На старую ведьму Онрик наткнулся во второй половине дня, в шавалорском лесу.
В тот момент он бежал по весеннему лесу, пытаясь скрыться от шавалорских партизан. Партизаны его уже почти догнали, и шансов спастись уже не было никаких. Если бы это были вояки вигманской регулярной армии, то можно было бы еще сдаться в плен. Но партизаны шавалорских лесов принципиально не брали в плен кавизарских солдат. А на Онрике была кавизарская форма, и никакой другой одежды у него с собой не было. Форменное кепи с кавизарской кокардой – новомодные каски их батальон еще получил – Онрик, конечно, выбросил, но кавизарский герб красовался также и на пряжке ремня, и на каждой долбаной латунной пуговице форменного кителя. Да и характерный покрой кавизарской формы все равно распознал бы любой. Но даже если бы Онрику было во что переодеться, сказать на вигманском без акцента он мог только «каниол гиз дуламен», что значило «иди в задницу», ну, или что-то вроде этого. Больше ничего сказать на вигманском даже с сильным акцентом Онрик не мог.
Так что во второй половине дня, когда шавалорские партизаны его уже почти догнали, надежда Онрика на спасение корчилась в предсмертных конвульсиях. Была поздняя весна, лес цвел, зеленел и благоухал, но Онрик на это внимания не обращал, ему было не до того. Точнее, как сказал бы сам Онрик, ему сейчас было насрать на зелень, цветы и запахи!
Напасти Онрика начались еще ранним утром, когда его недавно доукомплектованная рота – сто девяносто бойцов, включая сержантов и офицеров, – выдвигалась к линии батальонных укреплений, чтобы сменить в окопах другую роту. Батальон недавно перебросили на новые позиции, проходящую по пересеченной местности дорогу никто в роте толком не знал, и капитан вел солдат, пользуясь картой. А двумя днями ранее батальонные пути снабжения засек вигманский аэроплан, и с тех пор пути подхода кавизарских подкреплений время от времени накрывала вигманская артиллерия. Онрику не повезло: его рота на марше попала под один из таких обстрелов.
Когда начался артобстрел, многих из роты Онрика убило на месте первым же залпом. Поскольку артиллерия накрыла большую территорию, следовало укрыться на местности, а не бежать куда-то под обстрелом. Но капитан решил иначе, и второй залп застал кавизарских солдат бегущими, выпрямившись в полный рост, из-за чего рота поредела еще больше. Оставшиеся в живых расползлись в поисках убежища по оврагам и воронкам, но и они до конца обстрела дожили далеко не все.
В результате после обстрела капитану удалось собрать меньше трети роты – человек шестьдесят, из которых около двадцати были ранены. На пышные похороны времени не было: вигманцы в любой момент могли возобновить обстрел. Поэтому останки убитых по-быстрому собрали, побросали в воронки и кое-как присыпали землей. За три года войны Онрик уже привык хоронить мертвых и убивать живых, и ускоренные похороны в походных условиях его не смутили. Когда с мертвецами было покончено, капитан приказал нарубить жердей и сделать из них и плащ-палаток носилки для раненых. Марш-бросок продолжился, а с ним продолжились и злоключения Онрика.
Если бы капитан погиб под обстрелом, всем было бы только лучше, но этот придурок выжил. Артобстрел лишь дезориентировал капитана, и к полудню он завел остатки своей роты в лес на территории шавалорских партизан. В лесу завязалась перестрелка, в которой из кавизарских солдат не выжил почти никто. Те немногие, кто остался жив и мог передвигаться, разбежались кто куда, а партизаны разбились на группы и начали прочесывать лес в поисках беглецов. За Онриком увязались человек пять, и среди них явно был следопыт: партизаны шли точно по его следу и догоняли. Онрик слышал, как они перекрикиваются, координируя свои действия.
Патроны у Онрика кончились еще во время перестрелки, и вместе с форменным кепи он выбросил и винтовку, оставил только штык-тесак и две гранаты. На своем пути Онрик пересек два оврага, в первый он спустился, а во второй – скатился, потому что нога завязла в каком-то низкорослом, но очень цепком кустарнике. После оврагов Онрик не очень удачно перебрался через лесной ручей, и теперь в его сапогах хлюпала вода. Не очень удачно перебрался… Какое там! Он споткнулся на каменистом дне (откуда там столько камней?!) и плюхнулся в воду, растянувшись поперек ручья во весь рост и намочив всю свою одежду.
В мокром форменном кителе Онрик бежал дальше по весеннему лесу. Лес цвел, зеленел и благоухал. А Онрик устал, натер ногу и совершенно не представлял себе, куда идет. А еще он сильно хотел есть.
И вот тогда Онрик наткнулся на старую ведьму. Хотя в тот момент он еще не знал, что она ведьма, и вообще не верил ни в ведьм, ни в призраков. Когда старуха внезапно, как призрак, появилась из-за дерева рядом с Онриком, он буквально подскочил на месте от неожиданности. Мать-перемать, чуть не обосрался! – Подумал Онрик, глядя на оказавшуюся совсем рядом старушенцию.
Старуха одновременно выглядела и странно, и мерзко, и страшно. На две головы ниже Онрика. Худая как смерть. Длинный тонкий нос загибается вниз до подбородка. Из-за отогнутой и свисающей нижней губы видны гнилые лошадиные зубы, и на лице неизменно сохраняется зловещая ухмылка. Злые глаза глубоко посажены в пещерах-глазницах, глубиной чуть ли не до самого затылка. Онрик и не думал, что бывают люди с такими лицами.
Тем не менее, одета мерзкая старушенция была вполне обычно для деревенской вигманки – в темно-коричневое платье с широким темно-синим поясом. На взгляд Онрика – отвратная расцветка. В добавок к отвратной расцветке, и платье, и пояс были расшиты этими дурацкими вигманскими узорами-завитушками, коричневое платье – желтыми, синий пояс – красными. На голове старухи была вполне обычная шапочка-ведерко из плешивых заячьих шкурок. Правда, из-под шапки кроме прядей седых волос торчали еще мочки ушей, которые свисали до самых плеч. Ноги старой карги были обуты в какое-то плетеное недоразумение.
– Стоял! От партизани бежай? Я твой помогал! – Затараторила на ломаном кавизарском старуха.
– Прочь с дороги, карга старая! Я чуть в штаны не навалил, когда ты из-за дерева выскочила! – Выкрикнул Онрик и побежал было дальше, но старуха встала прямо перед ним, загородив дорогу.
– Какая штаны? Что не навалил? – Тихо забубнила старая карга, а потом добавила громче: – Ты мой помогал – я твой спасал! Помогал от партизани бежай!
Онрик уже хотел оттолкнуть старушенцию, но тут до него стало доходить, что она предлагает ему помощь.
– Ты это о чем, старая?
– Ходил за мой, бравый кавизарский солдатий! – Ответила старуха, повернулась и, махнув Онрику, чтобы он следовал за ней, куда-то потопала.
Даже ради призрачного шанса на спасение от партизан Онрик был готов на все и поэтому решил пойти за старой каргой.
Старуха шла на удивление быстро, ей совсем не мешали ни торчащие из земли корни, ни цепкие ветви деревьев и кустов. Вскоре Онрик заметил, что они идут по звериной тропе. Кто тут ходит? Волки? Лисы? Нет, скорее всего, кабаны – слишком сильно примята трава, слишком много веток кустарника поломано, да и земля в некоторых местах разрыта.
Не прошло и четверти часа, как мерзкая старушенция остановилась у огромного засохшего дерева, которое когда-то, судя по всему, обожгла и расщепила молния. Онрик решил, что это, скорее всего, дуб, хотя из-за обожженной коры и отсутствия листьев точно сказать было трудно. На высоте двух человеческих ростов в толстом стволе, обхватить который смогли бы только трое взрослых мужчин, было большое дупло.
– Прятайся в дерево, солдатий. Мой сказал партизани, что твой убегай, – прошамкала старуха.
– В дупло лезть? Вот так просто? Ты дура что ли?! – Онрик начал осознавать, что пользы от старой карги не будет никакой, – Они же по следам меня найдут!
– Никакой не найдут! Мой тут ходил – след следил, свин тут ходил – земля копал. Не найдут!
– А ведь и правда – кабанья тропа и все такое…
– Свиновая тропа, да, – подтвердила старушенция.
Онрик задрал голову, посмотрел на дупло. Он вполне мог забраться на нужную высоту по ветвям, а дупло было достаточно большим, чтобы в него пролезть. Оставалось надеяться, что внутри ствола достаточно места, чтобы спрятаться. Онрику было ясно одно: если продолжать забег по лесу в неизвестном направлении, партизаны его точно поймают.
– Ладно, план дурацкий, но другого нет, – решился, наконец, Онрик. – А партизанам ты, значит, будешь врать?
– Да, мой сказал, что твой убегай. Партизани верил, что мой сказал, – ответила старуха.
– Да, «партизани верил», – передразнил ее Онрик. – Вигманке партизаны поверят, но почему ты мне помогаешь, а?
– Я твой спасал – ты мой помогал! Доставал из дерево мой зажигайка.
– Кого тебе достать? – Переспросил Онрик.
– Зажигайка! Сигар-табак – огонь!
– Зажигалка? Ты куришь что ли, карга старая? – Удивился Онрик.
– Куришь, куришь, – как-то зловеще проворчала старушенция.
– И как ты ее туда закинула? Зачем она тебе, золотая что ли?
– Золото в дерево есть, да, но мой зажигайка не золото. Золото твой сам брал.
Голоса перекрикивающихся партизан были уже хорошо слышны, надо было срочно что-то делать, но, когда странная старуха заговорила о золоте, Онрик не удержался от расспросов.
– Одну секунду, старая! Я не понял ничего – что еще за золото, которое не «твой зажигайка»?
– В дерево есть мой зажигайка, – стала терпеливо объяснять старуха, – Но зажигайка – не золото. И в дерево еще есть золото, который не зажигайка. Зажигайка – твой доставал и давал мой. Золото – твой брал сам.
– Золото, значит, – только и сказал Онрик, а старая карга, слыша приближающиеся крики партизан, решила поторопиться и вновь затараторила:
– Лезай в дерево! В дерево есть канат – твой спускай. Внизу – собака. Злой и большой. Твой клал перед собака мой платок – собака сидел спокойно.
С этими словами старуха выдернула из-под своего расшитого узорами пояса какую-то сложенную засаленную тряпку и протянула Онрику. Тряпка развернулась на ветру и оказалась большим платком в крупную черно-зеленую клетку.
– Брал платок, клал перед собака! – Выкрикнула старушенция.
Онрик машинально взял протянутый платок. Он не был уверен, что правильно понял слова старухи о канате, платке и собаке, а если и понял, то уж точно не поверил. И, конечно же, в существование золота, которое «твой брал сам», тоже не поверил. Какие канаты? Какие собаки? Откуда золото?
– Лезай в дерево! – Подгоняла старуха.
А шавалорские партизаны тем временем приближались. На разговоры времени уже не оставалось и на то, чтобы все обдумать, – тоже. Онрик быстро скомкал платок, заткнул его за форменный ремень и полез на дерево.
– Когда партизани уходил, мой твой звал, – крикнула Онрику старушенция, когда он забирался на очередную ветку.
– Позовет она меня, ну-ну, – цедил сквозь зубы Онрик. – Сейчас, сейчас… Вот залезу, намотаю канат на собаку… заверну в платок твою «зажигайку»… и буду золотые слитки штабелями складывать, пока не позовешь… мать-перемать.
Когда Онрик уже почти добрался до дупла, он вдруг подумал, что старая карга так и не ответила, что такого ценного в этой зажигалке и как она вообще в дупле оказалась.
Но вот и дупло. Онрик заглянул внутрь. Дерево оказалось полым, вниз уходило большое пустое пространство, дна в темноте видно не было. Оказалось также, что внутри в дерево вбит ржавый железный клин, к которому привязан канат, спускающийся в темноту. Стало понятно, почему старухе понадобилась помощь: если добраться до дупла снаружи еще можно было, приставив к дереву сколоченную из жердей лестницу, то спуститься внутри дерева по канату старуха бы в жизни не смогла.
Онрик схватился за канат, пролез в дупло и начал спускаться. Он ожидал, что погрузится в темноту, но ошибся: полученный от старой карги и заткнутый за ремень платок начал слабо светиться. От этого колдовского света Онрику стало не по себе.
– Ведьма чертова с «зажигайкой» ее долбаной… Чертова долбаная ведьма… Вот ведь влип, – бормотал Онрик, спускаясь по канату.
В какой-то момент ему стало совсем неуютно: Онрик был уверен, что уже достиг уровня земли, но дна все не было. Пришлось спуститься еще на три человеческих роста, и только тогда он коснулся ногами дна и отпустил канат. И увидел собаку. Злую и большую, как и предупреждала старуха.
То, что собака злая, Онрик понял сразу: как только он спустился, она начала рычать, пригнув к земле голову и вздыбив на холке черную шерсть. Не обманула, ведьма старая, подумал Онрик. А еще он подумал, что его сейчас загрызут, и потянулся к висящему на боку в ножнах штык-тесаку, оставшемуся от выброшенной винтовки. Но тут Онрик вспомнил слова старухи: «Брал платок, клал перед собака!». Так он и сделал. Онрик боялся, что собака на него бросится, когда он будет стелить платок. Но она, увидев платок, наоборот, перестала рычать, а потом подошла и села на него.
Онрик огляделся. Это место точно не могло находиться внутри древесного ствола: Онрик стоял на ровном земляном полу и в свете, исходившем от платка, видел, что его окружает довольно большое, размером с комнату, пространство. Стены, как и пол, были земляными. В нескольких шагах от Онрика на полу стоял сундучок примерно локоть на пол-локтя и пол-локтя в высоту.
Подойдя к сундучку, Онрик наклонился, чтобы его рассмотреть. Обычный обитый кожей и металлическими полосами сундук с плоской крышкой. Никаких замков, запоров или отверстий для ключа видно не было. Онрик осторожно приподнял крышку. Сундучок оказался более, чем наполовину, заполненным одинаковыми большими монетами. Онрик сразу понял, что это не вигманские и не кавизарские деньги и, скорее всего, вообще не современные деньги какой-либо страны: лежавшие в сундуке монеты из металла чистого интенсивно-желтого цвета отличались от современных монет из блеклой, грязно-желтой латуни.
– Золото что ли? – Сам себя спросил Онрик. – Е-мае… и тут не обманула старая ведьма!
Как только Онрик произнес вслух слово «золото», он тут же забыл и о собаке, и о светящемся платке, и о преследовавших его шавалорских партизанах. Теперь его ничего не интересовало кроме монет. Откуда здесь взялись древние золотые монеты? Откуда о них знает старая карга? Неважно. Все неважно. Главное – как забрать с собой все золото.
Набитый монетами сундук был неподъемным. Ну, то есть как неподъемным – Онрик еле-еле смог приподнять его с одной стороны, но нести его куда-то, и уж тем более подниматься с ним по канату к дуплу, было невозможно. Онрик с минуту повздыхал, склонившись над сундуком, и, наконец, решил, что бо`льшую часть золота все же придется оставить. Порадовавшись, что, убегая от партизан, не снял и не выбросил разгрузку с подсумками для гранат и патронов, Онрик стал набивать их монетами. Патроны и так уже кончились, а две сохранившиеся гранаты Онрик вынул из подсумков и оставил на полу. Радовало и то, что на его форменном кителе есть несколько больших карманов. В них тоже влезет сколько-то монет из сундука.
Набив все карманы и подсумки монетами, Онрик собрался ждать, когда его позовет старуха, но тут вспомнил про зажигалку. Он покопался в оставшихся в сундуке монетах, но там зажигалки не оказалось, и Онрик стал осматривать земляной пол.
– Где же твоя чертова «зажигайка», а? – Причитал Онрик, ползая по полу.
Тихо сидевшая все это время на светящемся платке собака вдруг ни с того ни с сего гавкнула, как будто пытаясь привлечь внимание Онрика, а когда Онрик на нее посмотрел, поднялась и пошла в тень у стены, куда не доходил свет от платка. И снова гавкнула. Онрик все еще побаивался собаки, но все же подошел к ней и тогда заметил на полу рядом с ней зажигалку.
– Ты что, меня понимаешь? – Спросил Онрик, наклоняясь за зажигалкой.
Собака ничего не ответила, только отошла обратно и снова села на платок.
Онрик рассмотрел зажигалку. Это была самая обычная зажигалка кустарного изготовления, сработанная из гильзы от винтовочного патрона. Таких зажигалок появилось много за время войны, и иногда они оказывались настоящими произведениями искусства. Но эту зажигалку неизвестный мастер сделал грубо и примитивно. Онрик хотел было ее зажечь, но, вспомнив о светящемся платке и всех остальных странностях этого дня, решил не рисковать: иди знай, как отреагирует на это собака.
Онрик убрал зажигалку в карман к золотым монетам, при этом несколько монет пришлось выбросить, чтобы освободить место. Потом Онрик, придерживая карманы штанов, чтобы не сыпались монеты, сел на пол, прислонился к стене и принялся ждать, когда старая карга его позовет.
Ждать пришлось довольно долго. Онрик с раннего утра ничего не ел, и теперь у него от голода урчал живот. Он сидел на холодном земляном полу в полутьме и мысленно проклинал старую ведьму, партизан и то, что приходится так много золота оставлять этой чертовой собаке.
Наконец, послышался крик снаружи:
– Эй, солдатий! Партизани уходил! Лезай из дерево! – Онрику в подземной комнате под корнями дерева крик был еле слышен, но без всяких сомнений это кричала старуха.
Пора уходить; а платок, наверно, надо забрать, подумал Онрик.
– Слушай, отдай платок, будь человеком! – Сказал он собаке, ни на что особенно не надеясь.
Но собака, не издав ни звука, поднялась и снова отошла в тень у стены, туда, где раньше на полу валялась зажигалка. Онрик поднял платок, заткнул его за ремень и полез по канату наверх.
Подниматься было тяжело: золотые монеты в карманах и подсумках тянули вниз с неимоверной силой. Давай, еще немного! Вон уже дупло видно! – Мысленно подбадривал себя Онрик. Если вылезу, а партизаны еще не ушли, задушу ведьму ее же платком, думал он, подтягиваясь на руках и обхватывая канат ногами. Добравшись, наконец, до дупла, Онрик ухватился за его край и выглянул наружу.
Партизан не видно, даже их перекрикиваний не слышно. А вот мерзкая старушенция в отвратном коричневом платье с дурацкими вигманскими узорами стоит под деревом как ни в чем не бывало. Длинный нос все так же загибается вниз к подбородку, нижняя губа все так же отогнута в зловещей ухмылке. Задрав голову, старая ведьма сверлила выглядывающего из дупла Онрика глубоко посаженными злыми глазами.
– Находил зажигайка? – С ходу спросила старуха.
– Находил, находил! Спущусь, и будет тебе «зажигайка», – ответил Онрик. – А «партизани уходил»? – В свою очередь задал он интересующий его вопрос.
– Партизани уходил. Лезай вниз!
Онрик прислушался. В лесу было тихо. Судя по всему, шавалорские партизаны и правда упустили Онрика, прекратили погоню и вернулись в свои схроны и землянки. Онрик начал вылезать из дупла.
Спуск с дерева дался Онрику почти так же трудно, как недавний подъем по канату: все так же мешал груз монет, а руки устали еще во время подъема.
– Отдавал зажигайка! – Потребовала ведьма, как только Онрик спустился.
– Ни тебе здрасьте, ни тебе спасибо! Ладно, держи, – Онрик вынул зажигалку из кармана и протянул старухе.
Старая ведьма нетерпеливо вырвала зажигалку у него из руки. Заполучив зажигалку и бросив на нее быстрый взгляд, старуха сразу как будто повеселела, а ее злые глаза загорелись безумным огнем.
И тут у Онрика от голода снова заурчало в животе.
– А! Бравый кавизарский солдатий хотел еда… – Осклабилась ведьма. – Мой давал твой еда!
С каким-то торжественным видом старая карга подняла зажигалку в вытянутой руке и резко повернула колесико над кремнем. Огонь не загорелся, только искры вылетели, но старуху это не смутило. А в следующее мгновение перед Онриком прямо из воздуха появилась большая черная собака. Та самая собака, из подземной комнаты.
– Носил вкусный еда! – Выкрикнула ведьма.
Онрик только спустя несколько мгновений понял, что она обращалась к собаке. За эти мгновения собака успела исчезнуть и снова появиться, но уже с небольшим узелком в зубах. Собака бросила узелок на землю и тут же исчезла.
– Ну, теперь едай, солдатий, – сказала старуха, кивая на узелок.
Онрик присел на корточки и развязал узелок. Оказалось, что там продукты: колбаса, хлеб, армейская фляга с какой-то жидкостью и пара огурцов. Тоже мне, «вкусный еда», подумал Онрик. Но выбирать не приходилось, и он извлек из ножен штык-тесак и отрезал себе кусок колбасы и горбушку. Была еще надежда, что во фляге окажется вино, но, отвинтив пробку и сделав глоток, Онрик убедился, что там простая вода.
– Солдатий, давал мой тоже кусок от хлеб, – потребовала старуха.
Онрик протянул ведьме толстый ломоть хлеба и кусок колбасы, но она, покачав своей уродливой головой, от колбасы отказалась. Усевшись на землю и прислонившись к дереву, старая карга принялась есть хлеб, держа ломоть обеими руками и медленно отрывая от него маленькие куски.
Онрик тоже сел на землю. Откусывая колбасу и запивая водой из фляги, он снова подумал о монетах, которые не вышло унести и пришлось оставить в подземной комнате. И еще он подумал о черной собаке. Может, она умеет не только колбасу и хлеб приносить?
– Слушай, старая, а собака твоя может достать золото из дерева, а то я там бо`льшую часть монет оставил?
– Может, – отозвалась старуха. – Достал может и носил может. Собака все может.
– Тогда пошли ее за золотом, чего тебе стоит?
– А как твой носил золото потом? Золото тяжелый!
– Пошлешь собаку со мной до кавизарских позиций, ты же говоришь, она все может, вот пусть и несет золото, – нашелся Онрик. – А потом пусть она к тебе возвращается.
– Нет, бравый кавизарский солдатий, мой не давал твой собака.
– Но почему?
– Собака – злой, собака – мой! – Разозлилась ведьма. – Мой не давал твой собака, и все тут! Жадный солдатий…
Вот гадина! Зажилила монеты старая карга, думал Онрик, жуя колбасу. Долбаная ведьма с ее вигманскими завитушками на одежде… А ведь с этой собакой я такого наворочу…
Ведьма, сидя на земле, все еще возилась с хлебной коркой. Держа в правой руке флягу, а в левой – оставшийся от колбасы огрызок, Онрик поднялся на ноги. Потом он как бы случайно зашел ведьме за спину, доел колбасу и, взяв флягу в левую руку, правой потянулся к штык-тесаку.
Онрик взялся за эфес и медленно потянул клинок из ножен. Хорошо, что после перестрелки с партизанами он не выбросил штык-тесак вместе с винтовкой. Клинок пяти ладоней в длину немного расширялся у острого кончика, и из-за этого расширения рубящие удары получались особенно сильными. Онрику уже приходилось убивать вигманцев штык-тесаком – во время рукопашных схваток в окопах, и сейчас он просто собирался убить очередного вигманца. Точнее, старую вигманскую ведьму.
Замах, удар! Штык-тесак не снес старой карге голову с плеч, но все же почти полностью перерубил шею. Кровь брызнула во все стороны. Не издав ни звука, старушенция завалилась на бок. Из-за широкого пояса с вигманскими узорами на землю выпала зажигалка. Онрик ее сразу поднял и положил в карман. Потом спокойно оттер штык-тесак от крови пучком травы, убрал клинок в ножны и оттащил труп ведьмы за обожженное молнией дерево, мысленно убеждая себя, что собака не обратит внимания на запах мертвого тела и ничего не поймет.
Вынув зажигалку из кармана и держа ее в вытянутой руке, Онрик повернул колесико над кремнем. Из зажигалки и на этот раз только искры вылетели. А потом прямо из воздуха, перед Онриком появилась собака. Подражая говору ведьмы, Онрик выкрикнул на ломаном кавизарском:
– Носил монеты из дерево!
Но собака никуда не исчезла, ни за какими монетами не отправилась, а лишь зарычала, пригнув голову к земле. Онрик на всякий случай сразу выдернул из-под ремня так и оставшийся у него ведьмин клетчатый платок и развернул его в воздухе перед собакой. Но собака не успокаивалась и продолжала рычать: ее явно раздражал запах, исходивший от трупа за деревом, и подчиняться Онрику она не желала. Онрик хотел расстелить для собаки платок на земле, но собака стала медленно приближаться, и Онрик по-настоящему испугался. Он отпустил платок, который сразу унесло ветром, и потянулся за штык-тесаком.
Когда собака прыгнула, Онрик успел выхватить штык-тесак из ножен и рубануть наискосок, но клинок прошел сквозь собаку, как сквозь какую-то тень или призрак. До этого дня Онрик не верил в призраков. А прыжок черной собаки был хорош: она сразу дотянулась зубами до горла Онрика. Потекла кровь. Собака повисла на Онрике, вцепившись ему в горло. Он, хрипя, еще раз ударил штык-тесаком, но опять безрезультатно. Потом Онрик выронил штык-тесак, упал на колени и уже мертвый повалился на землю. Несколько золотых монет выкатились из его карманов, а собака сразу успокоилась и села рядом с его трупом.
+ + + + + +
Обожженное молнией дерево с большим дуплом молча царапало небо голыми ветвями. Шагах в десяти от дерева молча лежало мертвое тело Онрика, рядом с которым молча сидела большая черная собака. Весенний лес молча цвел, зеленел и благоухал. В лесу, под обожженным молнией деревом, было тихо… пока не хрустнула ветка.
Из-за дерева как ни в чем не бывало появилась старая ведьма. Ее длинный нос все так же загибался вниз к подбородку, а нижняя губа была все так же отогнута в зловещей ухмылке. Раньше Онрик не верил в ведьм, но то было раньше. Раньше он был жив, а теперь он мертв. Мерзкая старушенция в коричневом платье с вигманскими узорами подошла к окровавленному трупу Онрика, наклонилась и вырвала из руки мертвеца свою зажигалку, грубо сработанную из гильзы от винтовочного патрона.
– Отнеси монетки обратно в сундук, дорогуша, – сказала ведьма собаке на чистом хотя и чужом для нее кавизарском без всякого акцента.
Старуха свободно говорила на очень многих языках и сегодня просто решила поиздеваться над Онриком. Такое вот у нее было чувство юмора. А собака все поняла, она тоже прекрасно знала и кавизарский, и многие другие языки, некоторые из которых вообще были не из этого мира. По приказу старой ведьмы она тут же растворилась в воздухе, а вместе с ней исчезли и все монеты, и те, что выпали из карманов Онрика, и те, что еще оставались в его карманах и подсумках.
– Жадный кавизарский солдатий! – Передразнивая собственный говор, проворчала старуха и пнула труп. Потом отвернулась и потопала по своим делам.
Через пару мгновений она скрылась за деревом и больше не появлялась, как будто растворилась в воздухе, как ее черная собака. Или как призрак. Впрочем, собака ведь и была призраком…