Русь. Райские птицы. Сирин, Алконост и Гамаюн
Небольшое кармен-эссе. Собирательный образ Сказочной Птицы, в котором, как в символе прекрасного, русский человек видел свою мечту о добре, счастье и красоте. Вдохновенные образы Александра Блока и Владимира Набокова...
Купола... Знаменитая песня Владимира Высоцкого. Написана в 1975 г. к фильму Александра Митты «Сказ про то, как царь Пётр арапа женил» (Мосфильм, 1976). Посвящена Михаилу Шемякину.
КУПОЛА
Как засмотрится мне нынче, как задышится?
Воздух крут перед грозой, крут да вязок.
Что споётся мне сегодня, что услышится?
Птицы вещие поют — да всё из сказок.
Птица Сирин мне радостно скалится —
Веселит, зазывает из гнёзд,
А напротив — тоскует-печалится,
Травит душу чудной Алконост.
Словно семь заветных струн
Зазвенели в свой черёд —
Это птица Гамаюн
Надежду подаёт!
В синем небе, колокольнями проколотом, —
Медный колокол, медный колокол —
То ль возрадовался, то ли осерчал...
Купола в России кроют чистым золотом -
Чтобы чаще Господь замечал.
Я стою, как перед вечною загадкою,
Пред великою да сказочной страною —
Перед солоно — да горько-кисло-сладкою,
Голубою, родниковою, ржаною.
Грязью чавкая жирной да ржавою,
Вязнут лошади по стремена,
Но влекут меня сонной державою,
Что раскисла, опухла от сна.
Словно семь богатых лун
На пути моём встаёт —
То птица Гамаюн
Надежду подаёт!
Душу, сбитую утратами да тратами,
Душу, стёртую перекатами, —
Если до крови лоскут истончал, —
Залатаю золотыми я заплатами —
Чтобы чаще Господь замечал!
——
Проследим литературно-исторический контекст этой песни. Что можно найти об этом в Серебряном веке у Александра Блока, Константина Бальмонта, Николая Гумилева, Сергея Есенина, Дмитрия Мережковского… Что писал в Золотом веке нашей культуры и Иван Сергеевич Тургенев.
Чтобы не упустить значимое, воспользуемся и Национальным корпусом русского языка.
Но начнём всё же с Владимира Набокова. Он выбрал имя Сирин в качестве первого своего литературного псевдонима. С января 1921 г. берлинская газета «Руль» (детище его отца) стала печатать произведения Набокова с подписью «Влад. Сирин». Этот псевдоним Владимир Набоков взял не случайно, в русском фольклоре Сирин — мифическая райская птица: «Я прочел где-то, что несколько веков назад в русских лесах обитала великолепная разновидность фазана: она осталась жить в народных сказках как жар-птица, и отблески её великолепия сохраняются в замысловатой деревянной резьбе, украшающей крыши деревенских изб. Эта чудо-птица настолько поразила воображение, что трепетание её золотых крыл стало душой русского искусства; мистицизм трансформировал серафима в длиннохвостую птицу с рубиновыми глазами, золотыми когтями и невообразимыми крыльями; ни один народ в мире не любит так сильно павлиньи перья и флюгера».
Набоков как бы подхватил эстафету от Блока и тех двух издательств («Сирин» и «Алконост»), с которыми Блок активно сотрудничал.
«Сирин» (1912-1915, С.-Петербург, Пушкинская ул., 10) — частное издательство миллионера Михаила Ивановича Терещенко. Официальное открытие и освящение его помещений состоялись 16 (28) ноября 1912 г., в день рождения «человека-символа» Александра Блока. Идея «Сирина» была подсказана Алексеем Ремизовым. По его совету к работе были привлечены Александр Блок, Андрей Белый, Валерий Брюсов, Иванов-Разумник. Всего было издано более пятидесяти томов поэзии и прозы ведущих русских символистов: три выпуска альманаха (в которых приняли участие Белый, Блок, Брюсов, Ремизов, а также Зинаида Гиппиус, Вячеслав Иванов, Владимир Пяст, Фёдор Сологуб), несколько собраний сочинений (Брюсова, Ремизова, два собрания Сологуба), несколько сборников Бальмонта и Ремизова. В 1915 г. из-за Первой мировой войны издательство прекратило своё существование.
«Алконост» (1918-1923, Петроград, Колокольная ул., 1) — частное книжное издательство. Было основано Самуилом Ароновичем Алянским. Идейным вдохновителем и редактором был Александр Блок. Первой вышла из печати его поэма «Соловьиный сад» (1918). Затем выходили книги Анны Ахматовой, Андрея Белого, Вячеслава Иванова, Фёдора Сологуба, Алексея Ремизова, произведения Виктора Гюго и Конрада Мейера (в переводах матери А.Блока).
——
А.А.Блок
Стихотворения 1897-1904. Из цикла «Ante Lucem(1898-1900)»
ГАМАЮН, ПТИЦА ВЕЩАЯ (1899)
На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поёт,
Не в силах крыл поднять смятенных.
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых…
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запёкшиеся кровью!..
23 февраля 1899 (Картина В. Васнецова)
—
СИРИН И АЛКОНОСТ (1899)
Птицы радости и печали
Густых кудрей откинув волны,
Закинув голову назад,
Бросает Сирин счастья полный,
Блаженств нездешних полный взгляд.
И, затаив в груди дыханье,
Перистый стан лучам открыв,
Вдыхает всё благоуханье,
Весны неведомой прилив…
И нега мощного усилья
Слезой туманит блеск очей…
Вот, вот, сейчас распустит крылья
И улетит в снопах лучей!
Другая — вся печалью мощной
Истощена, изнурена…
Тоской вседневной и всенощной
Вся грудь высокая полна…
Напев звучит глубоким стоном,
В груди рыданье залегло,
И над её ветвистым троном
Нависло чёрное крыло…
Вдали — багровые зарницы,
Небес померкла бирюза…
И с окровавленной ресницы
Катится тяжкая слеза…
(23-25 февраля 1899)
—
МЫ ШЛИ НА ЛИДО В ЧАС РАССВЕТА
Мы шли на Лидо в час рассвета
Под сетью тонкого дождя.
Ты отошла, не дав ответа,
А я уснул, к волнам сойдя.
Я чутко спал, раскинув руки,
И слышал мерный плеск волны.
Манили страстной дрожью звуки,
В колдунью-птицу влюблены.
И чайка — птица, чайка — дева
Всё опускалась и плыла
В волнах влюблённого напева,
Которым ты во мне жила.
(11 декабря 1903, С.-Петербург)
——
К.Д.Бальмонт
Из цикла «4. Тени Богов светлоглазых», сб. «Жар-птица. Свирель славянина» (1906).
РАЙСКИЕ ПТИЦЫ (1906)
На Макарийских островах,
Куда не смотрят наши страны,
Куда не входят Смерть и Страх,
И не доходят великаны, —
На Макарийских островах
Живут без горя человеки,
Там в изумрудных берегах
Текут пурпуровые реки.
Там камни ценные цветут,
Там всё в цветеньи вечно юном,
Там птицы райские живут,
Волшебный Сирин с Гамаюном.
И если слышим мы во сне
Напев, который многолирен,
В тот час, в блаженной той стране,
Поёт о счастье светлый Сирин.
И если звоном нежных струн
Ты убаюкан, засыпая,
Так это птица Гамаюн
Поёт в безвестном, голубая.
——
С.А.Есенин
ТАБУН (1915)
В холмах зелёных табуны коней
Сдувают ноздрями златой налёт со дней.
С бугра высокого в синеющий залив
Упала смоль качающихся грив.
Дрожат их головы над тихою водой,
И ловит месяц их серебряной уздой.
Храпя в испуге на свою же тень,
Зазастить гривами они ждут новый день.
*
Весенний день звенит над конским ухом
С приветливым желаньем к первым мухам.
Но к вечеру уж кони над лугами
Брыкаются и хлопают ушами.
Всё резче звон, прилипший на копытах,
То тонет в воздухе, то виснет на ракитах.
И лишь волна потянется к звезде,
Мелькают мухи пеплом по воде.
*
Погасло солнце. Тихо на лужке.
Пастух играет песню на рожке.
Уставясь лбами, слушает табун,
Что им поёт вихрастый гамаюн.
А эхо резвое, скользнув по их губам,
Уносит думы их к неведомым лугам.
Любя твой день и ночи темноту,
Тебе, о родина, сложил я песню ту.
——
Н.С.Гумилев
АНДРЕЙ РУБЛЕВ (1916)
Я твёрдо, я так сладко знаю,
С искусством иноков знаком,
Что лик жены подобен раю,
Обетованному Творцом.
Нос — это древа ствол высокий;
Две тонкие дуги бровей
Над ним раскинулись, широки,
Изгибом пальмовых ветвей.
Два вещих сирина, два глаза,
Под ними сладостно поют,
Велеречивостью рассказа
Все тайны духа выдают.
Открытый лоб — как свод небесный,
И кудри — облака над ним;
Их, верно, с робостью прелестной
Касался нежный серафим.
И тут же, у подножья древа,
Уста — как некий райский цвет,
Из-за какого матерь Ева
Благой нарушила завет.
Все это кистью достохвальной
Андрей Рублёв мне начертал,
И этой жизни труд печальный
Благословеньем Божьим стал.
—
ДИТЯ АЛЛАХА (1917)
Гафиз
Кого же первым увела
Смерть в переходы лабиринта?
Пери
Красавца с голосом орла,
С лицом нежнее гиацинта.
Гафиз (читает заклинание)
Крыло лучей, в стекло ночей
Ударь, ударь, стекло разбейся!
Алмазный свет, сапфирный свет
И свет рубиновый, развейся!
Я фениксом, я птицей Рок,
Я алконостом вещим кличу:
Отдай мне юношу-цветок,
О ночь, отдай свою добычу!
——
Д. С. Мережковский. Пётр и Алексей (1905)
<< Когда царевич вошёл в дом ключаря Благовещенского, сестра его, Алешина кормилица, старушка Марфа Афанасьевна, взглянув на лицо его, подумала, что он болен.
Она ещё больше перепугалась, когда он отказался от ужина и прошёл прямо в спальню. Старушка хотела было напоить его липовым цветом и натереть камфарою с винным духом. Чтоб успокоить её, он должен был принять водки-апоплектики. Собственными руками она уложила его в постель, мягкую-премягкую, с целою горою пуховиков и подушек, в такой он уже давно не спал. Так мирно теплилась лампада перед образом; веяло таким знакомым запахом сушёных лекарственных трав, кипариса и ладана; так усыпителен был шёпот старушки, которая сказывала старые детские сказки об Иване царевиче и сером волке, о петушке-золотом-гребешке, о лапте, пузыре да соломинке, что хотели вместе реку перейти, соломинка сломалась, лапоть потонул, а пузырь дулся, дулся и лопнул; -- что Алёше казалось сквозь дремоту, будто бы он, маленький мальчик, лежит в своей постельке, у бабушки в тереме, и всего, что было, не было, и не Марфа Афанасьевна, а бабушка склоняется над ним, укрывает его, укутывает, укручивает, и крестит, и шепчет: "Спи, свет Олешенька, спи с Богом, дитятко". И тихо, тихо. И Сирин, птица райская, поёт песни царские. И слушая сладкое пение, он, точно умирает, засыпает вечным сном без сновидений.
Но перед утром приснилось ему, будто бы идёт он в Кремле, по Красной площади, среди народа, совершая Шествие на Осляти в Неделю Ваий — Воскресение Вербное. >>
——
И.С.Тургенев. Записки охотника. Касьян с Красивой Мечи (1851)
<< Человек я бессемейный, непосед. Да и что! много, что ли, дома-то высидишь? А вот как пойдёшь, как пойдешь, — подхватил он, возвысив голос, — и полегчит, право. И солнышко на тебя светит, и богу-то ты видней, и поётся-то ладнее. Тут, смотришь, трава какая растёт; ну, заметишь — сорвёшь. Вода тут бежит, например, ключевая, родник, святая вода; ну, напьёшься — заметишь тоже. Птицы поют небесные... А то за Курском пойдут степи, этакие степные места, вот удивленье, вот удовольствие человеку, вот раздолье-то, вот божия-то благодать! И идут они, люди сказывают, до самых тёплых морей, где живёт птица Гамаюн сладкогласная, и с дерев лист ни зимой не сыплется, ни осенью, и яблоки растут золотые на серебряных ветках, и живет всяк человек в довольстве и справедливости... И вот уж я бы туда пошёл... Ведь я мало ли куда ходил! И в Ромен ходил, и в Синбирск — славный град, и в самую Москву — золотые маковки; ходил на Оку-кормилицу, и на Цну-голубку, и на Волгу-матушку, и много людей видал, добрых хрестьян, и в городах побывал честных... Ну, вот пошёл бы я туда... и вот... и уж и... И не один я, грешный... много других хрестьян в лаптях ходят, по миру бродят, правды ищут... да!.. А то что дома-то, а? Справедливости в человеке нет, — вот оно что... >>
——
В. Я. Шишков. Емельян Пугачев. Книга третья. Ч. 1 (1934-1945)
<< Затем хозяин с сыном, вооружившись двумя горящими свечами, повели гостя осматривать хоромы. Крашеные, из широких досок, полы натёрты маслом с воском, блестят, всюду постланы пёстрые дорожки, мебель хоть и неуклюжая, дедовская, зато из морёного дуба, словно литая из железа. По углам и вдоль стен спряты, укладки, обитые цветным сафьяном или вологодской, "под мороз", жестью. В углу большой шкаф, называемый ставец. Иван Васильич, загремев ключами, открыл дверцы, расписанные изнутри библейского содержания картинками, по бокам — райские птицы Алконост и Сирин. Весь ставец набит тяжёлыми книгами в деревянных, крытых кожей переплётах.
— Сии книги старопечатные, — сказал Иван Васильич, выкладывая перед Пугачёвым книгу за книгой. — Старопечатные и рукописные, до римского сатанинского нововводства Никона. Вот — малая, глаголемая "Беседословие". А вот "Святая боговдохновенная, составленная Давыдом-старцем". А вот отречённая тетрадь монастыря Святотроицкого. Слушай, царь-государь, а ты, Миша, посвети... — Старик надел на нос медные очки, перелистал рукописные страницы и, откашлявшись, прочёл чуть-чуть гнусаво: — "Мрак объял землю русскую, солнце сокрыло лучи свои, луна и звёзды померкли, и бездны все содрогаются. Изменились злобно все древние святые предания, все пастыри в еретичестве потонули, а верные из отечества изгоняются — царит там вавилонская любодейница и поит всех из чаши мерзости". Внемлешь, государь? Сие старцами-христолюбцами про Катерину Вторую писано, — захлопнув тетрадь с титлами и сунув её в ставец, пояснил хозяин. >>
——
Третьяковская галерея. Песня вещих птиц
<< Выставка Третьяковской галереи, организованная при поддержке Сергиевского мемориального фонда, посвящена 170-летию со дня рождения художника В.М. Васнецова и 100-летию со дня гибели великой княгини Елизаветы Федоровны.
Впервые за долгие годы в постоянной экспозиции Третьяковской галереи вновь представлена картина В.М. Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали», традиционно хранящаяся в запасниках музея. Этот проект продолжает серию выставок-фокусов, которые привлекают внимание к избранному произведению искусства, меняют привычную экспозицию и дополняют представление посетителей о русском искусстве прошлых веков. Экспонирование знаменитого полотна сопровождается мультимедийной программой с показом документов, эскизов, рисунков, фотографий и предметов, раскрывающих историю взаимоотношений художника Виктора Васнецова и великой княгини Елизаветы Федоровны.
Жизненный и творческий путь Виктора Михайловича Васнецова (1848–1926) во многом связан с судьбой великой княгини Елизаветы Федоровны (1864–1918), причисленной Русской православной церковью к лику святых. Урожденная принцесса Гессенская, Елизавета вышла замуж за великого князя Сергея Александровича (1857–1905), приняла православие и переехала в Москву, где её муж занял пост генерал-губернатора. Знаток и покровитель искусства, великий князь часто общался с художниками, оказывая им поддержку, и приобщил супругу к русской культуре.
Личное знакомство великокняжеской четы с В.М. Васнецовым произошло в 1893 году. Художник не раз бывал в доме Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны, дарил им свои рисунки и акварели, а также изготовленные по его эскизам киоты для икон. Позднее он пожертвовал великой княгине копии некоторых своих произведений на благотворительные нужды. Виктора Михайловича и семью генерал-губернатора сближала православная вера, им одинаково были дороги народные традиции, русская история и национально-романтическое направление в искусстве.
В 1894 году Елизавета Федоровна купила мужу в качестве рождественского подарка работу Васнецова «Спас Нерукотворный», а год спустя её кабинет украсил вышитый по рисунку Васнецова стяг с изображением фантастической вещей птицы из славянского фольклора. Через два года мастер по тому же эскизу написал картину «Птица Гамаюн» (Дагестанский музей изобразительных искусств им. П.С.Гамзатовой), приобретённую великокняжеской четой.
В 1895 году художник приступил к работе над большим полотном «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» (1896, ГТГ). Оно создавалось в контексте тех же размышлений автора, отразившихся в картине «Птица Гамаюн». Здесь та же тревога, то же предчувствие трагизма грядущего ХХ века. Но если в картине «Птица Гамаюн» звучит пророчество предстоящих ужасов, то композиция «Сирин и Алконост» символизирует двоякость бытия, единство его светлой и тёмной сторон.
Образы птиц с женскими ликами почерпнуты художником из славянской мифологии. На протяжении столетий они получали различную трактовку. В русских духовных стихах роли Сирина и Алконоста схожи. Сирин представал райской птицей, чье пение на земле зачаровывало людей, но, даже разгоняя тоску и обещая блаженство, он оставался опасным существом, способным погубить человека. Алконост — райская птица, прилетавшая, согласно легендам, с берегов Евфрата. Её пение так же прекрасно и так же небезопасно, как пение Сирина. Оно считалось утешительным и ассоциировалось с тихой печалью.
Васнецов впервые противопоставил этих птиц друг другу, наделив их принципиально разным значением, которое подчеркнул на полотне живописными средствами. Фактически художник создал новый миф о Сирине и Алконосте. Его белая птица наполнена счастьем, она улыбается. Чёрная олицетворяет горе, подчеркнутое темным цветом оперения и увядающими листьями вокруг. Сирин полон ожидания обещанного рая, Алконост оплакивает рай, потерянный и невозвратный.
Картина «Сирин и Алконост» была закончена 16 января 1896 года, и уже через два дня её доставили в дом великого князя Сергея Александровича. Спустя три года владельцы предоставили полотно на первую персональную выставку Васнецова.
Елизавета Федоровна занималась благотворительностью все годы, проведённые в России, и возглавляла общественные организации. Основав знаменитую Марфо-Мариинскую обитель и покидая светскую жизнь, Елизавета Федоровна безвозмездно передала произведения искусства из семейной коллекции крупнейшим музеям России. Среди картин, подаренных Третьяковской галерее, было и полотно «Сирин и Алконост», переданное в 1908 году. >>
——
И в заключение — небольшое историческое исследование Натальи Богородской.
Наталья Богородская. Сирин и Алконост (2019)
https://sevprostor.livejournal.com/473267.html
<< Райская птица Алконост пребывает близ рая, хотя иногда появляется и на реке Евфрат. Когда же начинает петь, то себя уже не ощущает, а кто окажется поблизости, то от пения её все в мире забывает, после чего «ум от него отходит и душа из тела выходит... Святых же она песнями утешает, многие блага им обещает».
Вот как описывается она в настенном лубке «Птица Алконост и птица Сирии»:
«Птица райская алконостъ:
Близ рая пребываетъ.
Некогда и на Ефрате реце бываетъ.
Егда же в' пении гласъ испущаетъ
тогда и сама себе неощущаетъ.
А кто во близости ея будетъ,
той все в' мире семъ позабудетъ.
Тогда умъ от него отходить и д(у)ша его ис тела исходит.
Таковыми песньми с(вя)тых оутешаетъ
и будущую им радость возвещаетъ.
И многая благая темъ сказуетъ
то и яве перстомъ оуказуетъ».
«История» Сирина несколько иная. Обитает птица уже в самом «едемском раю». Глас её в пении, говорится далее, зело красен, ибо возвещает будущие неземные радости. Временами спускается она и на землю. Однако, если то пение услышит живой человек, «таковой от жития может отлучиться».
Последнее свойство Сирина, как, впрочем, и Алконоста, похоже, сильно озадачило русского человека, ценившего превыше всего силу, мужество, благородство и воспевавшего их в песнях, былинах, сказках. Образ Сирина народному художнику оказался чем-то ближе, поэтому именно его стал он исправлять по своему вкусу. Судя по одной из легенд, сделать это оказалось несложно: стоило лишь, как только птица спустится на землю и начнет петь, поднять шум да еще пострелять из пушки; Сирин замолчит и улетит в своё жилище.
Красивая дева с распростёртыми крыльями показана в момент, когда она только что опустилась на землю возле какого-то города и уселась на цветущий куст или яблоню. Похоже, она уже начала петь, так как одна поверженная жертва лежит на горке. Зато другие жители подняли шум, а один из них приготовился стрелять из пушки.
В результате получилось как бы два образа Сирина. Один, менее популярный, остался похитителем человеческих душ, другой же, как бы очищенный, стал символом радости, счастья.
И дальнейшая судьба их оказалась разной. Как заметил известный исследователь русского народного искусства В.М.Василенко, первый Сирин прижился в искусстве книгочеев-горожан. Именно его мы видели на лубке, он же, обычно в паре с Алконостом, изображён в белокаменной резьбе владимирских соборов или же украшает дверцы шкафчиков. Второй стал любимым героем крестьянского искусства.
Под рукой исполнителя Сирин становился то чарующе-опасным, то благожелательно-добрым. Сирин живёт на море, от пения его засыпают мореплаватели и лишённый управления корабль разбивается о скалы...
В крестьянском же искусстве образ Сирина стал символом радости и счастья. Как бы перепархивая с предмета на предмет, он то окружён побегами резного убора дома, то порхает в завитках на берестяном туеске, то летит над седоком в санях, как бы охраняя путь. Исполненный одним росчерком пера, облик его, очень выразительный и живой, обращён прямо к зрителю, а сгустившиеся вокруг ярко-красные растения олицетворяют райский сад. Таким же радостным, благожелательным рисуется этот образ в песнях и сказках, где Сирин частый гость.
Так, в одном стихе — «Сорок калик с каликою» — рассказывается:
Прилетела птица райская,
Садилась на тот сырой дуб,
Пела она песни царские.
Кто в эту пору-времечко
Помоется росою с этой шелковой травы,
Тот здрав будет.
Наверно, поэтому в народном искусстве птица Сирин жила дольше многих других легендарных персонажей.
== Происхождение легенды
Мир, окружающий русского человека в глубокой древности, был «населён» сказочно-фантастическими существами. Центральное место в нем занимали обожествлённые силы природы: дождь, ветер, луна, звёзды... А главным было солнце — источник тепла, света, всей видимой жизни. Тесно связанный с природой, крестьянин-земледелец мнил её подобной себе — живой и одушевлённой, поклонялся ей и даже деревья считал наделёнными душой, человек от них только тем и отличался, что был «деревом ходячим».
Вместе с силами природы в жизни человека участвовали ещё невиданные существа, с которыми знакомят нас средневековые легенды. Неистощимым источником их служили книги тех времён: Бестиарии, Травники, Хронографы, в которых реальное событие свободно соединялось с вымыслом, а содержание казалось тем интереснее, чем больше в нём было чудесного.
Особой любовью на Руси пользовалась «Александрия» — история походов Александра Македонского, в вольном пересказе повествовавшая о сказочной стране Индии, невероятных чудесах. Из этой книги явились такие мифические существа, как единорог, который имел на лбу рог, обладавший таинственной силой, или же сирены — «рыбы морские, имеющие от головы до чрева образ человечий, а ниже — рыбий». Оттуда же пришли Сирин и Алконост.
Образ крылатых дев оказался понятным, близким жителю Древней Руси, ведь, по его понятиям, звери, птицы, растения мало чем отличались от человека и могли друг в друга превращаться. Да и сам человек свободно мог стать зверем, птицей, растением. Потому-то попали в число любимых героев народного творчества Сирена — полурыба-получеловек, Китоврас — сросшийся с конём всадник и крылатые девы.
Как пишет академик Б.А.Рыбаков, образ птицы-девы был распространён задолго до Гомера: в крито-микенской культуре найдены статуэтки крылатых женщин. Античных Сиринов он связывает с богиней плодородия Деметрой, которую у славян сменила Мокошь. Близки им и наши персонажи: исследователь предполагает, что они олицетворяли водную стихию, «помогая» орошению земли и прорастанию семян. По представлениям наших предков крылатые девы ещё излечивали от болезней, предсказывали судьбу, а главное — приносили людям счастье.
Алконост и Сирин – греки по происхождению, и с каждой из этих птиц связаны идущие от Древней Греции мифологические сказания, расцвеченные в Средние века различными фантастическими подробностями.
== Алконост
Алконост (или алконос) имел и другое название – алкион. В словарях русского языка мы находим такие толкования этих слов: «Алконостъ (алконосъ) — то же, что алкионъ»; «Алкионъ. Морская птица (зимородок)»; «Алконостъ. Морская птица».
В.И.Даль в своём словаре разделяет значения двух этих слов.
Вот как толкуется у него слово алкион: «Алкион, алкид, птичка Alcyon, alcedo, лединник, иванок, зимородок, мартынок».
Об алконосте В.И. Даль пишет следующее: «Алконост. Сказочная райская птица с человеческим лицом, изображавшаяся на наших лубочных картинах».
Во всех этих толкованиях, как мы видим, во-первых, отсутствует указание на связь птицы алкион (или алконост) с древнегреческой мифологией и, во-вторых, не даётся объяснение связи этих двух слов (они или просто приравниваются друг к другу, или считаются разными словами).
Начнём с ответа на второй вопрос. Как полагает специалист в древнерусских названиях животных О.В.Белова, первоначальной, вероятно, следует признать форму алкион (от греч. alkion). Название алкуонестъ в «Шестоднева» Иоанна списке XIII в. первой славянской энциклопедии Экзарха Болгарского представляет собой искажённое алкуонъ естъ.
Впоследствии эта форма укоренилась в виде аконостъ, алконосъ, хотя наряду с новой формой, правда очень редко, употреблялась и исходная «алкионъ». О.В. Белова резюмирует: «Так, в результате — форма неправильного прочтения текста и дальнейшего закрепления погрешности на письме, баснословная птица получает собственное имя и становится Алконостом».
Название же птички алкион (зимородок) восходит к древнегреческому мифу об Алкионе (или Гальционе), дочери бога ветров Эола, жене фессалийского царя Кеика, сына бога утренней звезды Эосфора.
Как рассказывает Овидий в «Метаморфозах», Кеик трагически погиб в бушующем море. Алкиона ждала Кеика на вершине утёса. Когда же к утёсу прибило волной тело её погибшего мужа, Алкиона бросилась с вершины утеса в волны бушующего моря. И произошло чудо: боги превратили Алкиону в морскую птицу-зимородка. Затем Алкиона-зимородок оживила погибшего мужа. Боги и Кеика превратили в птицу, и они снова стали неразлучными.
В древнехристианских памятниках сказание об Алкионе встречается в «Шестодневах», представлявших собой, как уже упоминалось, энциклопедии того времени (название напоминает о шести днях творения мира). На Руси о латинском алкионе-алконосте узнали, вероятнее всего, из «Шестоднева» Иоанна Экзарха Болгарского.
Сказание об Алкионе-алконосте постепенно претерпевало различного рода изменения и дополнения. В «Шестодневе» Иоанна Экзарха Болгарского говорится просто о том, что алкион строит гнездо на берегу моря и выводит птенцов зимой. В дальнейшем это сказание дополнилось сообщением о том, что алкион-алконост откладывает яйца не на берегу, а в глубину моря. В более поздних сборниках алконосту приписывается свойство струфокамила (страуса), который не отводит взгляда от яиц в гнезде, пока птенцы не вылупятся. Говорится также, что если яйцо алкиона «праздно» (т.е. не имеет внутри зародыша птенца), то оно всплывает на поверхность; оно не портится и его вешают под паникадилом в церкви.
Алкионъ-алконостъ в этой, первой своей ипостаси зимородка изображался как обычная птица, иногда больших размеров, часто откладывающая в глубину моря яйца. Таков он, например, в лицевом списке XVIII в. «Собрание о неких собствах естества животных» Дамаскина Студита.
Алконостъ во второй своей ипостаси – это не зимородок, а мифическая райская птица.
Во второй своей ипостаси алконостъ практически не имел орфографических вариантов, не сильно различались и его изображения: на лубках XVII–XVIII вв. его изображают в виде птицы с девичьим лицом, короной на голове, иногда с руками. Лубочное изображение алконоста уже мало чем отличается (конечно, кроме техники и мастерства изображения) от Алконоста на известной картине В.М. Васнецова «Песни радости и печали».
Так в русской культуре гречанка Алкиона прошла ещё более удивительную, чем в «Метаморфозах» Овидия, цепь превращений: девушка – птичка-зимородок – фантастическая морская птица алкион-алконост – прекрасная райская птица Алконост.
== Сирин
Не менее интересной, чем у Алконоста, была и многовековая история ставшего в конце концов его непременным спутником Сирина, ведущего происхождение от греческих сирен. В древнегреческой мифологии сирены – это демонические полуженщины-полуптицы, а точнее птицы с женскими головами.
Существует множество мифов о происхождении сирен.
По одной версии они были дочерьми речного бога Ахелоя и музы Терпсихоры или Мельпомены. По другой дочерьми стража всех морских чудовищ Форкиса и музы Терпсихоры или Стеропы, дочери Портаона. В полуптиц-полуженщин сирен, по преданию, превратила Афродита, разгневанная тем, что сирены из гордости не позволяли лишить себя девственности ни людям, ни богам.
Другой миф сообщает, что в женщин с птичьими туловищами сирены были превращены музами за то, что они, обладая прекрасными голосами, вызвали муз на состязание в пении.
Есть и иная версия их превращения. Сирены первоначально были нимфами из окружения юной богини Персефоны. Когда её похитил властелин загробного мира Аид, разгневанная мать Персефоны богиня плодородия Деметра придала сиренам их полуптичий облик. В другом варианте этого мифа они сами захотели превратиться в птиц, чтобы отыскать Персефону. Когда же люди отказались им помочь, сирены поселились на пустынном острове, чтобы мстить роду человеческому. С тех пор они стали заманивать своим сладкоголосым пением мореходов и на берегу убивали их, высасывая из них кровь. Скалы острова сирен были усеяны костями и высохшей кожей их жертв.
Интересное превращение претерпевают сирены в классической античности, утрачивая свой дикий хтонический характер. В труде Платона «Государство» они оказываются в свите богини неизбежности Ананке, матери Мойр. Сирены сидят на каждой из восьми сфер мирового веретена, зажатого между колен Ананке, создавая своим пением гармонию космоса.
Мифическая птица, имеющая человеческое лицо и пленяющая людей сладким пением, хорошо была известна на Руси и называлась сиринъ. Вот что об этом пишет один из древнерусских Азбуковников: «Сиринъ есть птица от главы до пояса состав и образ человечъ, от пояса же птица; неции ж лжут о сей, глаголюще зело сладкопесниве быти ей, яко, кому послушающу гласа ея, забывати все житие се и отходити в пустыню по ней и в горах заблуждьшу умирати».
В древнерусских памятниках встречается описание как бы «перевёрнутых» классических сирен с птичьим верхом и человеческим низом, в действиях своих вполне классическим сиренам подобных: «...на острове сидят и мимо их пловущих пресладким пением своимъ к себе привлачают, привлекши же увы до смерти держат. А видением жены от пояса до верху обличие лица струсова имут, струе бо птица и пером красна, как и тии имеют, а от полу к ногам женский стан».
Упоминают некоторые древнерусские памятники и неких сиринов, которые до чресел имеют человеческий образ, а ниже – гусиный. О.В. Белова отмечает сравнение этих сиринов с бесами, которое восходит, очевидно, к древнееврейскому оригиналу, где se'irim значит "зооморфные демоны, обитающие в пустынных местах". Вероятно, именно такие сирины изображались в виде антропоморфных существ с покрытой головой и змеиным хвостом или с передними конечностями в виде перепончатых лап и с острым, похожим на гусиный, хвостом.
На протяжении столетии птица-дева стала постоянным персонажем русского фольклора. Её встретишь на резных камнях владимирских соборов, ювелирных изделиях Киевской Руси, миниатюрах церковных книг, даже... на иконах.
Вместе с тем судьба Сирина и Алконоста оказалась разной. Алконост встречается сравнительно редко, причем обычно в паре с Сирином, последний же стал самым частым гостем в декоративно-прикладном искусстве. Особенно полюбился он деревенскому художнику. Чем это объяснить?
Жизнь и благополучие земледельца зависели от природы — согреет ли землю солнышко, да не грянет ли мороз, не налетит ли нежданный ветер, чтобы погубить брошенное в землю зерно... Поэтому с принятием Русью христианства прежнее почитание природы не исчезло, а соединилось с новой религией.
Интересно, например, что христианские святые, дни памяти которых совпадали с важными сроками сельских работ или приметами погоды, как бы слились с этими датами и зваться стали соответственно: Герасим (17 марта) Грачевником, Конон Градарь — Грядарем или Огородником (с 18 марта начинали готовить грядки под овощи), на святого Пуда (28 апреля) выставляли пчел «из-под спуда» и т. д.
Не мог пахарь отказаться от любовного почитания Солнца, матери-сырой земли, воды, устраивая даже в честь их празднества. Соответственно и церковь, поелику возможно, вбирала в себя некоторые привычные представления крестьянина. Скажем, новый для Руси праздник Троицы соединился с привычным поклонением растениям: в этот день «сама земля — именинница».
Нечто подобное произошло, вероятно, и с образами крылатых дев, названных «райскими птицами». Как бы то ни было, самое раннее изображение Алконоста находим среди миниатюр Юрьевского Евангелия XII века. Правда, облик его значительно отличается от привычного: перед нами суровый старец, повернувшийся от зрителя в сторону.
Может быть, уже в те времена отношение к Алконосту было иным, нежели к Сирину?
== X-XIX вв
Почему на столь значимых, дорогих предметах чаще всего можно было увидеть именно птиц-дев — Сирина и Алконоста? Ответ на этот вопрос дают древние языческие верования славян, когда люди поклонялись Природе и её стихиям: молились солнцу, дождю, ветру, почитали огонь, наделяли защитными свойствами растения, животных и птиц. Среди птиц особым почитанием пользовались Птица-Солнце — сильная птица с распростёртыми крыльями и отходящими от неё во все стороны лучами, и Уточка — древнеславянский символ очистительной силы Воды. Считалось, например, что Птица-Солнце и Уточка, соединённые на двух сторонах одного колта, могут защитить женщину от бед. Одновременное сочетание этих двух птиц присутствует и в изображении солнечного бога Хорса.
С 988 года новой религией княжеской власти на Руси стало христианство, которое насильно насаждалось среди славян-язычников. Первым шагом к этому было уничтожение языческих богов и запрещение магических изображений на предметах быта и одежде. По приказу князя Владимира при стечении всего народа в Киеве были разрушены все святилища, а Перун и Велес сброшены с крутого берега в Днепр. Та же судьба постигла каменного Перуна на реке Збруч, который в конце прошлого века был найден в осыпях обрывистого берега, а теперь хранится в залах музея в Кракове как редкий и ценнейший памятник старины.
Взамен уничтоженных культовых символов христианская церковь обещала народу покровительство нового бога и святых, которые в то время ещё были чужды славянам. Но разве можно беспрекословно принять и полюбить «мачеху», когда на твоих глазах под «её именем и знамёнами» произведён такой акт вандализма над твоей «родной матерью»?! Конечно же, нет.
Христианская церковь, проявив вероломство и насилие, встретила в ответ сопротивление русичей-язычников и вынуждена была пойти на многие уступки. Церковный календарь был составлен таким образом, что важнейшие христианские праздники по времени совпадали с языческими. Наиболее почитаемыми стали те святые, которые приняли на себя черты языческих божеств. Например, образ великой богини Матери-Земли воплотился в образе Богоматери или Богородицы, Георгий-Победоносец стал олицетворением солнечного бога Хорса и Дажьбога, Илья-пророк соответствовал богу грома и молний Перуну, покровитель скота Власий стал преемником языческого Велеса.
Точно так же обстояло дело и с магическими знаками в виде птиц на одежде, предметах быта и украшениях. Образ птицы, начиная с глубокой древности, был настолько привычным талисманом и распространённым персонажем славян, что уничтожая эту защитную символику, христианская церковь вынуждена была дать людям новых покровителей в привычном облике. Сирин и Алконост заменили Птицу-Солнце и Уточку, при этом мифические птицы-девы стали изображаться с нимбом или сиянием над головой — признаком святости в христианской религии.
Постепенно образ птицы Сирин под влиянием христианских и языческих верований стали считать в народе райским, т.е. божественным, и наделять необыкновенными качествами: яркостью, сиянием, неземной красотой, чудным пением и добротой.
Изображение Сирина в русском искусстве получило широкое распространение, оно довольно часто встречается на поверхности различных изделий XIV-XVII веков. Алконост попадается гораздо реже.
Наиболее распространённой композицией древнеславянского языческого искусства, связанного с изображением этих двух птиц, является расположение их по двум сторонам одного и того же дерева, ветки или листа. Согласно утверждениям исследователей, это идёт от первых легенд о возникновении мира. В одной из них говорится, что среди бескрайних водных просторов, которые были началом всех начал, стояло высокое могучее дерево — скорее всего, это знакомое многим выражение — «на Море-океане, на острове Буяне, стоит Дуб». От двух птиц, свивших на том Дубе гнездо, началась новая жизнь на земле. Древо жизни стало символом всего живого, а охраняющие его две птицы — символом добра, продолжения рода и семейного счастья. Всё изображение в целом означало жизнь и благополучие.
В XVII–XVIII вв. к числу райских птиц вместе с Алконостом был причислен и Сирин. Пение его служило обозначением божественного слова, входящего в человеческую душу, а на лубках он изображался очень похожим на Алконоста, только Сирин не имел рук, а вокруг его головы часто можно видеть нимб вместо короны.
До начала XX столетия обе птицы-девы часто встречались и на народных лубочных картинках, продававшихся на базарах и ярмарках, на предметах крестьянского обихода, в деревянной резьбе, на расписных прялках и посуде, в рисунках на домотканом холсте, в народной вышивке и кружеве.
В настоящее время все это в основном хранится в музеях, но до сих пор в российской деревенской глубинке можно увидеть дома, украшенные резными досками, где среди завивающихся побегов и листьев можно встретить загадочных райских птиц — Сирина и Алконоста.
== XIX-XX вв.
Интересную трансформацию представление о пении Сирина как о входящем в душу человека Божьем слове претерпело в творчестве Н.А. Клюева, который писал:
Я – древо, а сердце – дупло,
Где сирина-птицы зимовье.
Поёт он – и сени светло,
Умолкнет – заплачется кровью.
Сирин-птица у Клюева – это его муза, а песнь его – это стихи, исходящие из души поэта и входящие в души слушающих. Поэт становится как бы ретранслятором передаваемого Создателем через Сирина адресованного людям божественного слова.
Райские птицы Сирин и Алконост стали персонажами известной картины В.М. Васнецова «Песни радости и печали», вдохновившей юного Александра Блока на раннее его стихотворение «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали», 25 февраля 1899 г.
Сирин и у Васнецова, и у Блока становится символом радости, нездешнего счастья. Вот как описывает эту райскую птицу молодой поэт:
Густых кудрей откинув волны,
Закинув голову назад,
Бросает Сирин счастья полный,
Блаженств нездешних полный взгляд.
Алконост же, напротив, предстаёт символом неизбывной печали, средоточием власти темных сил:
Другая – вся печалью мощной
Истощена, изнурена...
Тоской вседневной и всенощной
Вся грудь высокая полна...
Напев звучит глубоким стоном,
В груди рыданье залегло,
И над её ветвистым троном
Нависло чёрное крыло.
Надо сказать, что ни радостный, счастливый Сирин, ни тем более истощённый печалью Алконост не находят соответствий в истории связанных с этими птицами преданий.
Греческие сирены-полуптицы, средневековые сирены-русалки или таинственные сирины-полуутки никогда ни с чем радостным не ассоциировались. Наоборот, как мы помним, связаны с ними трагические мотивы гибели слушающих их чарующие песни или встречающих их на своём пути в пустынных местах. Алкиона-алкион-алконост имела, конечно, веский повод для глубочайшей печали, когда погиб её муж Кеик. Но боги сотворили чудо, спасли их, обратив, правда, в птиц, но не оставив своей заботой и в птичьем виде. Не случайно алконост в «Шестодневах», «Физиологах» и «Бестиариях» – символ заботы Бога даже о самом малом творении своём.
На лубках XVII–XVIII вв. птицы Сирин и Алконост изображались обе жизнерадостными, приближёнными к Богу в его райской обители и тоже вряд ли могли рассматриваться как символы радости и печали.
Дуализм и Васнецова, и Блока – это, конечно, уже явления Нового времени, приметы грозовых зарниц истории, озарявших горизонт грядущего страшного XX в. Художник и поэт на рубеже веков сотворили свой новый миф, отражавший новое понимание сути мира человеком уходящего золотого века русской культуры.
Птица Алконост как птица грусти и печали встречается и в творчестве Н.А. Клюева, которому древнерусская мифология вообще была особенно близка. Вот в каком переосмысленном, если можно так выразиться «русифицированном» виде предстает миф об Алконосте у Клюева в поэме «Погорелыцина»:
Резчик Олёха – лесное чудо,
Глаза – два гуся, надгубье рудо,
Повысек птицу с лицом девичьим,
Уста закляты потайным кличем.
Заполовели и древа щеки,
И голос хлябкий, как плеск осоки,
Резчик учуял: «Я – Алконост,
Из глаз гусиных напьются слёз!
И здесь Алконост, рождённый под резцом русского Пигмалиона Олёхи, сулит многие печали роду человеческому.
Новое толкование у слова алконост появляется и в различного рода справочных изданиях. Так, энциклопедический справочник «Персонажи славянской мифологии» называет алконоста «птицей грусти и печали».
Но течением времени различия между райскими птицами были забыты, и они слились в один образ Сказочной Птицы, в котором, как в символе прекрасного, русский человек видел свою собственную мечту о доброте, красоте и счастье. >>
ДОП.ИНФОРМАЦИЯ
• Memex. Рука и перо. От маргиналий к кармен-эссе: http://proza.ru/2020/02/07/2064
—
Две картины Виктора Михайловича Васнецова (1848-1926)
1. «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали» (1896). Размеры — 133;250 см. Техника — масло, холст.
2. «Гамаюн, птица вещая» (1897). Размеры — 214;135 см. Техника — масло, холст.