Один чудак, мечтатель и поэт по имени Гильермо изобрёл как-то раз музыкальный инструмент не для человеческих рук. На нём играла луна. Инструмент этот представлял собой большой стальной ящик с установленными на крышке панелями-уловителями лунного света, чутко реагировавшими на фотоны отраженного поверхностью естественного спутника земли солнца. Внутри него натянутыми серебристыми струнами, сложным строем гирек и противовесов, располагалась система для поглощения лунного света и преобразования в ноты и дрожащее бренчание странных аккордов.
Днём, в свете солнца, чудесная вещь в оцепенении молчала, как молчит дремлющий соловей, а ночью, купаясь в лучах бледной луны, она начинала издавать волшебные звуки, из которых складывалась тягучая журчащая мелодия, задумчивая и пленительная.
Всё зависело от фазы луны и от того, скрыта луна от глаз слоями пушистых облаков или нет – вот почему складывались разные мотивы и наигрыши, то громкие и веселые, то тихие и бархатистые темы в меланхолическом перезвоне тончайших нитей. В мягком сияние молодого месяца или постаревшего серпа инструмент издавал тихую песню, нежный хрустальный напев (следует заметить, что ноты эти непохожи на звучание ни одного из известных музыкальных инструментов), мечтательно – сладостный и одновременно шаловливый. Однако с каждой ночью музыка крепла как «Bolero» Равеля, а в ночь полнолуния наступал настоящий триумф, апофеоз и торжество музыки – разнузданная мелодия, могучая и смелая, ловкая и дикая, словно индеец в боевой раскраске, распространялась по округе, и тогда в обширном дворе дома изобретателя, где находился инструмент, собирались все соседи с округи – послушать лунную музыку, помечтать и подумать о прекрасном, вспомнить о прекрасных весенних днях давно прошедшей юности. А в новолуние инструмент отдыхал.
Когда старый Гильермо скончался от немощи, его музыкальная машина по неизвестной причине сломалась. Он не оставил после себя чертежей, и никто без её творца и хозяина не мог починить её: секрет устройства был утерян навсегда. А инструмент и по сей день стоит одиноко во дворе старого покосившегося дома с облупленной штукатуркой; серой холодной зимою он погребён под снегом, а в противоположное время года нагревается под палящим летним солнцем; и темно-фиолетовыми ясными ночами безмолвный ящик встречает луну, а играть уже не может.