А было это летом. В южном районном центре, на окраине, в самую дневную жару. Невысокий пожилой человек в заграничном костюме подощел к ободранной калитке и задумался. Кнопки звонка не было. Он постучал сначала рукой, затем камушком, подобранным на земле. Затем снова задумался.
Похоже, собаки не быдо. Гость вздохнул, открыл калитку, и по дорожке, напрочь заросшей травой, прошел к дому. На двери звонка тоже не было. Он постучал в дверь, затем немного погодя в окно. Подождал. Наконец, в доме послышались шаги.
Дверь открыла невысокая рыжеволосая женщина лет за тридцать.
- Добрый день, - сказал гость. - Я профессор Кранц из Мюнхена. Могу я поговорить с Владимиром Ивановичем? Это ведь дом сорок пять?
- Да, а поговоритьне можете.
- Он уехал? - уточнил гость.
- Можно сказать и так, - невзрачно ответила женщина. - Он умер недедю назад. Но вы заходите... может я... хоть чаю с дороги.
Когда они зашли в дом, женщина поставила чайник на электроплитку и сказала:
- Меня Таня зовут. О чем ыф хотели поговорить с Владимиром Ивановичем?
- Я профессор математики, - ответил Кранц, - и говорить хотел о ней. Года два назад я нашел несколько статей Владимира Ивановича на малоизвестном студенческом сайте. Совершенно случайно. А вы кем приходитесь ему?
- Я социальный работник, - ответила Таня, - и знаю Владимира Ивановича года три. За это время мы с ним обо всем поговорили.
- Наверное, - с сомнением сказал Кранц. - Но раз я пришел, с кем-то поговорить нужно. Многое из того, что он написал, мне понравилось. Я сразу попытался заинтересовать коллег, но... Вы знаете, в математике очень силен корпоративный дух, а его никто не знал. Человек с улицы.
- Да, - согласно кивнула Таня. - Владимир Иванович любил повторять, что любая корпорация живет по принципу "Чужие здесь не ходят".
Она немного помолчала и продолжила:
- Он всю жизнь жил один. А математика... и философия тоже... и немного физика, это было его единственное увлечение. Лет тридцать наверное. Вы ешьте, ешьте, вы же с дороги, - спохватилась Таня.
Профессор согласно кивнул и потянулся к тарелке с бутербродами. Затем спросил:
- А откуда у социального работника такой интерес к науке?
Таня слабо улыбнулась:
- Она меня всегда интересовала. Еще со школы. Только в университет не поступила. А Владимир Иванович все очень хорошо объяснял. Он ведь последние три года почти все время лежал. Скучно было. И я к нему частенько заходила. Не только от работы, а и в свободное время. Очень он доволен был.
Она немного подумала.
- А наука... Он все время переживал, что пришло время очередному прорыву в науке, а его нет. А пора искать тропинку к звездам.
Профессор запротестовал:
- Ну почему же. Сколько всего за последние годы. Синергетика, теория струн, многомерный микромир и закольцованные скрытые размерности.
Кранц мысленно удивился, как легко они с Татьяной понимают друг друга. А ведь тема не совсем обычная. Беседа увлекла Татьяну, речь ее стала энергичнее.
- Владимир Иванович говорил, что это не теории, а набор благих пожеланий. Теория - это ведь набор понятий и связей между ними. Это аксиомы. Остальные мы находим логически. Это теоремы. А все, о чем вы говорите, не наука, а скорее беллетристика.
- Похоже, не он был у вас подопечным, а вы у него, - улыбнулся Кранц.
- Да, он стал моим учителем, - просто ответила Таня.
И добавила:
- Обычно считается, что логический, формальный стиль мышления свойствен мужчинам, а женщины более эмоциональны и интуитивны. А у нас было наоборот. Хотя логика у него была. Расширенная, как он говорил. Но я ее не понимала.
Кранц оживился:
- Вы про логику с бесконечно малым элементом?
- Вы читали?
- Читал. И мне понравилось. А вот коллегам нет.
- Да, согласно кивнула Таня. - Я тоже так и не смогла ее понять. Или, скорее, принять. Очень уж необычно.
- Да-да. Необычно. Но вы говорили про тропинку к звездам. В тех его статьях, что я читал, об этом ничего нет.
- Значит, вы смотрели лишь тот студенческий сайт. А мы в последнее время перешли на другой. Он посерьезнее, чем первый, но все-таки его мало знают. Особенно профессиональные математики.
Кранц согласился:
- Там, наверное, много альтернативных авторов, их профессионалы терпеть не могут. И бегут от них как черт от ладана. Но вы сказали "мы".
Таня смутилась:
- Я ведь стала заочно заниматься у нас в университете. С помощью Владимира Ивановича это было легко. И... у меня тоже появились результаты. Только если бы не Владимир Иванович, это было бы мелочами. Какое-то новое решение уже решенной задачи, или что-то в этом роде. А Владимир Иванович так умел обобщить, что...
Кранц заволновался:
- Значит, есть и другие результаты. Бог ты мой. Вы мне дадите адрес этого сайта в Интернете?
- Конечно, - согласилась Таня, - кто-то же должен это прочитать. Вы подождите, ешьте пока, я сейчас.
Она вышла из комнаты и вернулась минут через десять.
- Вот, - она протянула Кранцу листик бумаги.
Кранц взглянул на него, кивнул, достал бумажник и бережно спрятал листик туда.
Затем осторожно спросил:
- Но... отчего же он умер?
Таня немножко улыбнулась:
- А никто не знает. Мне эти три года казалось, что он просто устает жить. Все меньше ходил, все больше лежал.
- А что же говорили врачи? - удивился Кранц. - Ведь в России вполне приличные врачи.
- Врачи... Сейчас мы окончательно разделились. Есть Москва и есть Россия. Хорошие врачи уезжают в Москву. А наши... Я ведь на своей работе постоянно с ними сталкиваюсь. Насмотрелась. В общем, последний год он лежал. Не парализованный, но близко к этому. А потом просто не проснулся.
Кранц удивился:
- Как же все по-разному складывается. Галуа застрелили лет в двадцать. Эйлер лежал слепой и почти парализованный, но работал лет до девяноста. Ведь Владимиру Ивановичу не было девяноста?
Таня опять улыбнулась:
- Конечно, нет. Ему было немного больше шестидесяти. Все-таки как странно. Я с вами разговариваю, и кажется, что он еще живой. А как он любил поговорить сам с собой.
Кранц немного даже растерялся:
- Сам с собой? Это же какое-то психическое расстройство. А о чем?
- Не-ет. Это было не расстройство. О чем-то своем он всегда молчал. А говорил он о звездах. Как нам туда добраться. И как нам переделать науку, чтобы знать, как добраться к звездам. Он всегда говорил, что сам не успеет на это посмотреть, а я еще могу. А я вот здесь в углу на кресле сидела и слушала.
- А какие-то записи есть? Хоть на телефон? - жадно спросил Кранц.
- Ну какие записи. Недумала я про это. Учеба опять же. Когда начинаешь топологию осваивать, до другого и дела нет.
Кранц согласно кивнул:
- Да-да, топология. Но ведь какие-то записи, архивы?
- Архивы. Это у вас каждая бумажка в архив. А у него пучок бумажных четвертушек. С сальными следами и другии тоже.
Таня помолчала, вздохнула и продолжила:
- Сейчас я вам покажу.
И ушла еще минут на пятнадцать.
Как и говорила, принесла ворох бумаг. Старых, затертых. Кранц жадно схватил их, зарылся в них и замолчал. Таня печально смотрела в окно.
Наконец Кранц кое-как сложил бумаги на столе и расстроенно сказал:
- Но ведь ничего невозможно понять.
- Да, - согласилась Таня. - Основное Владимир Иванович держал в уме. А это... он говорил, что это зацепка для ума. А лет через пять лн это просмотрит и отшлифует мысль окончательно. Он всегда думал немножко по-другому. Вы, наверное, хотите забрать их с собой.
Кранц смущенно покашлял и ответил:
- Не надо думать о людях хуже, чем они есть. Конечно, науку делают самые обычные люди, со своими амбициями, а сейчас еще и премии, и гранты. Есть и идеалисты, и... м-м... прагматисты. Или, я бы сказал, циничные реалисты.
Хватай, что плохо лежит. Я , конечно, не идеал, но и не откровенный подлец. Да и вряд ли кто-то сможет здесь разобраться. Каждый гений, а Владимир Иванович именно гений... много еще предстоит разбираться со всеми его мыслями.
- Спасибо, - ответила Таня, не отрываясь от окна. - Вы говорите, говорите, я слушаю. Раньше я так же слушала Владимира Ивановича, а теперь вспоминаю.
Кранц продолжил:
- Я ведь человек любопытный, походил по архивам. Видел записи Эйлера, ну ранние, пока он не ослеп окончательно. И Спинозы, и старых французов.
- Это кого именно? - заинтересовалась Таня.
Кранц охотно пояснил:
- Именно старых. Д'Аламбера, Коши. Вы бы видели записи Спинозы. Уже пожелтевшие, ге-то обглоданные крысами куски бумаги, заляпанные пятнами от свечей, вина, пепла.
- Пепла? - удивилась Таня. - Пожары в архивах?
Кранц посмеялся:
- Пепел от трубки, пятна от вина. Любил все это, знаете ли. Жил один, без женщины, а добирал остальным, старый греховодник. Хотя и не старый. Раненько он умер.
Подумал и закончил:
- Но ведь греховодников много, а Спинозу мы помним не за это. Верно?
- Да, - кивнула Таня. - Владимир Иванович, он не курил, а вот выпить... Я уж последние дни сколько себя укоряла. Сама ведь ему из магазина носила, ходить-то он уже не мог.
Кранц замахал руками:
- Глупости. Вы, простите, верующая?
- Да как-то... - смутилась Таня.
- Ну ничего. А меня с детства приобщили к лютеранской церкви. И поверьте, и мои братья по церкви меня бы поддержали, это по-христиански. Воспитывать человека надо в детстве. А когда он вырос и выбрал свою дорогу, его надо лишь поддерживать в этом, пока это не мешает остальным.
Кранц посмотрел в окно:
- А ведь время к вечеру?
- Ну еще не совсем, темнеет летом поздно, но... - Таня посмотрела на телефон. - А пять часов уже есть.
Почти. Поговорить мы еще можем, а вот ночлега я вам не обещаю. Пара часов еще есть, а потом я и сам пойду. Я ведь здесь не ночую, а присматриваю. Ну, пока наследники приедут, через месяц.
Кранц понятливо кивнул:
- Вы сейчас вроде сторожа.
Таня сморщилась:
- Вы опять не понимаете. Если вы про деньги, то зря. Владимир Иванович был для меня всем. И не подумайте, не... любимым мужчиной. Он был учителем. И пока я хожу эдесь, мне кажется, что он еще жив.
Кранц помолчал, затем оживился:
- А вот мы в эти два часа и управимся. У меня есть к вам предложение. Как это есть по-русски хорошее выражение... Шкурное?
Таня согласилась:
- Ну есть такое.
- Так вот, - продолжил Кранц. - Сначала о главном. Владимир Иванович, конечно, был гений. Которые рождаются раз в сто лет. Был Эйнштейн, был Эйлер, был Ньютон. А сейчас наука в очередном тупике, нужен очередной прорыв.
Кранц усмехнулся:
- Я сейчас говорю не как прагматичный немец, а как идеалист?
Затем продолжил:
- Ладно. Главное, первую часть работ Владимира Ивановича я читал. И согласился.
По тому адресу в Интернете, что вы дали, я найду ваши общие работы. А вы, не откладывая, переберите все записи Владимира Ивановича, что у вас есть, если что-то серьезное выберется - откладывайте, формулируйте. Не стесняйтесь подписываться как соавтором. Он уже столько сделал, что от него не убудет. А я постараюсь оформить вам временную работу разработчика архива месяца на три-четыре.
- Но ведь там всего страничек двадцать или тридцать? - удивилась Таня.
Кранц беззаботно махнул рукой:
- Если бы вы знали, на какое дерьмо выбрасывают десятки тысяч долларов эти фонды. А здесь наука, и я это вижу. Когда одна теорема в три строчки стоит тысячи страниц псевдонаучной похабщины.
Таня кивнула:
- Да, и Владимир Иванович говорил почти то же самое.
- Вот и соглашайтесь, - сказал Кранц. - А там... Может, подготовим небольшой курс лекций. Вы его и прочитаете. Факультативно, за недельку, а все-таки. Семья же вас, надеюсь, отпустит ради дела?
Таня вздохнула:
- Да нет никакой семьи. Детей у нас с мужем не получилось. А там он и сам не выдержал. Пошла я учиться, а на него уже времени не оставалось. Вот он два месяца назад и ушел. Сказал, что совсем у меня крыша поехала с этой наукой, а с шизофреничкой он жить не может.
Кранц смутился:
- Вы уж извините, я не хотел... м-м-м,,, бередить ваши раны. Но однако уже вечереет. Так как насчет архива и лекций? Возьметесь?
- Конечно, - сказала Таня, не отрываясь от окна. - Кто-то же должен это сделать. А я вам, наверное, кажусь бесчувственным механизмом. Столько вам рассказывала про Владимира Ивановича, а у самой глаза сухие, ни слезинки.
Кранц растерянно ответил:
- Да ведь у каждого это по-своему.
- А закончились мои слезы. Давно к этому все шло.
Таня помолчала и закончила:
- А чужие здесь не ходят.
Конец