PDF и мелодия:
https://vk.com/sipcord?w=wall-40775072_299
____
____
Я обычный солдат, очнувшийся на стыке войн: видимой и незримой. Сначала стоял белый фон, различались только неровные тени, звенело в ушах. Вспышка почти ослепила меня. Вслед за ней дрожала, почти трескалась, земля; уходила из-под ног и в то же время засасывала каждый неровный шаг, словно зыбучий песок. Множество криков слились в один; он тут же перерос в помехи, острый скрежет, как от старой иглы по истёртой временем пластинке. Звон в ушах постепенно ушёл, но скрежет остался: с каждым движением он давит на голову всё сильней. В глазах прояснилось не сразу: картина мира изменилась; я больше не видел привычных цветов, всё как сквозь красно-жёлтый фильтр. Примерно так показывает себя мир, когда ты долго смотришь на яркое солнце, а после отводишь взгляд. Но пока я научился снова видеть, я долго то шёл, то бежал, то полз, уклоняясь от выстрелов, хоть и был уверен: это лопаются сосуды в мозгу, рвутся нейронные связи. Я пробирался по окопам человечества: случайный фантом, захваченный врасплох внезапным его завершением. Концом человечества, так думал я, очнувшись где-то среди северных лесов на одиноком участке, огороженном жёлтым забором, колючая проволока сверху. Тяжёлые сосны нависли над моим искажённым сознанием, их кроны заползали на участок, создавая тени от калёного солнца. Оно горело почти невыносимо, словно его только что бомбили. Чтобы укрыться, из последних сил я дополз до беседки или скорее небольшого навеса в центре участка, там опрокинулся на спину и на время завис, пытаясь вспомнить, что произошло. Но на отрезке между мной в обычном мире с пистолетом наголо и здесь, в мире скрежета и поляризованной слюды зрачков, память опустела. Я ощущал себя белой тенью после ядерного взрыва, вгоревшей в деревянный настил. Но я жил; пульс тянул по виску. Я дышал; лёгкие с трудом привыкали к палёному воздуху. Я сжимал пальцы в кулак и вновь разжимал, словно хватаясь за собственную ниточку выживания. Тогда проснулся организм; я сглотнул пыль с языка и почувствовал жажду. Сквозь скрежет в ушах я услышал близкий шум текущей воды. Я приподнялся, осмотрелся. И я встретил их.
Они застыли в нескольких шагах от навеса, скорчившись на задних лапах, воинственно гипнотизируя меня несколькими пар зелёных с яркими оранжевыми трещинами глаз. Четверо, самый маленький ростом с шестилетнего ребёнка, самый большой почти как взрослый человек, они видели во мне угрозу территории, агрессивно тянули вперёд передние лапы, но почему-то не могли сдвинуться дальше, забраться ко мне под навес. Я ощупал кобуру, достал пистолет, предупредительно выстрелил в воздух. Они тут же исчезли, забрались в свои норы. Но я знал, они вернутся. Кроты; или некто похожий на них.
____
Фаза 1. Участок.
Я проверил патроны. Остался один. Из экипировки: складной нож, зажигалка, губная гармошка, фляжка с Хеннеси. Остатки. Допил, чтобы перебить жажду. Горло обожгло сильнее, чем обычно, но я порадовался, что в отличие от слуха и зрения, чувство вкуса сохранилось, как я его помнил.
Снова осмотрелся. Забор метров пять, крупная колючая проволока. Выход на юге, скорее всего намертво закрыт. Над ним знаки минирования.
Участок примерно пять соток, всё хорошо осматривалось из навеса, под которым я разместился. Навес примерно по центру участка.
На северо-западе дом. Небольшой, двухэтажный, выглядит заброшенным; окна то ли в грязи от проливных дождей и мошек, то ли от паутины. Входная дверь открыта, скрипит под порывами ветра. Ей вторят кроны широких сосен. Одна сосна почти прижимается, скрипя, к забору на севере.
Сарай, или мелкая пристройка на северо-востоке. Я собрался заглянуть туда в первую очередь, хотя бы потому что земля перед домом была перерыта кротами. А они, судя по первой встрече, внушали опасение.
На юго-западе небольшая купель с источником. Вода казалась самым живым существом на всём участке и влекла своей свежестью. Она была настолько близко, что я мог дотянуться, если бы вытянулся ниц в полный рост. Так я и сделал. Почва шевелилась поблизости, словно противилась моим движениям, но я смог сделать несколько глотков холодной, чуть грязной от торфа, воды.
На юго-востоке небольшая поляна с компостной коробкой. На ней нечто вроде мишени, пригодной для дротиков, стрел, метательных ножей. Два метра высотой. На поляне несколько нечастых рытвин; я отметил, что кроты здесь редко появляются, по крайней мере в последнее время.
На участке ни одной птицы. Но их бесконечный код Морзе слышен из-за забора, со стороны леса. Хотя лес повсюду, но на южной стороне в районе ворот он редел, позади были видны две полосы электропередач, уходящих в неизвестность. Высоко парила чайка, словно гриф, звала сородичей. Казалось, что она патрулирует участок.
Я снова подтянулся к роднику, набрал в флягу воды. Теперь, осмотревшись, я пытался понять, что мне делать. Я оторвал лоскут рубашки и повязал на голову, чтобы не спечься под солнцем. Вышел в сторону ворот. Кротов не видно, но я чувствовал, они следят из-под земли, прислушиваются к моим движениям. До ворот примерно пятнадцать шагов. Наглухо запаяны, опечатано военными. Если верить знакам, за ними действительно минное поле. Я был закрыт в этом участке. Поспешно вернулся под навес, решив исследовать сарай.
Двадцать шагов. Сарай открыт, замок повешен на гвоздь с торцевой стороны. Как будто кто-то совсем недавно им пользовался. В сарае много всякого хлама, как обычно, но места вполне достаточно даже чтобы устроить постель. Возле банки с растворителем я обнаружил бутылку виски, островной Ардбег, двенадцать лет. Половина, но уже находка. Вдобавок под полками стоял ящик водки, несколько бутылок вина, пачек пива. Если не выжить, то спиться я мог здесь порядочно. В сарае даже было электричество, оборудован небольшой холодильник со скудным припасом частично с истекшим сроком годности еды. В углу у двери, за косилкой и тяпками, лежал арбалет. Спортивный, но птицу сбить или мелкого зверя вполне может ранить. Собрал двенадцать стрел. Несколько складных стульев и гамак — наметил.
Я внимательно осмотрел подступы к дому, но всё же не решался туда пойти. Не зная врага, было сложно заранее предполагать, как и когда он появится передо мной. А я уже слышал недовольное кряхтение и шмыгание из-под земли. Хотя скорее это был зловещий рокот.
Мне было сложно определить уже день или вечер, потому что солнце неизменно палило, почти не сдвигаясь со своей первоначальной точки. Я даже подумал, что это уже не солнце, а космический фонарь, один из множества, которые подвесили на замену разорвавшегося в пыль светила. Ощущение, что мир как-то разбился, видоизменился — не покидало меня. Тогда как вопрос, как я оказался на этом участке, пока на время отпал, возник более важный вопрос выживания.
Исходя из количества оставшихся патронов, я решил потренироваться в стрельбе из арбалета. Но я не был уверен, что меня не стерегут кроты. Тогда я обратил внимание на интервальные пищащие звуки, периодически раздававшиеся с разных сторон участка, то ближе, то дальше. У дома их почти не было, чаще всего у сарая и поляны с мишенью, и у родника. Не до конца понимая природу этих звуков я предположил, что если один из них срабатывает, значит я в безопасности. Опасное предположение, но я не мог просто так сидеть под навесом и ждать неизвестно чего. Поэтому, когда поблизости послышался электрический писк, я шагнул на поляну.
Земля молчала. Кажется, поблизости не было кротов. Я прицелился и выстрелил из арбалета. Попал в десятку. С края. Что ж, придётся поучиться обращаться с тетивой. Всё равно одна пуля мне мало чем поможет. Я продолжил тренироваться в стрельбе, пока не услышал новый электрический писк со стороны сарая. Тогда я решил, что лучше вернуться под навес, - и был прав. Земля под ногами зашевелилась, вылетела рука крота, ухватила меня за ногу. Еле вырвался, ценой ботинка.
____
Фаза 2. Кроты.
Спустя три дня тренировок (по крайней мере так я считал дни) я заметил, что вполне смогу подбить крота с трёх выстрелов, а нож попадёт через раз то ли в нос, то ли в шею.
Я разобрался в электрических писках. Это были ловушки для кротов, работавшие на солнечных батареях, с интервалами 5, 25, 22, 2, 15 секунд. Это знание помогло мне добраться до дома и воспользоваться уборной. Вторая дверь в дом, внутрь, оказалась закрыта на ключ.
Я считал интервалы, ориентировался на них во время исследования территории, в том числе сада, в котором рос съедобный лук, чеснок, свекла. Я даже вспомнил игру на губной гармошке. Обратил внимание, что ловушки побольше звучат «до», а поменьше - «ми». Я стал пользоваться этим знанием: когда хотел пройти в одну сторону, играл песню в одной тональности, другую - в другой. Это помогало растянуть интервалы - кроты впадали в транс на время, не в силах различить конкретную ноту ловушек.
Первым делом я избавился от всего, что связывало меня с прошлым. Старых фотографий с любимой, которую захватила война. Я сжёг их в урне, на поляне возле мишени. Дым привлёк самого маленького крота. Я не был готов к нападению, а он просто смотрел, боясь подобраться поближе к огню. Во мне проснулся инстинкт охотника, и я выстрелил из арбалета, попав ему в грудь. Маленький крот долго корчился в судорогах, но в итоге умер. Тогда я и открыл последнюю бутылку зинфанделя, приурочив к редкостно мясному ужину. Памятному, во всех смыслах. Остальное мясо разделал и развесил ломтями по краям навеса, чтобы сушилось под солнцем. Так мой навес превратился в шаманский круг, окроплённый первой кротовой кровью.
В ту ночь (белую, раскалённую, солнечную, других здесь не бывало) кроты выли почти как койоты, громче писков ловушек, ползали рядом, иногда возникали из-под земли, угрожая мне своей тенью. Я даже слышал их внутри дома, но как они могли туда проникнуть? Мясо крота было похоже на курицу. Я вытаскивал его частицы из зубов одной из косточек. Мне казалось, я совершил ритуальное убийство, и теперь кроты, раньше просто осторожные, меня возненавидели. Хоть и задавался вопросом, могут ли ненавидеть кроты.
Я очнулся под шум дождя. Всё так же ярко и жарко, но приятно свежо. На какое-то мгновение мне показалось, что ничего не существует. Только пение птиц за стеной (так я прозвал забор участка) и дождя, и сигналы ловушек. Но я был сыт и устал, потому сигналы ничуть не мешали расслабиться. А метроном часов, скользивших как им вздумается с точки зрения мирового времени, которое он сам давно потерял, вторил мутному гулу небесных болот, с сыровато-грибным послевкусием.
Это был новый звук, который я научился различать. Стук стрелок часов сквозь переднее разбитое окно дома. Отсчёт времени, которое мне уже было не суждено понять, когда смешался день и ночь, и в преющее солнце плещет дождь.
Кроты всё чаще возникали у навеса. Даже с помощью губной гармошки мне стало сложно добирать до уборной или сарая. Везде клокотала земля. Поэтому даже при солнце я стал ходить с горящей веткой, чтобы отгонять кротов огнём. Но бензин в сарае постепенно заканчивался.
Я должен был пробраться в дом, но дверь была плотной. Пытался выломать, снова привлёк кротов; я чувствовал как они дышат за дверью. Нужен был ключ. Я обыскал весь сарай, но пусто. Тогда я уверился в мысли, что ключ у одного из кротов. Возможно, самого крупного. Для него я сохранил оставшуюся пулю.
Время тикало, как бомба замедленного действия, неумолимо продолжая отсчёт в минуты, когда я от задумчивости и созерцания природы полностью забывал двигаться, даже глотать, так и держа во рту костёр опасно торфяного Ардбега.
Я пробовал снова привлечь кротов открытым огнём, но их повадки изменились. Они уже не интересовались копотью и дымом, и треском веток. Земля бурчала в нескольких шагах, они подкрадывались ко мне снизу, а я снова играл на губной гармошке, чтобы обмануть и отвадить их.
Больше всего меня удручала мысль, что они живут в доме, как люди. Я мог пробраться через окно, но боялся встретиться с такими жильцами. Пока никак не мог придумать, как отвлечь. Поэтому я погрузился в мысли и созерцание природы, всё ещё жившей на этой странной безлюдной земле. Или просто участке. Ведь я не знал, что происходит за пределами, хоть и был уверен, что мир опустошился. Так, наверное, происходит с каждым, кто остался один, закрыт, сам по себе, изолирован. Он верит, что единственный такой и должен выжить несмотря ни на что на этой или той земле.
____
Фаза 3. Ритуалы.
Я сидел у запруды и смотрел сквозь мошек. Они проявлялись в глазах, словно битые пиксели. Некоторые ползали по крыше навеса, перемещаясь между древесными планками, словно солдаты, от одной траншеи к другой, иногда резко взлетая вверх истребителями. Иной раз, изучая одиночку муравья, пробирающегося меж досок беседки в поспешном полусмятении, я вспоминал себя, рвушегося вперёд сквозь окопы войны, которую мало кто из недавно, я верил, существовавших государств могли ожидать.
Редкие чайки, кружившие над участком, напомнили мне о временах интернета и страницах «редтюба». Их выкрики, спустя неделю в этом месте казались чересчур сексуальными.
Я завидовал ящерицам. Самец кусал самку, преследуя в акте любви. Сейчас, когда вокруг не было никого, я чувствовал себя ближе к ящерице, как никогда замечая разницу между любовью и сексом.
Постепенно я начал разбираться в цветах и растениях. Я изучал их по внешнему виду, в основном избегая красивых и тех, под которыми рыли кроты.
Шмели, словно космические корабли, садились на цветы, стыкуясь к станциям.
Поначалу я хаотично набрасывался на всё съестное, что мог обнаружить. Этот хаос привил мне мир, существовавший ранее. Но, к счастью, я вовремя понял, что всё изменилось, и ко всему найденному относился как к невосполнимому.
Пока у меня было пиво, я пил пиво. Седативный эффект хмеля помогал успокаивать нервы. Затем я перешёл на воду. Водку же держал на случай отравления или тихих вечерних оказий. Любимый Ардбег заранее добавил по капле в оставшуюся дюжину бутылок. Сам скотч предпочитал держать на случай исключительный, но иногда занюхивал им консервы из копчёной скумбрии, приоткрывая ненадолго пробку, ровно настолько, чтобы не захотеть глотнуть.
Помимо копчёной консервированной скумбрии в мой рацион по большей части входил сушёный на солнце хлеб и нарезанная репа и свекла. С майонезом. Однажды я даже умудрился соорудить винегрет: из свеклы, огурца, чеснока, майонеза и мяты. Вкус майонеза помог перебить уксус из перекисшего сидра. Я держал его на всякий случай, с тех пор как кончился вустерский. Во время готовки я импровизировал, как на кулинарной передаче. Мне казалось, что таких передач ещё не было, но теперь уже не было каналов, которым был бы смысл их продать.
Впрочем, стопку вустерского я ещё сохранил, на случай мигрени.
В уборной, где я иногда обдумывал своё положение в жизни, висел календарь, что-то про страхование, и мосты. В моём понимании мост не страхует, а связывает, и сейчас мне явно одного не хватало. Календарь утверждал, сентябрь. И хоть и лил по крыше дождь, казалось, май или июнь. Но я не мог утверждать, сложно, когда не знаешь, в каком времени. И месте.
Однажды вечером под дождём я забрался на крышу дома, улёгся и представил, что слушаю Scorpions. Это помогло перестать думать о голоде, и сексе. Always Somewhere напомнило мне о сапёрской тактике в Ирландии. Под Under the saNe sun я изучал сад, вспоминая о войне, понятной обычной человеческой. Crossfire. Я шёл с этим гимном. Мне казалось символичным, что альбом назван «Любовь с Первого укуса». Меня кусали несколько раз. Кот, оса, собака. Люди тоже. Чаще, в основном. До синяков. Я не понимал такого. Если ты кусаешь - кусай в кровь. Не пародируй.
Я курил кукурузку, вишневый табак из Ирландии. Воспоминания о Ней. В тонах черешни и миндальной стружки. Сквозь патоку бурбонных стопарей.
Иногда я проводил время в сарае. Чаще всего, когда бредил, в отсутствие сна. Я думал, что прячусь от прошлого, или прошлое настигало меня. В такие моменты казалось, что небольшой дом заполнен людьми. Что не было этой странной войны и последствий, а за мной присматривают, словно травмирован. В такие моменты я входил в состояние паники, не знал, куда деться. Я бежал в небольшой старый сарай, раскладывал старый шезлонг, кое-как, и лежал, полусидя, слушая звуки природы, единственной, что ещё осталась после человечества. Дряхлые доски защищали меня от ветра и комаров. Казалось даже, последние сонно влачились в сторону дома, где якобы люди. Людей не видел с тех пор. Только память. И дом... этот дом... в нем есть шторы и мебель, и бежевый цвет. В сарае - только два окна-бойницы, утварь, доски, никакой постели. И хоть во мне часто спорили капризы дикости с комфортом отношений, я был из тех, кто согласился бы распить «шато» в сарае, нежели на фарсовом параде до-военных лет. Я почти что причислял себя ко всем этим приспособлениям, облегчавшим еще недавно труд садоводам. Кажется, Я сам был один из них. Но, на всякий случай, сохраняя долю человека, продолжал следить за домом, наполненном иллюзиями людей, или тенями кротов. Возможно, в такие моменты, это позволяло мне выжить. Раннее утро. Жизнь уже вовсю пела. Небо серое, сырое, не обычное. Ловушки ждали солнца, кроты были поблизости. Сегодня я проводил ночь в сарае в последний свой раз.
____
Фаза 4. Дом.
Они стояли у двери сарая. Ждали, когда я открою запор. Ловушки не срабатывали, сегодня на удивление исчезло солнце. Или я проспал почти сутки и не заметил. Только сейчас мне пришла мысль, что я могу проникнуть в дом через верхнее окно. Тогда мне надо было отстреляться единственной пулей и промчаться к лестнице, ведущей на крышу.
Рискуя, я резко открыл дверь в сарай. Передо мной тотчас возник огромный крот. Я выстрелил ему в глаз и побежал к лестнице на крышу. Забравшись наверх, осмотрелся. Крот лежал у сарая, вокруг него собрались двое других. Чуть позже они повернулись в мою сторону и будто погрозили кулаками. Они кричали, я слышал чавканье и высокое харкание, словно их тошнило на меня. Сбил лестницу; как раз вовремя, потому что они уже собрались вокруг дома. Самый высокий очнулся, но прыжками не мог зацепиться за край крыши, всё равно не хватало роста.
Я воспользовался этим и разбил окно. Рисковал, верхний этаж скорее всего был соединён с нижним. Но я надеялся на люковую дверь. Кроты тут же попрятались в норы, наверняка направились в дом. Я уже слышал их движение снизу, когда увидел ту самую люковую дверь, закрыв тут же: сразу после что-то гулкое ударилось в неё. Дверь трещала, но засов был крепкий. Я мог осмотреться. Солнце мне уже всё равно не поможет. Сколько я пробыл тут? Больше недели точно, может, месяц. Не больше, иначе я бы перебросил календарь в уборной. Впервые солнце закрылось, к тому же в доме нет ловушек. Я не знал, как выживать в подобной ситуации.
Кроты копали-били дверь. На верхнем этаже была всего одна комната, разделённая деревянной перегородкой, в углу которой томилась старая, в гари, каминная труба. Рядом с ней располагалось небольшое углубление, почти алтарь, с фотографией. На ней четверо: отец, мать, маленькая дочь и бабушка. По росту они очень сильно напоминали кротов. Я сглотнул слюну страха. Из окна был виден навес с развешенным по кругу уже вяленым мясом.
У окна висело зеркало, в полроста, достаточное чтобы рассмотреть. Я себя уже не видел невесть сколько, потому приник к отражению. И тут же отторг. На меня смотрел хищный зелёный с оранжевыми трещинами взгляд. Я видел себя, как... крота.
Кроты копали-били дверь. Сквозь хмуроту прокралось солнце, заработали ловушки. Я чувствовал, что не могу выйти из дома, словно замурован в нём. Всё время я думал, что охотился на кротов. Теперь они охотились на меня. В этой новой войне я не понимал суть злодеяния, и уже не знал, кто злодей. Возможно, это был я. Солдат, сапёр, в запертом минами участке, со скрежетом в ушах и искажённым взглядом, я выживал, как мог. И вот всё выживание раскрылось на моём лице. Поражённом моим отражением.
Теперь я боялся ловушек и не мог прикурить. Теперь я не знал, как выбраться из дома и добраться до припасов. Теперь я не мог сменить листок календаря.
Теперь охота велась на меня.
____
Кроты.
Кротуют землю.
В поисках мечты.
Или наживы.
Всё короче дни.
Короче ночи.
Кроты.
Взимают между прочим
Мзды.
Закрыты намертво
Собой
Или чужими.
Кроты.
Мы постепенно
становимся ими.
В земле,
как в окопе,
лежим.
Войну
Между собой
Коротим.