Не знаю, кто как, а я лихие девяностые проскочил легко, и более того - через прошедшие десятилетия я вспоминаю те годы с теплом и улыбкой.
Да уж, было время... Народец, отталкивая друг друга локтями, боролся за место под солнцем в "новой" России. Особо одарённые бывшие партийцы и комсомольские вожаки, оставшись не у дел, с азартом растаскивали и приватизировали завоевания социализма, превращаясь в миллионеров. Простые работяги, ошарашенные незнакомым словом "бартер", осваивали азы коммерции. Другого выхода не было: зарплату выдавали не деньгами, а товаром, который выпускало их предприятие. Город превратился в барахолку: погружные насосы меняли на бензопилы "Урал", автоприцепы "Скиф" - на велосипеды "Кама"... Думаю, что проблем не было только у работников фабрики Гознак, которая снабжала всю страну денежными купюрами, ежедневно теряющими свою ценность. Больше всех в то время не повезло врачам и учителям: зарплаты не платили по нескольку месяцев. Страна словно проверяла их на прочность: помрут или нет? И они выживали, и продолжали работать. Не все, конечно, а те, кто по-настоящему любил профессию, продолжая учить и спасать практически бесплатно, оставаясь людьми, верными своему долгу.
В то время судьба свела меня с настоящими мужиками, врачами одной из больниц нашего города. Они были старше меня, но мы всегда находили общий язык, и общение наше постепенно переросло в крепкую дружбу. Когда у моих новых друзей выдавалось свободное время после суточных, а порой и полуторасуточных дежурств, мы собирались за кружкой пива, разговаривали, шутили, обсуждали политику. Общались, как старые приятели, обращаясь друг к другу только по отчеству: Николаич, Семёныч, Евгенич, Юрич... На одной из таких посиделок и возникло предложение выехать на природу, дня на два: половить рыбу, сварганить шашлык и вдохнуть свежего воздуха.
На работе у настоящих анестезиологов - реаниматологов время на раздумья нет. В обычной жизни они такие же: сказано - сделано. Выезд запланировали на следующую неделю. Обязанности распределили быстро: кто отвечает за мясо, кто за пиво, кто за удочки. Самое простое оказалось решить, куда ехать. Мы заказали места на базе "Огонёк", принадлежавшей небольшому предприятию. Во-первых, она находилась далеко от города, во-вторых, в будние дни там не бывает отдыхающих, и можно разойтись на всю катушку. Но была ещё маленькая проблема. Все мои друзья были людьми женатыми. Учитывая бесконечные дежурства, дома их видели редко. Как отнесётся любимая жена к сообщению, что благоверный два своих выходных проведёт не с ней, а на природе? К тому же словосочетание "База отдыха" вызывает у женщины однозначную реакцию. Согласно женской логике, цепочка выстраивается примерно так: база — шашлык - водка — пиво - баня. А раз баня — значит, бабы. Всё! И если даже биться головой о стену и перечислять пофамильно всю компанию, доказать, что ты не верблюд, не удастся.
После кратких размышлений решение было принято. Про отдых на базе не говорить. Едем на рыбалку, семь человек, на двух машинах, живём в палатках. В этом случае жена отнесётся к мероприятию с пониманием, ведь у мужа вредная работа, не зря молоко выдают. За день в операционной он вдыхает столько паров закиси азота и фторотана, что свежий воздух хотя бы раз в год ему просто необходим. Ночь в палатке - это прекрасно. Комары, прохлада, бессонница - мужик сразу поймёт, что спать дома лучше. Ну, и самое главное: бабы. Какие бабы могут быть на рыбалке? Если только русалки, но у них нет стройных ножек, значит, не конкурентки. На том и порешили.
В дорогу собирались у больницы. В багажник поставили эмалированное ведро с мясом, разную снедь, пару ящиков пива и трёхлитровую банку со спиртом, настоянным на кедровых орешках.
Когда мы грузились в машины, я с радостью заметил, что удочки никто не взял. С радостью, потому что я не любитель рыбалки, мне почему-то всегда жалко извивающуюся на крючке рыбу, ведь у неё такие грустные глаза, блестящие страхом.
"Ну, не взяли и не взяли, - подумал я, усаживаясь на переднее сидение жигулей. - Значит, компания не распадётся. А то один захочет рыбу ловить, другой - ещё что-нибудь, все разбредутся, кто куда. А поговорить?.."
Мы выехали с территории больницы. Солнце поднялось, и на город опустилась жара. В открытые окна машин задувал нагретый ветер. Спина покрывалась потом, прилипала к дерматиновому креслу и начинала надоедливо чесаться. Дорожная пыль цеплялась к влажному лбу и забивалась в нос. Говорят, что всегда есть выбор. Наверное, был и сейчас: поднять стекла и задохнуться от марева в салоне шедевра тольяттинского завода или терпеть песчинки на зубах, но обдуваться, пусть тёплой, но струёй воздуха из окна.
Километров через тридцать мы начали принюхиваться. Устойчивый кислый запах всё сильнее и сильнее наполнял машину.
-Чувствуете? - спросил я.
-Уже давно, - ответил Евгенич, сидевший за рулём.
- Может, мясо стухло? - предположил он и резко затормозил.
Вторая машина тоже остановилась, и мы подошли к багажнику.
Евгенич принялся распутывать бинты, которыми закрепили крышку на ведре. Когда он закончил, мы, стукаясь головами, склонились над ведром.
-Что это? - спросил я, затыкая нос.
-Чёрт, вёдра перепутал! - воскликнул Евгенич.
Оказалось, что ночью на работе Евгенич замариновал мясо, замотал ведро бинтами, отнёс его в столовую и поставил в холодильник. Дежурство выдалось тяжёлым, скорые приезжали одна за другой, вздремнуть не получилось ни минуты. Утром, сдав смену, он помчался в столовую и впопыхах схватил ведро, в которое повариха скидала остатки еды, чтобы утром увести домой и накормить любимого поросёнка Гришку.
-Ну, что, дуй обратно, и желательно побыстрее, пока Гришка не сожрал своего сородича, - сказал Николаич.
-Я мигом, - ответил Евгенич, выдал нам по бутылке пива, прыгнул в машину и умчался в больницу.
-Да, - глубокомысленно произнёс Семёныч и, переделав фразу из известного фильма, добавил, - Утро перестаёт быть томным.
Евгенич вернулся часа через полтора, а ещё через два мы добрались до места.
Судя по тому, что двухэтажный корпус из красного кирпича был обнесён дощатыми строительными лесами, а листы шифера местами зияли огромными дырами, нас тут не ждали.
-По-моему, приехали, - как всегда глубокомысленно заявил Семёныч и достал сигареты.
Мы выбрались из машины. С реки тянуло прохладой. Дорожка к зданию по колено заросла травой. Лёгкий ветерок словно играл с ней: пригибая к земле, затихал, но стоило ей подняться, как он налетал с другой стороны, вновь показывая свою силу.
К нам подошёл крупный мужчина в тельняшке. С загорелой лысины на лоб стекали крупные капли пота.
-Что хотели? - спросил он.
-Мы тут места заказали на два дня, - ответил Иваныч.
Мужик вытащил из кармана замызганную тряпку и озабочено вытер лицо. Толстый шершень, пристроившийся было отдохнуть на его влажной лысине, резко взлетел и выразил своё недовольство громким жужжанием. Мужик махнул тряпкой вслед улетающему насекомому, равнодушно зевнул и сказал:
-Не может быть. База не работает.
-Как? - гневно спросил я и угрожающе сдвинул брови.
-Так, - категорично брякнул дядька, давая понять, что вопрос исчерпан окончательно.
Но не тут-то было. Хотя мы изрядно разомлели, стоя на обочине в ожидании Евгенича, и хорошо протряслись, пропитываясь пылью на ухабистой дороге, желание восстановить справедливость, подстёгнутое чувством голода, рвалось в бой.
Мы обступили мужика, который сник на глазах. Он уже не только не вытирал лоб, но и не обращал внимания на шершня, который воспользовался ситуацией и нагло полоскал лапки в крупных капельках пота, скопившихся на загорелой лысине.
Разговор был недолгим, но теперь поникли мы. Оказалось, что на развилке, увидев на баннере указатель "Огонёк", мы рванули на одноименную базу, которая принадлежала совсем другому предприятию, а не тому, где мы заказали места.
Из двух вечных вопросов - «кто виноват?» и «что делать?» - нам нужен был ответ на второй. Действительно: что делать? Время подходило к трём. До развилки километров пятьдесят, а от неё ещё примерно столько же. Все, кроме меня, после дежурства, уставшие, невыспавшиеся и голодные.
-Давайте хоть по бутерброду, - предложил Евгенич. - Пока жуём, подумаем.
Он открыл багажник, достал завёрнутые в бумагу плавленые сырки и выдал по одному каждому.
-Хлеб на заднем сидении. Налетайте, господа!
Налетать никто не спешил. Все сосредоточено выковыривали тоненькую фольгу из сырков, которая впаялась в растопленный жарой сыр.
Евгенич, словно бармен за стойкой, орудовал у багажника. Он вытащил из ящика бутылку пива и весело спросил:
-Кому жигулёвского, свеженького, тёпленького?
-Мне! - бойко ответил я и сделал шаг вперёд.
Евгенич щёлкнул открывалкой, пробка взлетела вверх, а вслед за ней из горлышка, разбрызгивая мелкие пузырьки, вырвалась густая белая струя. Чтобы не потерять ценные капли дефицитного напитка, он направил струю в рот. Напор был такой силы, что пиво не успевало проскочить в горло и вырывалось через нос. Евгенич, с надутыми щеками, расширенными ноздрями и красным лицом, был похож на огнедышащего дракона, из которого вместо пламени вылетали шипящие струи.
Мы засмеялись, но, постепенно понимая, что произошло, разом заткнулись.
-Что притихли? - улыбаясь, спросил Евгенич.
Он вытер ладонью лицо и положил пустую бутылку в багажник.
-И как теперь за руль? - спросил я.
Евгенич почесал лоб, виновато опустил голову и на секунду задумался.
-Значит, никуда не едем, - прошептал он и, увидев наши осуждающие взгляды, крикнул:
-Ну не мог я по-другому, мужики! Понимаете? Пиво! На землю! Да никогда!
-Вот, теперь точно приехали, - задумчиво произнёс Семёныч. - Надо было палатки брать.
То ли от нервности, то ли от безысходности мы все истерично захохотали.
Так как ответ на вопрос «что делать?» нашёлся сам, нам оставалось выбрать место, где обосноваться. Если моих друзей, привыкших засыпать в любых условиях, перспектива ночевать сидя в машинах не беспокоила, то для меня это была проблема. С тем, что придётся пить горячий спирт и запивать шашлык столь же горячим пивом, я уже смирился, но сидеть скрюченным в машине всю ночь мне катастрофически не хотелось.
Мы с Семёнычем спустились к реке: нужно было найти место, и чтобы проехали машины, и чтобы лесок был рядом, дровишек набрать.
Шли вдоль берега, вдыхая свежий речной ветер. С непривычки кружилась голова.
Вдруг Семёныч остановился.
-Ты чего? - спросил я.
Семёныч приложил палец к губам и шёпотом спросил:
-Слышишь?
Я прислушался.
-Ага, гармошка играет. И?
-А гармошка - это что? - опять спросил он.
-Что? - недоумевал я.
И тут Семёныч своей логикой сразил меня наповал.
-Тундра, - сказал он. - Гармошка - это праздник, где праздник - там люди, где люди - там крыша над головой. Пошли.
И он быстро начал подниматься в горку.
Перед нами стоял обычный деревенский дом, обнесённый почерневшим забором. У забора на широкой, обломленной с одной стороны лавке сидел длиннобородый старик и играл на гармошке. У его ног две пятнистые курицы, наклонив головы набок, словно подпевая ему, издавали сдавленно - булькающие звуки. Старик выглядел странновато: дырявая широкополая соломенная шляпа, натянутая до бровей, голубая растянутая майка, чёрные семейные трусы до колен и валенки. Он притоптывал в такт музыке. Его худые, изрисованные синими прожилками вен, ноги болтались в широких голенищах, как карандаши в стаканах.
-Здравствуйте, - сказал я. - Пустите на ночлег?
Дед поставил гармошку на лавку, поднялся и, подозрительно прищурившись, оглядел нас.
-Новые русские? - спросил он с интересом.
-Нет, старые евреи, - улыбнулся Семёныч.
Старик захохотал и широко раскрыл рот, демонстрируя жёлтые зубы. Три штуки: два внизу, один вверху.
-Люблю шутников, - сказал он. - Заходите.
-Дедушка, - вкрадчиво сказал Семёныч. - Нас семь человек и две машины.
-Ух ты! - закашлялся старик. - У нас и коек столько не будет.
-Мы на полу можем, - вступил я.
-Даже не уговаривай, - старик махнул рукой, уселся на лавку и вновь взял гармошку.
-У нас есть спирт, пиво и мясо на шашлык. Целое ведро, - зашёл с козырей Семёныч.
-Спирт? - дед пальцем, через дырку в шляпе, задумчиво почесал голову. - Пойду у бабки спрошу. Он взял гармонь и зашёл во двор, курицы, кудахтая побежали за ним.
Старик вышел через пару минут. Он по-хозяйски подошёл к воротам и распахнул их, откинув засов.
-Бабка сказала - машины во двор загнать, чтобы ночью колёса не сняли. Заботливая она у меня.
-Пять минут, дедушка! Сейчас остальных позовём.
Двор оказался широким и просторным, дом, хотя и потемнел за годы и слегка завалился на одну сторону, выглядел внушительно. Взглянув на женщину, встречавшую нас, я сразу понял, кто в доме хозяин. Хотя старик и называл её бабкой, выглядела она намного моложе его. Бог наградил её миловидным лицом и могучим телом. Яркий сарафан, размером с пододеяльник, хотя и скрывал угловатость фигуры, но силищу загорелых рук скрыть и не пытался.
"Может, раньше в шахте работала, - подумал я. - Или шпалы укладывала".
Бабка стояла у стола и нарезала помидоры.
-Заходите, гости! Чем богаты, тем и рады! - сказала она, не выпуская из рук нож.
-Здравствуйте, мы с добром, - ответил я, не отводя глаз от ножа.
Она перехватила мой взгляд, хохотнула, вонзила нож в разделочную доску и
вытерла руки о передник.
-Перепетуя, но можешь называть тётя Петя. А как тебя величать?
-Игорь.
-Ну, давай, Игорёк, устраивайтесь. Когда перепьётесь, Мухомора моего тщедушного не обижайте, а то ноги-руки переломаю.
-Мухомор - это кто? –спросил я. - И почему мы его должны обижать?
Мухомор - это муж мой, Кешка. Знаю я вас. Все вы, городские, одинаковые. Напьётесь - и в драку. Давеча на базе нажрались и пошли по деревне безобразничать, так я их быстро утихомирила.
-Видал? - Тётя Петя поднесла к моему носу здоровенный кулак, пахнущий чесноком. - Понятно?
-Понятно, понятно, - пробормотал я. - Мы не такие.
-Посмотрим, - тётя Петя довольно улыбнулась.
Работа закипела: кто жарил шашлыки, кто резал колбасу и сыр, полученные в подарок от благодарных пациентов, открывали консервы, чистили истекающую жиром селёдочку иваси. Тётя Петя вышла в огород и притащила целый таз огурцов, помидоров, зелёного лука и чеснока. Мы с дедом Кешей занялись разбавлением спирта ключевой водой и разливанием его по бутылкам. Оказалось, что у старика даже спиртометр имелся, но дед не доверял ему и постоянно дегустировал полученный напиток, контролируя, чтобы он был ровно сорок градусов.
Ужинать сели часов в девять. Хозяева сначала отказывались составить нам компанию, но, заметив на столе продукты, которые в деревнях не видели уже много лет, согласились.
Сначала дед с бабкой сидели тихонечко, прислушиваясь к нашим разговорам. С каждой выпитой рюмкой они становились смелее. Тётя Петя поняла, что ничего плохого от нас ждать не надо, и перестала опасливо поглядывать в нашу сторону. Через пару часов она наяривала на балалайке и пела частушки. Потом дед играл на гармошке, а бабка сорвала с головы платок и, размахивая им, бодро отплясывала барыню в центре комнаты. Мы хлопали в ладоши и хохотали. Окончательно захмелев под аккомпанемент гармошки и балалайки, мы надрывно пели: "Мисяць на неби, зироньки сяють, тихо по морю човен пливе". Судя по вою соседской собаки, наше многоголосье ей не нравилось. Но нам было всё равно. Душа раскрывалась, как меха на гармошке, ей безудержно хотелось праздника.
Дед неожиданно отложил гармонь и посмотрел на тётю Петю.
-Мать, дай одну, - сказал он.
-Нет!
-Ну дай. Пусть ребятки попробуют. Сегодня ведь праздник.
-Какой? - строго спросила бабка.
-Ну, это, гости приехали.
-Уговорил, Мухомор, - тётя Петя махнула рукой, поднялась и ушла за занавеску, отделяющую нас от соседней комнаты.
Через минуту она вернулась с поллитровкой, наполненной жёлтой мутной жидкостью, похожей на подсолнечное масло.
-На, старый, угощай гостей, - улыбнулась она.
Мы с интересом смотрели на деда. Он начал обходить стол и всем наливать из бутылки. Увидев, что у меня не допито, он быстро взял мою рюмку, выпил из неё и налил подозрительного вида напиток.
-Что это? - спросил я
-Пейте, пейте. Это мой Кешка гонит, - гордо ответила тётя Петя.
Мы выпили.
Что это такое, определить было невозможно: что-то очень крепкое и сладкое с запахом жареных семечек.
-Натур-продукт! - заявил старик. - Самогон на халве.
-И такое бывает? - спросил я.
-В жизни всё бывает, - вздохнул Семёныч.
-У нас в магазине только халва, дрожжи, да хлеб по утрам. А так - голяк, - сказала тётя Петя. - Вот и приспособились. Изобретатель мой дорогой!
Она нежно погладила деда по лысине. Её рука накрыла голову старика, как огромный тяжёлый лопух, на мгновение вдавивший тонкую дедову шею в хрупкие плечи.
Время перевалило далеко за полночь, и мои друзья начали укладываться спать. Они тянули жребий, кому лечь на полу, а кто займёт две кровати. Я в этом не участвовал. После глотка самогона полностью пропало желание спать, зато появилась мечта научиться играть на балалайке. Я даже представил себя, стоящего на сцене в лучах софитов, и рукоплещущий зал. Потому что человек с пятой графой в паспорте, играющий на скрипке, никого бы не удивил, а вот виртуозно справляющийся с русским народным инструментом - однозначно произвёл бы фурор!
Тётя Петя погрозила мужу пальцем и тоже пошла спать.
Мы с дедом взяли бутылку разбавленного спирта, закуску, балалайку и устроились на лавке возле забора. После безуспешных терзаний инструмента я решил отказаться от мечты, и мы проговорили до рассвета на неиссякаемую тему: куда катится мир и когда это закончится.
Сколько я спал, сказать не могу. Мне показалось, что я только успел закрыть глаза, как они тут же открылись на шум скрипящей половицы. Первое, во что упёрлись глаза, был грубый носок чёрного резинового сапога, облепленный травой и капельками росы. Я поднял взгляд и увидел, что за голенище засунут нож с ручкой из эбонита. Я моментально очухался и сел. Передо мной стоял высокий мужик, чуть постарше меня. Длинные тёмные волосы закрывали уши, дугообразные широкие усы, огибая узкие поджатые губы, спускались к подбородку. И почему-то знакомые мне глаза. У него были широкие плечи и мощные руки с накачанными мышцами. Хотя на улице было солнечно, а тепло через открытые окна заполняло комнату, на мужчине была штормовка, застёгнутая на все пуговицы. В общем, выглядел он, как настоящий злодей.
Увидев мою тревогу, он наклонился и зашептал:
-Тихо, не кипишуй, людей перебудишь. Вставай. Пойдём поговорим.
Мы вышли на улицу. Мужик подошёл к лавке и взял початую бутылку с разведённым спиртом, которую мы с дедом оставили после ночных разговоров. Он налил в рюмки.
-Ну, давай за знакомство. Я Андрюха!
-Игорь, - ответил я.
Пить мне не хотелось, но, поглядывая на торчащий из-за голенища нож, отказываться я не рискнул.
Мы выпили и взяли с тарелки по кусочку подсохшего огурца. Андрюха поставил рюмку и протянул мне руку. Я дал свою и почувствовал, что моя ладонь словно попала в огромные тиски и оказалась зажата сильными пальцами.
-Чего, Игорь, хорошо попили вчера с моими родоками? - спросил Андрюха, отпуская мою руку.
"Ну, конечно, - подумал я. - Вот почему его взгляд мне показался таким знакомым".
Андрюха был копией тёти Пети. Такой же здоровяк, и глаза такие же, и руки, и ладони эти, похожие на экскаваторный ковш.
Мы присели.
-Поможешь мне, Игорь? - спросил Андрюха.
-А что делать-то надо?..
Андрюха вытащил из -за голенища длинный узкий нож, обтёр его о штанину и положил на лавку. Я невольно вздрогнул.
-Понимаешь, - сказал он, пожёвывая кусочек холодного мяса, - я обещал родокам приехать и свинью заколоть. Мне одному не справиться. Да и не люблю я это дело.
-Так я не умею.
-А тебе делов-то — только верёвку подержать. Мы её через балку перекинем, ты наверху будешь, под крышей, а я внизу. Пока свинья жрать будет, я ей петлю на ногу накину, тебе махну, и всё. Ты только верёвку покрепче держи, чтобы Дашка не убежала и меньше дёргалась. А я уж сам с ней управлюсь.
-Дашка - это кто?..
-Так свинья наша.
От страха у меня затряслись руки. Я почему-то подумал о поросёнке Гришке, у которого мы вчера чуть не отобрали еду.
-Я не смогу, - сказал я. - Может, с отцом заколете?
-С отцом нельзя. В прошлый раз свинюха так рванула, что батя через перила перелетел и грохнулся. Хорошо ещё на сено попал, только руку сломал.
-А с мамой не пробовал? Она вроде женщина сильная, - сопротивлялся я.
-Тоже нельзя. Мама сильно впечатлительная.
Я вздохнул и пошёл за Андрюхой в свинарник. Я, видимо, тоже оказался сильно впечатлительным, потому что после этой истории я долго не мог есть мясо...
Когда я вернулся, все уже встали. Мои друзья и дед сидели за столом, а тётя Петя орудовала у плиты. Запах чеснока, которым она посыпала свежеиспечённые оладьи из кабачков и картошки, вызывал жуткий аппетит. Мы пили чай, заваренный по всем правилам деревенских традиций: только травы и никакой заварки. Вскоре к нам присоединился Андрюха, он познакомился с моими друзьями, сел за стол, налил себе разведённого спирта и выпил. За разговорами мы узнали, что он живёт в городе. Дети учатся в школе, жена работает на птицефабрике, а сам он главный бухгалтер в проектном институте.
Я обалдел. Как обманчива внешность. Если бы он сказал, что работает грузчиком или слесарем, я бы нисколько не удивился, но бухгалтером - это было что-то!
"Как он на калькуляторе считает? - подумал я. - Он же одним пальцем сразу нажимает на четыре клавиши".
Потом Андрюха посетовал, что у его жены диабет, а инсулин в дефиците. Мои друзья, насторожились и притихли, словно стая гончих, почуявших след хищника. Врачи даже на отдыхе врачи.
-Что будем делать, мужики? - спросил Николаич. Он в то время был заведующим отделением и привык брать инициативу в свои руки. На столе появился лист бумаги и ручка. Мои друзья, как знатоки в "Что? Где? Когда?", принялись обсуждать проблему, хотя их никто не просил. Они шумели, что-то записывали на бумаге, размахивали руками и спорили, кто в нашем городе лучший специалист в этом вопросе и кого подтянуть, чтобы обеспечить жену Андрюхи инсулином.
Тётя Петя отозвала меня в сторону.
-Ты помогал Андрюше Дашку колоть, положено с тобой поделиться мясом или печёнкой. Но мы люди небогатые, можно, я тебе вместо этого овощей с огорода дам?
-Да что вы, тётя Петя, - удивился я, -Ничего мне не надо, не смешите.
-Не положено так! Примета. А то мясо горчить будет. Так что не спорь. Понял?
-Понял, - согласился я.
Мои друзья закончили обсуждение.
-Ты когда в город собираешься? - спросил Николаич у Андрюхи.
-Да я хоть сейчас могу.
-Сейчас, так сейчас, - сказал Николаич, - едешь с нами. Будет тебе инсулин.
-Серьёзно? - глаза Андрюхи радостно засветились.
-Серьёзно, - ответил Николаич, повернулся к нам и скомандовал:
-Собираемся мужики, надо ехать.
Прощание с дедом Кешей и тётей Петей было долгим. У меня было такое ощущение, что я уезжаю от по-настоящему родных людей. Тётя Петя, громко всхлипывая, плакала. Она обняла и поцеловала каждого из нас, а старик подолгу тряс нам руки.
Мы расселись по машинам. Дед взял гармошку и заиграл "Прощание славянки", а тётя Петя, вытирая слёзы, махала нам вслед платочком...
Всю дорогу я думал о них. Пустили в дом семерых незнакомых мужиков. Не побоялись. Простые деревенские люди: добрые, бесхитростные, доверчивые. Ведь первые слова старика о жене были: она у меня заботливая. Так и есть. Я заметил, что когда тётя Петя увидела, что её Мухомор тремя зубами не может справиться с шашлыком, она забрала у него кусок, распотрошила его на волокна и положила деду на тарелку. И огурчик помельче порезала, и копчёную колбасу. А как он смотрел на неё? С каким обожанием и теплом. Теперь, оглядываясь в прошлое, я понимаю, что им в ту пору было лет по шестьдесят, не больше.
До города добрались без приключений. Мы остановились у металлических ворот аптечных складов. Николаич показал охране паспорт и прошёл на территорию. Мы, в ожидании, вышли из машин, разговаривали и курили. Николаич вышел минут через двадцать. Под мышкой он держал свёрток размером с коробку из-под обуви.
-Держи, это инсулин, - Николаич отдал Андрюхе пакет. - Тут много. Хватит надолго. А будет заканчиваться - позвони.
Он протянул Андрюхе листок бумаги.
-Тут я записал наши телефоны, и рабочие, и домашние. Звони, не стесняйся.
-Сколько я должен? - спросил Андрюха. - У меня и денег таких, наверное, нет.
-Ни каких денег не надо. Директор склада - мой давний приятель. У нас с ним свои взаиморасчёты. Так что забирай и лечи жену.
Андрюха стоял в растерянности и, словно ребёнок, хлопал глазами.
-Мужики, мужики... Спасибо. Вы же спасли нас, - забормотал он и заплакал.
Нам всем стало неловко, но Андрюха нисколько не стеснялся своих слез. Он обнял Николаича и сказал:
-Мужики, поехали на птицефабрику. Она недалеко, километров в двадцати от города. Поехали. Познакомлю вас женой, она скоро смену заканчивает. Я хочу, чтобы она вас, спасителей, увидела.
Мы переглянулись.
-А поехали, - Евгенич махнул рукой. - Дома нас с рыбалки так рано не ждут.
-Кстати, о рыбалке - сказал Семёныч. - Надо ещё где - то рыбу раздобыть. Чтобы домой не с пустыми руками.
От птицефабрики исходил неприятный запашок.
-Да, - Андрюха посмотрел на меня. - К этому надо привыкнуть. Сейчас, мужики, я быстро. Позвоню с проходной, и она выйдет.
Жена Андрюхи Тамара вышла действительно быстро. Он обнял её за плечи и подвёл к нам.
-Вот они, Тома!
Тамара застенчиво улыбнулась:
-Спасибо вам большое, вы нас очень выручили. Подъезжайте, пожалуйста, поближе к воротам, от нас вам тоже подарок.
Из-за ворот появился грузчик, он тащил за собой скрипучую тележку, на которой лежали три лотка с куриными тушками.
-Открывайте багажники! - сказал Андрюха и широко расправил плечи. Теперь он был хозяином положения.
-Спасибо, конечно, - сказал Николаич, но только за деньги.
-Да какие деньги? - воскликнул Андрюха. - Томе уже восемь месяцев зарплату курями выдают. Мы и продаём их, и просто так раздаём, сами уже на них смотреть не можем. У нас дома, наверное, только компот без куриного мяса!..
Мы все громко рассмеялись.
После рыбалки мы вернулись домой без рыбы, но со свежими курицами. Все, кроме меня. Я отказался от своей пайки, потому что знал: мешка овощей, которым меня снабдила тётя Петя, хватит ещё на долгое время.
27.06. 2020