило в леса и вело активную борьбу против захватчиков. «Малой войной с большим преимуществом» называл М. Кутузов действия партизанских отрядов против французских войск.
Продолжение следует в части 27 http://proza.ru/2021/05/15/359