ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
Плавание проходило в строжайшей тайне. Вообще-то Марк Антоний никогда бы на такое не пошел - только ради Цезаря. Гай Юлий не переставал изумлять верных ему соратников тем, как умел найти неожиданный выход из самого, казалось бы, запутанного положения – и не только найти, но потом и изложить его кратко, но красноречиво – по-настоящему красноречиво, а не как этот мерзкий болтун Марк Туллий. Да что там Марк Туллий! Доведись Гаю Юлию поспорить с самим Юпитером – Марк Антоний не сомневался, что Цезарь положил бы громовержца на обе лопатки и разбил бы старика на всех рубежах. Да, только это чувство восхищения и заставило увенчанного лаврами славного полководца отплыть в сторону Александрии, хотя при мысли о цели его всего передергивало. Нет, ну где это видано! Великий Цезарь, положивший столько земель к подножию римских холмов, человек, одно имя которого повергает в прах сонмы жалких людишек на всех окраинах великой империи – и вдруг совершенно помешался на какой-то египетской шлюхе (все они шлюхи, а уж эта-то – шлюха из шлюх). Ладно, развлекался бы с ней в Александрии, так нет, теперь ему зачем-то понадобилось тащить ее в Рим, да еще триумф ей хочет устроить. Воля бы Марка Антония – он бы эту Клеопатру протащил по Риму, привязанную к хвосту осла, чтоб знала свое место. А вместо этого он едет к ней с тайным поручением Цезаря: не соизволит ли египетская царица захотеть посетить Рим (а то в Риме шлюх не видели), а если соизволит – тогда прибудут торжественно послы с приглашением. “Да, стареет Гай Юлий” - с горечью думал Марк Антоний, вспоминая, как застал Цезаря нежащегося в ванне из молока ослиц – древнего средства возвращения молодости старикам. Он не сомневался, что Клеопатра великого римлянина, конечно же, приворожила, поэтому на всякий случай обезопасил себя заранее – на шее висел зашитый в ладанке корень галганта. “Со мной-то уж не удастся” - думал он, глядя, как весла биремы мерно взрезают желто-бурую студенистую гладь. Даже море, и то здесь какое-то мерзкое.
Его мысли прервал человек, появившийся на берегу одного из рукавов дельты Нила, по которому медленно плыла бирема. Это был Мамерк, командир легиона и старый друг Марка Антония, сошедший вчера с корабля, чтобы передать царице Египта весть о прибытии тайного посла Цезаря. Он приветственно поднял руку, Марк Антоний ответил ему тем же. Мамерк вошел в воду, в несколько гребков достиг судна и, ухватившись за брошенный линь, поднялся на борт.
- Да хранит тебя Юпитер, великий Марк Антоний.
- Приветствую тебя, славный Мамерк. Говори.
- Был у царицы. Сказал ей все, как ты велел.
- Что она?
- Сейчас отправилась в храм Изиды, к вечеру вернётся и будет ждать тебя. За тобой придет лодка. Ты поедешь один. Без сопровождающих.
- Обрадовалась ли она известию, что ты принёс?
Мамерк пожал плечами:
- Даже и бровью не повела. Стоял перед ней, как раб, а не посланник Рима. А она сидит – будто не побеждённой страной правит, а всем Олимпом – вместо Юпитера.
Вот как! Марк Антоний посмотрел в сторону низкого топкого берега; в глазах вспыхнул азартный огонек.
Ну что ж, посмотрим на эту – Клеопатру.
Сумерки наступили быстро. Кровавая полоса заката вдруг померкла, и на бездонно-черном небе хищным блеском засверкали неправдоподобно огромные звезды. Марк Антоний плыл в лодчонке, управляемой безмолвным египтянином. Отправляясь к царице Египта, римскому патрицию следовало бы надеть тогу. Но в последний момент он передумал и надел простую одежду солдата: короткую тунику, простой шерстяной плащ, сколотый на плече фибулой, на ногах – походные калиги. Пусть не воображает о себе слишком много эта баба. Мимо проплывали заросли тростника, откуда изредка доносились какие-то странные хлюпающие звуки: везде шла своя жизнь.
Сделав несколько поворотов и запутав даже привыкшего хорошо ориентироваться опытного воина, лодка, наконец, ткнулась носом в широкие ступени, спускающиеся откуда-то сверху. Марк Антоний спрыгнул на берег. Кланяясь, египтянин указал ему вверх и моментально растворился в темноте. Ни единого огонька не было видно вокруг. Начинаются египетские фокусы. Ну-ну.
Поднявшись по ступеням, он вышел на широкую террасу и остановился в нерешительности. Куда теперь? И, как бы в ответ, из темноты сладко прожурчал нежный, как будто ласкающий голос:
- Сюда, сюда, доблестный патриций! Или ты боишься темноты?
- Кто посмел упрекнуть меня в страхе? – он грозно повернулся.
Тихий смех послужил ему ответом. Присмотревшись, он увидел, что ночь перед ним поблескивает, переливается разноцветными бликами, сопровождаемыми мелодичным позвякиванием.
- Это я – Клеопатра, царица египетская, ожидаю здесь своего благородного гостя, – и совсем близко от себя Марк Антоний увидел почти не различимую во тьме женскую фигуру.
Отступив на шаг, он поднял вверх руку и воскликнул:
- Приветствую тебя, великая царица! Меня послал к тебе Гай Юлий.
- Рада видеть тебя. Много наслышана о тебе, о твоих подвигах, твоей смелости. Давно хотела познакомиться с тобой, – и вдруг Марк Антоний почувствовал, как его руки коснулись, будто погладив, прохладные лёгкие пальцы.
«Ах вот как? Ну попробуй, попробуй, только ничего не получится. Я себе женщин сам выбираю».
- … и вот потому я здесь, – закончил он.
Они сидели друг против друга, по-прежнему в полной темноте. Женщина молчала, и если бы не исходивший от неё сладковатый пряный аромат, можно было бы подумать, что здесь никого нет.
- Ну что ж. Я не видела Рима. Рим не видел меня. Пора бы и встретиться, – рассеянно произнесла она. Казалось, мысли её были где-то далеко.
- Я так и скажу Цезарю, ты согласна, - сказал Марк Антоний, вставая. – А теперь прощай, царица. Мне предстоит долгий обратный путь.
«Жалко, я её так и не увижу. Всё-таки интересно, ведь самого Гая Юлия приворожила. Но меня ты тоже не увидишь, вот тебе».
- О, нет! – она вскочила, схватила его за руку. – разве столь короткая встреча стоит такого долгого пути? Отдохни, отведай моих блюд. Мой дворец в твоём распоряжении.
Хлопнув в ладони, она что-то резко крикнула в темноту. Моментально вдали распахнулись двери во внутренние покои дворца; засветились факелы. Марку Антонию захотелось увидеть, что же это за терраса, он огляделся по сторонам – и вздрогнул от ужаса: на стене, в пляшущих отсветах огней, резко обозначился огромный уродливый женский профиль: громадный нос, крючком загибающийся книзу, и длинная выпяченная губа. «Бессмертные боги! И это – Клеопатра?!»
Но та уже тянула его за собой:
- Идём, патриций! Трапеза ждёт!
Возлегши на пиршественное ложе, при свете, он, наконец, рассмотрел её. Благодарение Юпитеру, не красавица, конечно, но и не такое уж чудовище, как показалось там, на террасе. Баба как баба. Волосы, конечно, роскошные, фигура… Да, фигура хороша, вон груди как стоят. Но смотрит нагло, мерзко, рассматривает его, как раба на рынке. Того и гляди, скажет, чтобы зубы показал.
- Благородный патриций, - пропела Клеопатра, не сводя с него бесстыдного взора, - прошу тебя, отведай моего скромного угощения.
Чтобы избавиться от этих назойливых глаз, Марк Антоний перевёл взгляд на трапезу, хотя и не подобает доверенному лицу Цезаря интересоваться, чего там понаставили. Ничего себе, скромное угощение.
Заиграла музыка. Откуда-то из-за колонн бесшумно появлялись и исчезали рабы с блюдами и сосудами с вином. Красиво одетые рабыни подносили эти блюда со сложными церемониальными поклонами. А у ног Клеопатры невесть откуда появился молодой раб. Марк Антоний никогда ещё не видел, чтобы раб или свободнорождённый был так красив: стройный, хрупкого телосложения, с кожей удивительной белизны, волосами, как расплавленное золото и глазами необыкновенной величины и синевы.
- Что, хорош? – Клеопатра запустила пальцы в волосы раба и стала их крутить. – Видишь, какая у меня игрушка?
Марк Антоний посмотрел на её руку, на наглую, сытую морду раба и спросил:
- А Цезарю рассказать про твою игрушку, царица?
- А Цезарю разве интересно про такие пустяки? А хочешь, я его тебе подарю? Смотри, кожа, как у младенца.
- Я не люблю мужчин с нежной кожей, - сквозь зубы ответил Марк Антоний.
- Как хочешь. Я подумала, вдруг бы он тебе для чего-нибудь пригодился. Тогда посмотри моих танцовщиц. Какая понравится – бери.
Уж кто-кто, а Марк Антоний знал толк в женщинах. Но он вынужден был себе признаться, что таких красавиц и столько сразу ему ещё не приходилось видывать. Назвать одеждой то, что на них болталось, было весьма трудно; во всяком случае, в танце они вихлялись так, что каждая умудрилась продемонстрировать все свои женские прелести. Он засмотрелся. Внезапно подняв взгляд на Клеопатру, он перехватил её торжествующую улыбку и всё понял. Глаза его сверкнули.
«Ах, вот, значит, как? Ну-ка, попробуй, попробуй. Только ничего у тебя, моя драгоценность, не выйдет. Не мальчик я тебе. Но как, однако, умело…
- Ты ещё не видел моей лучшей танцовщицы, - сказала Клеопатра и подала знак.
Музыка стихла. Только мерный стук тамбурина разносился по пиршественной зале. В глубине раздвинулась тяжёлая ткань и появилась высокая, иссиня-чёрная нубийка. Она была почти полностью обнажена, лишь какие-то полоски спускались с пояска, да позвякивала на руках и ногах масса серебряных браслетов. Медленно она стала приближаться к центру залы, то замирая, то делая какое-то неожиданное движение. Внезапно всё стихло. Тишина нависла над залой – мрачная, как в чаще леса. Марк Антоний даже не почувствовал, как по его лбу стекают струйки пота. И вдруг нубийка рванулась – и понеслась в диком, исступлённом танце. Тамбурин стучал как бешеный – но ещё сильнее стучала кровь в висках Марка Антония, уже не видевшего ничего, кроме мечущегося чёрного тела. Быстрее, быстрее неслась танцовщица в своём неистовом танце – и вдруг рухнула перед его ложем на широко расставленные колени, резко откинувшись назад. Наступила тишина.
Что-то липкое текло по руке Марка Антония. Переведя взгляд, он увидел, что в руке его зажат раздавленный стеклянный кубок, а по ладони стекает кровь. Какая-то нянька с чашей воды и тряпкой уже бежала к нему.
- Тебе не больно, доблестный патриций? – откуда-то издалека донёсся участливый голос Клеопатры.
Что-то прорычав в ответ, он отпихнул няньку ногой. Тварь, гадина египетская, достала-таки его. Ему бы не кубок, а шею ей переломать. Такой ненависти, какой испытывал сейчас к Клеопатре, он не ощущал ещё ни разу в жизни. Впрочем, хватит. Теперь уж точно хватит. Ужин окончен.
- Благодарю тебя, царица, за встречу, за беседу, за трапезу. Мне пора. Я ухожу. Прощай.
Спрыгнув с ложа прямо на кисти рук красавца-раба, Клеопатра идёт через зал к Марку Антонию. Идёт так, будто на свете больше нет никого – только он и она. Вот она перед ним. Глядит на него, бесстыжая, но какие же у неё глаза.
Они смотрят друг на друга.
- Мы ещё встретимся, - наконец, очень медленно говорит она.
Он уходит. В дверях его безумно тянет обернуться, он не должен, не должен ни в коем случае. И всё же в самый последний момент бросает взгляд через плечо. Она смотрит вслед. Но откуда ужас в её глазах?
Взлетев на палубу биремы, Марк Антоний рванул плащ с такой силой, что фибула отлетела и упала далеко в море.
- Отплываем! Немедленно! – орал он, расталкивая ногами спящих гребцов. Забегали матросы. Заскрипели в уключинах вёсла. Бирема стала медленно отплывать.
Марк Антоний стоял на палубе, изрыгая в сторону удаляющегося египетского берега, все проклятия, которые только мог припомнить.