Душа нараспашку

 

     Книга стихов.
               
Спасибо Ирине Евгеньевне Ракша. за подсказку названия сборника.
Владимиру Ивановичу Лифушану  за оформление обложки.



                Чайные розы.
"Я прислал тебе чайную розу в бокале
        золотого, как небо, Аи"
                А.Блок.
Чайные розы я видел на чайном сервизе,
видеть живыми мне их не пришлось.
Неженкам этим, пожалуй, в Сибири не выжить,
места им нет у корней гладкоствольных берез.
Видел на склонах Чекета цветущий маральник.
Завязь на кедрах и стылые льды на горах.
В ноги бросался колючий, таежный кустарник,
утром вставал, будто граф, в ледяных кружевах.
Знал непогоду, строгали мне скулы метели.
Путь свой сверял по высокой полярной звезде.
Горные речки крестили в ледовой купели.
Добрые люди всегда выручали в беде.
Так бы и жил, если б розы не снились ночами.
Сладкая боль поманила меня за собой.
Мне их хотелось увидеть своими глазами,
взять и коснуться тех роз огрубевшей рукой.
Вот и увидел.
Увы, не меня они ждали!
К синему небу тянули бутоны свои.
Так они томно,
так страстно,
так тонко вздыхали
блоковским бредя вином,
золотистым Аи.
               
                СЛЕПОЙ.
                «И боюсь я подумать
                Что где-то у края природы
                Я такой же слепец
                С опрокинутым в небо лицом.
                Н. Заболоцкий.
Я такой же слепец,
как и те,
кто кричит будто зрячий.
Я по жизни бреду
погруженный по горло
во лжи.
Мир давно потерял
ощущение свойства
и качеств.
Я такой же, как все
и кричу я себе:
-Замолчи!
Замолчи и прислушайся
к той тишине изначальной,
к тишине,
что сверкает слезой
на ресницах младенца
порой.
Мир над бездной висит,
но  хохочет
дурак беспечальный,
сумасшедший юрод
городской.
Это я о себе сочиняю унылую песню,
пред раскрытой могилой стою   -
нараспашку душа!
Но терпеть не могу
тех, кто лезет с упреками,
с лестью….
Я, привыкший у жизни
питаться с ножа!
Я смиряю себя,
обращаюсь к Богу смиренья,
чтоб огонь притушить,
чтобы слово горячки сдержать.
Ниспошли мне, Господь,
хоть горчичное семя терпенья,
чтобы слезы вернулись,
чтоб плакать я мог
и стонать!


                На краю Отчизны.
      
Красный конь на заре восхода.
Ты о чем,
ты о чем!?
Постой!
Пусть испортила всё погода
на полгода,
но я с тобой.
Ты останешься одинокой
на краю Отчизны моей.
Волей сильная,
волоокая
в царстве мха,
ледяных полей.
Ну, куда ты со мной
куда ты!
В дебри каменных городов,
где курлыкают демократы,
удивительно –
без голов?
Я бы сам остался с тобою
в твоей грубой,
простой избе,
но судьба призывает к бою
Без тебя,
за тебя –
везде!

                * * *
На моей голове бестолковой,
нет волос,
только беленький пух.
Зерна смысла забиты половой…
Взгляд,  то влажен от слез,
а то - сух!
Я - один!
Одиночество гулко
надо мной словно колокол бьёт.
И двустволка,
курковая «тулка»,
мои руки холодные
жжет.

                * * *
Мистической тайной покрыто
Кровавое время моё
Что было, то напрочь разбито
и выжило только зверьё.
Затем ли, чтоб с гиком звериным
Под дудку чужую и плеть
Пить воду с настоем полынным
Не песни, а злобу хрипеть.

                О ГРЯДУЩЕМ  ЧЕЛОВЕКЕ.

Небом настроены чуткие струны…
Страхи и страсти
в смущенной душе.
Кто мы – грядущие?
Грубые гунны в звездном плаще!
Землю пожрем,
родники – обесчестим,
 выкинем прах из священных могил!
Выучим волчьи подлунные песни,
плети совьем из разорванных жил!
И ускоряясь в стремительном беге,
жизнь промелькнет за мгновенье одно…
Что я скажу о таком человеке?
Мне не дано!

                О ПОЭЗИИ.
Поэзия должна быть ни о чем
Поэзия должна быть побрякушкой
Игрушкой детской и невинной шуткой
Лаская сердце  - бить его бичом!
Такое сочетанье у неё
Она - ничто и всё одновременно!
Она - случайна, вечна и нетленна!
Поэзия - безвинна, как   дитя
И как дитя она порой жестока.
Оно начало устья и истока.
Она -  всё можно!
И никак – нельзя!
Все, сочетая и в себе храня,
Бесценно всё в ней!
И ничто – цена!

                РАЗРЫВ.
                С.Есенину.
Если душа на разрыв
Разве удержит семья?
Дверцу в свободу открыв
Снова захлопнуть нельзя.
Сказано точно и в срок
Ломкое слово стиха.
Тысячи вздорных сорок
Строчку охают – плоха!
Вспомнят и водку и спирт
Вспомнят кабацкий скандал.
Чаша причастия – мирт
Чаша страданий  – сандал.
Обе они для тебя,
Вечной наградой за труд!
Слышен небесный хорал -
Песнь хулигана поют.

P.S. Сандал открывает творческую сторону личности, талант.
Мирт - Дерево, попавшее на землю напрямую из Рая, символизирует мир, истинную святость и чистоту.


                * * *
Душа моя измучилась во мне.
Она свободна от меня во сне,
но утром возвращается опять,
чтоб под моими пытками стонать!
Не доброй волей я порабощен
и сдвоенный восходит к небу стон!
Едва уста молитву совершат,
как тут же, изнутри, восходит ад.
Все то, чем любят - выжег у меня…
Такая власть у адова огня!
Такая страсть!
О, как она влечет!
Здесь чет и нечет,
нечет и зачет!
Лишь исповедь…
Но сердце в горсть собрать
позволит ли
Господня благодать?
Бессилие,
Безволие,
Мой грех,
а ты смеёшься?
Как грохочет смех!

 
                ВОДА КАТУНИ.
                В.М.Шукшину.
Вода Катуни – чистая вода
она не вдруг смешается с другою.
Такое свойство – быть самим собою
и у людей отыщешь не всегда.
Суровый нрав Катуни в ледоход,
живет необоримая в ней сила
вот почему свои пески отмыла
от всякой дряни
и чиста течет!
И воду ту не замутят во веки
духовные кастраты и калеки -
она течет с заоблачных высот.
А ты с Катунью связан навсегда,
Твои  здесь корни и твои  истоки:
разрыв-трава и в поле – лебеда,
суровые крестьянские пророки.
Упрямый нрав Катуни в ледоход,
таранит берег бешенная льдина
и, кажется, взошла на эшафот,
как Стенка Разин – красная калина.
Я принимаю жизнь твою, как дар,
как окрыленность
и готовность к взлету,
ума и сердца
честную работу.
Ты Разина, порой, напоминал.
Я не бывал от Родины вдали,
но сладкий голос дальнего эфира
зовет забыть, где дедова могила!
Тот голос – тлен!
Ничтожество земли!
И пусть порой иудина слеза
на краткий миг откроет им глаза
сурова Русь и в горе, и в обиде.
Вода Катуни – светлая вода.
Вода живая, - говорят в народе.
Она течет к простору и свободе
и будет так навечно, навсегда!

                О  СМИРЕНИИ.
Ни какого смирения
нет и в помине!
Только злоба и злость
на себя самого.
Я живу средь людей,
но как будто в пустыне.
Я один перед Небом -
не виню ни кого!
Но бывает…
Бывают такие минуты,
когда вдруг ощущаешь –
пред Богом стою.
И весь мир предстаёт
Словно псих чеканутый.
На мгновенье одно
на минуту одну.
И становится страшно,
 что сам я средь них чеканутый,
с помутневшим сознаньем,
подвластный любому сычу!
Ожиревший и страстный
Живу своим брюхом раздутый.
Ну, а дальше?
А дальше и я замолчу.

                Постмодерн.
Вы хотите развлечений?
Отвлечений от забот?
Как дерьмо плыть по теченью
от восхода на заход?
Сердце жиром заплывает,
потребительства – угар!
Все орут, соображают,
а в итоге – всё базар!
Что базар, его природа
на Востоке с чайханой,
но для русского народа,
где базарят – там разбой.


                Над темной водою канала.
                Наталии Карповой
Над темной водою канала,
над синею бездной небес.
Душа  твоя что-то искала,
но рядом был ангел
 и  бес.
И в этом бессилье,
безволье…
твоё проступало сполна
внутри – широта и раздолье,
снаружи теснит  пустота.
И ты напряженной струною
да так, что стихи на разрыв
звучала и пела о воли,
но выбран иной был мотив.
Земельный,
тяжелый и хлебный:
в слезах
и влюбленной душе,
не то,
 что бы смертный –
целебный,
но только для тех -
в шалаше.
Влюбленным и вечности мало  -
не хлебом,
а страстью живут…
тебя же  та страстность
сжигала,
звала на подъем и на труд!
Прощаю,
 прощаю,
 прощаю
ушедших из сердца
и с глаз...
Отца я небесного чаю
С ним чувствую
кровную связь.

                СУДЬБА.

Судьба моя
ты слепок с той эпохи,
когда у правды онемел язык!
И собственных  корней,
тяжелый материк
уже не доставали эхолоты.
А истина – насущная, как хлеб
в такой словесной шелухе лежала,
что даже смерть
её не обнажала –
последняя инстанция судеб.
Иное время и иные песни…
Их трудно петь,
еще трудней сложить.
От прошлого себя не отделить,
покуда  есть понятие о Чести.
Боюсь, что мы умрем,
но до конца
мы не поймем
ни сына
ни отца.


                ДРУГ, ИЛИ ВРАГ.

Рядом со мной?
Рядом со мной
мимо дорог
торных дорог
 ветер бежит
Рядом со мной
круча лежит.
- Не спотыкнусь,
не упаду!
Ветер кричит
в уши мои.
Слышу, как лист
падает ниц
передо мной.
И впереди
и позади –
все листопад!
Рифмы мои
все невпопад!
Все поперек!
В грудь и ребро
сердце стучит.
Сердцу предел
я положил.
Так свою жизнь 
бегом прожил!
Неба слои –
надо мной.
Черный слоит –
 сажей сплошной!
Вот голубой –
словно мечты…
Только бегу,
а на бегу –
нет красоты.
Есть только хрип,
Есть только храп,
Рядом со мной
друг, или враг?

       НЕ СВЕТ, А ПУСТОТА.
«Как много пройдено дорог,
как много сделано ошибок»!
Не беспричинно изнемог
от поцелуев и улыбок.
И вожделения в душе
кипят,
и к жаркой страсти манят!
Они как сорок лет назад
меня безумят и тиранят!
Где силы взять сойти стези,
завещанной сынам природы?
Не все духовные уроды,
но все мы прах и соль
земли.
Мы духом к небу воспаряем,
а телом тянемся к земле.
Всё зная – ничего не знаем!
Рассудок странствует во мгле.
Из этой мглы, из этой зыби
встают видения порой...
Как будто каменные глыбы
на горной осыпи крутой,
грозят немедленным паденьем!
Остерегайся, человек!
Того, что схвачено мгновеньем
не пережить за целый век.
Моя тревога не напрасна,
но я бегу! Жую, дрожу
и тем, что тленно и продажно,
тем больше Бога дорожу!
Такой я есть. Не лёд,
 не пламень,
а земляная теплота.
В душе тяжелый,
страшный камень,
А в нем не свет, а пустота!

          В ДОМЕ БЕЗ СТЕН.

Мой дом без стен!
Проходят сквозь него
людские толпы
и меня в нём топчут!
И только дети боязливо ропщут,
боясь прохожих тронуть хоть кого!
Распластанный и смятый – сам не свой!
Я под пятой хозяина чужого
боюсь промолвить праведное слово!
Чем оправдаюсь Боже пред Тобой?
Терпением? Смирением?
Иль тем, что жизнь любил
я выше Чести, Славы?
Что робок был,
как заяц на потраве?
Что в бурю глух?
В затишье – глух и нем?
И смотрит мать – страдалица моя,
как вынимают душу из меня!

СТИХИ О ПЕРЕМЕНАХ.

Свищет яростно ветер
в этом доме без стен!
А хотелось,
а пелось:
«Перемен, перемен!»
Но пришли перемены
вслед за ними – орда!
И мятеж, и измены,
и – суды без суда!
К этим рожам звериным
приглядишься
и  вот
в подлеце - под личиной
сам себя узнаешь!
Не из мира иного
эти орды пришли…
Мы из праха земного
их, слепив – обожгли!
Поклонились кумирам…
Вся страна, что алтарь!
Губы мазали жиром
в небо – копать и гарь!
В этой,
идольской жертве
семя зрело  орды…
То-то яростны ветры
у порога беды!
Всяк, Творца предающий
на исход обречен.
И особо – живущий
прежде всех, отделен!
Перемен мне хотелось!!
Перемен – не измен!
Но сложилось,
как спелось
в этом доме без стен!

               ВОЛЯ.
     «Никто желанной воли не найдет
     До той поры, пока не перейдет
     К пределам жизни и искусства.»
                Б. Микеланджело.
Приходит срок - присматриваешь гроб
И пробуешь на вкус и прочность глину.
Все реже спишь, откинувшись на спину.
Никто желанной воли не найдет
Пока греховность - этот вечный горб
Не втащишь за собою на вершину.
Там, в высоте разреженной, вершин,
Ты оставайся с ними до седин.
До той поры, пока не перейдешь
К пределу жизни
Воли не найдешь.
Пределы жизни и предел искусства,
Есть пустота, в которой всё не пусто!

             О СОВЕСТИ.
Не обойден и не обижен,
ни у обочины в тени…
Речь не о почести,
престиже,
о совести.
Так вот:
у совести всечасной
и полуночной,
и дневной
я не попутчик безучастный –
должник всем телом
и душой!
В себе не выращу обиды,
но говорю себе ж в упрек,
что слишком поздно людям выдал
свой, не заемный, уголек.
Его добыто очень мало,
а все же греет,
все же – свет!
Тепла всегда недоставало
на этой – лучшей из планет!

        Бэлле Ахмадулиной.

О, как она свои стихи читала!
Она – рыдала и слова глотала.
Такое чтенье доставляла муку,
как будто мне заламывали руку!
Но я любил всегда её стихи,
оправленные в рамочку строки.
Звучащие во мне особым строем,
то ветром с моря,
то палящим зноем.
«Сколько народу
мы с тобой невидаль
стража, как воду
ловит нас неводом».
Стража ловила – с носом осталась.
Нет теперь стражи,
невода – нет.
Ты уж не скажешь,
что-то в ответ.
Только твой стих
шевельнется во мне
чуткою белочкой
в старческом сне.
Я за тобою – дверь приоткрыл!
Сколько на кладбищах
близких,
могил!

             Вьюга.

Вьюга воет,
снегом  кроет
морду голую скребет.
Что-то сердце моё ноет
и куда-то там завет.
То ли в ближний переулок
где кума одна живет…
Что-то воздух нынче гулог,
кто-то сильно в нём  ревет.
Не реви,
не лезь мне в душу!
И слезу не выжимай.
Я сейчас обет нарушу
и хвачу всё через край!
Надоело
это дело
тебя слушать день
и ночь!
Ты  на сердце  мне насела:
не  подняться,
не сволочь!
Вьюга воет,
сердце ноет,
День короток -
ночь длинна.
Лишь молитва успокоит,
коль не праздная она.

Колыбельная.
У Красного Яра и
Белой реки
водку "паленую"
пьют мужики.
Пьют и хохочут,
судачат  о том,
можно ли бабу
сравнить с мужиком?
Север не Север
мороз не мороз,
но до смеялись
до горя
и слез.
Слезы просохли
и хмель улетел,
кто-то о матери
тихо запел:
- Милая мама,
прости и прощай!
Баюшки, баюшки
баюшки, бай.
Стиснуто время
в косматой руке
всё  уместилось
в короткой строке.
Северным ветром
пробита насквозь
изморозь сердца,
духовный нарост.
От Красного Яра
до Белой реки
молча в могилах
лежат мужики.
Ты не про это!
Про это – не сметь!
Господи, дай же
мне песню допеть!?
Для покаяния времени
 – дай!
Баюшки, баюшки
баюшки, бай!
ПРО ПТИЧКУ И СПИЧКУ.
Улетела птичка –
не поймаешь птичку!
Вылетело слово –
не вернуть его.
Без привычной вспышки
обломилась спичка,
а была последней
только и всего.
Я и не заметил,
не придал значенье,
только много позже
понял что к чему.
Мелочи меняют
важные решенья,
мелочи мешают
мне
не одному.

       
                ПАСХА.

Душа моя молилась этой ночью
и чудный сон
стекал с моих ресниц.
Я видел храм и хор.
как бы воочию
и сотни тысяч просветленных лиц.
- Христос воскреси!
 Обнимались люди
и сердце млело
от любви такой.
И ада нет,
унижены все судьи…
И мир в сердцах,
и на земле покой.
       
памяти Александра Зарубина.
         
Среди круга известных людей
не заметил тебя я в начале.
Так Христа иудеи встречали
по одежке,
вне смысла речей.
Эта жизнь,
эта пошлая сука;
есть кровавый и подлый обман!
Вот об этом христова наука,
кто осмыслил –
тех ужас объял!
Ты о том же,
но точно - не так!
По законам и логике века
не из самых последних –
чудак
"соль аттическая" человека.
Ах, как мало её на земле,
а в Кузбассе так вовсе –
не видно!
Доброта пребывает в золе,
в прахе смертном
и это - обидно!
Отвалился от сердца кусок,
крови сгусток
и запер аорту
Лодка жизни,
что шла на Восток
Теперь стала у вечного порта.
               
НЕСООТВЕТСТВИЕ.

Ты опять о Шукшине,
о длине и ширине,
высоте и глубине?
Почему не обо мне?
Километром – килограмм
не разделишь пополам!
Красотою доброту
не заменишь.
Зрячим взглядом,
 слепоту
не оценишь.
 Был  Шукшин,
страдал Шукшин,
в чудо верил.
Чудаком всю жизнь
прожил –
не поверил!
Чуден Господа устав –
труден.
Кто себе судьею стал
ждут ли судий?
В небе заревом закат –
красен
Кто здесь правый,
кто не прав?
Спрос напрасен.
Правый к правому пошел -
лгун налево.
Кто чего и где нашел,
То их дело.

             НОЧЬ  ДНЯ.
Жизнь веселая дана
веселее прочих
Что такое глубина
Как не сумма точек?
И конечно высота
Твой воздушный шарик
Вечер. Поздно.
Спать пора.
Спи ты очкарик!
Будет утро
Высоту
С глубиною спутаешь.
И за ниточку не ту
Тянешь  жизнь беспутную.
А за ту, что села в ТУ
Взмыла ввысь стрелою,
Не поедешь, как Ахилл
погибать под Трою.
Точка. Далее пунктир
И воздушный шарик.
И Пальмира – это мир
Для тебя очкарик!
Что касается меня:
порчен безнадежно!
Где-то мир,
В душе – война,
В комнате - морозно.
Пропоем про то
про сё
Микрофон оближем
Про своё,
 всё про своё
от пупа и ниже.
Жизнь веселая дана
Веселее прежней
Чем больней моя страна
Тем я ней всё нежней.
Спи очкарик,
Спи мой сын
в ратном деле павший.
Я доживший до седин
Ждать не переставший.
Буду помнить о тебе
Пока сердце бьётся
Пусть в небесной высоте
Эхом отзовется.
Этот страстный жизни пульс
Это состраданье
До свиданье…
Долгий путь…
…………………………………
В зале ожиданья.


          МОЯ ГИТАРА.
   
Ох, гитара моя, гитара!
На семь струн и одна слеза.
Говорили:
- она не пара,
не твои она – паруса.
Ветер времени,
да с подвохами
Охал около – плачь не плачь!
Над осокою
кособокая – птица черная!
Мрачный грач!
Не ворона, не вещий ворон
Знает слово одно он – Крах!
Он и сторож сторон, и порох,
разрывающий тело в прах!
Пой гитара моя больная
Пой про князя, что взят в полон
Ох, ты воля моя, шальная
Все ты пробуешь на излом!
Вот изломанный и измятый
Я пред Господа предстаю:
виноватый из виноватых
ничего в себе не таю!
Вот  стою пред тобою Отче
и не смею глаза поднять!
Между прочими  я – порочен,
но Ты сможешь меня понять.
Ты один Утешитель вечный!
Ты опора моя в беде!
Семи струй,
я стою увечный!
Отче мой,
я пришел к Тебе!


               Позитив.

Вам нужен позитив
а я о негативе!
Смотрите, как красив
вот этот куст полыни!
Конечно же, горька,
но горечь пригодится.
Но вам всегда сладка,
свинцовая водица!
О! - этот  глёд с вином –
вот ваши позитивы!
Мудрее  быть ослом,
жующим куст крапивы!
И  лучше дурачком
идти по белу свету.
О горьком говорить
спасая тем планету!
И горький хлеб  любить,
и  с горькою слезою.
свое лицо умыть
 холодной росою.
Оплакать вас и тех,
кто плавает в сиропе.
Кто любит пир и смех
на кладбище  Европы.

Вначале было слово.

Пусть будет так!
Пусть катится в зенит
Тяжелое,
горящее светило.
Пусть будет мысль,
а сердце  посетит
неведомая,
ласковая сила.
Пусть будет небо
мирным
над землей
и только смех
пусть равен будет грому!
Я видел, как цветочек
полевой,
учился человеческому
слову!
Но вот  беда!
Забыли мы меж дел
Начальное его
предназначенье!
Лишь шорох слов
- вот нынешний удел
всех
самых сокровенных
песнопений!
И этот стих,
и прочие о том,
что наш удел
ничтожен и коварен!
Что пройден нами
нравственный предел,
не сдали мы
божественный экзамен.

Осеннее настроение.

Глянешь – наследуешь крайние сущности
града и грома!
Всё что нам было
судьбою отпущено –
горит как солома.
Всё, что в былом называлось
неправдою -
ныне не ложно.
Милая, милая,
что ж наша радуга
светит тревожно?
Сердцу уставшему
дай просветление
звездная осень.
Все мы цветы по срывали,
а терние, тоже, мы скосим.
Будет над миром
сиять неустанно Стожары.
Ходит любовь по квартирам,
а в руки дается не даром!


Магнолия цвела.
                «Девушка с распущенной косой
                Мои губы трогала губами».
                (дворовая песня)

Память бродит своими тропами
По мятежной душе моей
Где на цыпочках, а где топотом.
Душу, вытоптав до корней!
Скрипка плачет,
Гитара – станет.
Слово рвется от стали струн.
Сладкий запах цветов магнолии…
Ты со мною. Я чист и юн.
Лето знойное, лето злое
Жаркий трепет горячих тел
Мы испили вина земного
Сколько каждый из нас хотел.
Память снова кружит и вьётся,
А туман все плотней,  плотней
Скоро, скоро всё оборвется
Как бывает среди людей.

Любовь играла на кларнете.

Любовь играла на кларнете,
гормоны били в барабан.
Ничто не ново на планете,
ни бег крови,
ни чувств – обман!
Не избежать –
такое свойство
у жизни спрятано в ядре,
мучительное беспокойство
и зрелось в позднем сентябре.
Когда заглохнут барабаны,
когда кларнеты захрипят,
когда душисты и румяны
плоды на дереве висят,
тогда
в тоске необъяснимой,
глаза закроешь
и уйдешь,
туда,
где нет твоей любимой!
Где,  правда - свята,
а не ложь!
Там – Бог!
И время там застыло,
прозрачно, звонко –
словно лёд.
Что было,  будет -
 всё вместило:
эпохи, царства
и народ.
И ты в растворе этом вечном
под жесткой коркой ледяной
Как труп безмолвный
И беспечный
Без воскресенья –
не живой.

Ирине Ракша.

  "А где твой посох"?
                И.Ракша.
Мир отживший!
Мир оживший
Только в памяти моей.
Мир, когда-то в сердце бивший –
Посох  мне на склоне дней.
Высоко, под облаками,
Где душа моя парит
Бьёт тяжелыми крылами
Мой земной не легкий быт.
Что тут скажешь?
В землю ляжешь
Где мой род зарыт давно
Ты – мой посох
Людям скажешь,
Как тоскливо и тошнО
Было мне на свадьбе жизни,
Вот уж точно – не кино!
Как строка моя срывалась
Точной рифмы не найдя,
Как душа моя скиталась
Друг мой милый –
Без тебя!
Скорой встречею томима
Жду небесного огня
В светлом храме Херувима,
Друг мой нежный,
Ты, да Я.

           Ночное.
                Анатолию Арыкову.
                12 декабря день рождения.

Были, были красавицы
и на нашем веку!
Но стремительно старимся
и живем  на бегу.
Оглянусь:
то ли зарево,
то ль пожар позади…
Но бегу, как ошпаренный,
а ж скололо в груди!
От рожденья, до гибели
до предсмертной тоски…
Просто были,
да выбыли
и в расход, мужики!
А красавицы старились
и взрослели юнцы…
Так вот с жизнью мы справились
и в могилу
концы!
И зачем эти пажити
и восходы и сны?
Знаю, знаю,
что скажите,
но, то звук пустоты.
Не пустое, но древнее
только как уяснить?
Как душою душевное
в вечность духа излить?
Не простая работа
по стерне к ней ползем
Черным вороном мода
и шакал
и осел
Все готовы - на взводе,
грудь и локти к крови
при любой непогоде
Ты жалей их, люби…
Нет науки сложнее
Против - всё вопиет
Нежность,
нежность к злодею
призывает Господь.
Что за странность такая?
Что за сон или блаж.,
Если кровь захлестнула
и слеза пролилась?
Не пустое, но древнее,
только как уяснить
кто-то знает, наверное
мне ж дано пробубнить.
Эти Азы и Буки
Из науки наук.
Ночь, беспомощность,
муки
Бог один тебе друг.
Ни жена,
ни сестрица
и не доктор седой…
Только ангел Господин,
только бес за спиной!
Только шепот и тленье…
Только память скользит…
Только просто виденья
соблазненных Лолит.

Поэту, фронтовику.
                Михаилу Дудину.

По жизни шли горячей лавой
неумолимой,
как судьба
от Нарвской,
каменной заставы
любовь и кровь,
борьба, борьба...
А там,
на Пулковских высотах?
Под Сталинградом,
под Орлом?
Всё засолили  смертным потом
"под перекрестным артогнем" !
Но то, что было,
то пробило
меня
на вылет,
на разрыв…
Твоя поэзия сместила
пласты времен…
Так точен стих!
Так глубоко его движенье!
Его течение,
излом…
И суть поэзии,
наверно
и заключается
вся в том:
чтоб передать
сквозь время оно
тот героический порыв
от вздоха первого
до стона.
О, Боже,
как ты справедлив!

Геннадию Юрову.
                «Играем ироничностью играем,
                и верим, что тщеславью вопреки
                иронии боятся негодяи,
                иронии боятся дураки».

Играем в демократию,
играем!
И думаем,
что жизни вопреки,
что мы об этом,
что-то точно знаем
простые люди:
бабы, мужики!
Вот как козе
не нужен яркий бантики,
дотянется –
она его сожрёт!
Так бюллетень –
его красивый фантик
поманит к урнам
в оный день народ!
Любой болтун,
пройдоха,
крупный жулик
ходы и карты
зная наперед
вам выложит
набор таких свистулек
таких конфет,
что будет полный рот!

БУДЕМ  СТОЯТЬ,
Будем стоять на своём
до конца
В праздник и буден!
Вспомним про мать
и помянем отца,
мы им не судьи.
Время,
 что их обожгло -
нас миновало!
Ангел был третий
с трубой громовой -
всласть грохотала!
То ли оглохли мы с этой поры
То ли ослепли.
Тает смола на стволе у сосны,
Почки раскрылись у вербы.
Внучек бежит по зеленой траве
Солнце играет
Волос седой на моей голове
К долу склоняет.









           Я  УСТАЛ.

Я устал от всего дурного
Дайте мне отдохнуть в тиши
На полянке леса родного
в самой чаще шорской глуши.
Что б вокруг вековечные пихты,
кедрачи
с тяжелым зерном.
Чтобы  птицы лесные стихли.
Я  забылся тревожным сном.
Что-то снилось…
Кружили черти
в хороводах своих
меня.
Безобразные рожи смерти
в жарком пламени видел я.
Нет, земля ты моя родная!
Не излечишь мою ты хворь!
Журавлей улетела стая
на просторы
свободных воль.
Я остался один
под небом,
ставшем чуждым,
холодным, злым
Много света
и много хлеба,
но пресытился
хлебом сим.
Я устал от себя дурного,
ни чего не могу забыть!
Только слово,
ищу я слово
без которого
мне не жить.














НЕТ  НАУКИ  ВЕРНЕЙ.

Мне Брамса играют,
а мне наплевать!
Зачем же я стану
такое скрывать?
Не скрою,
друзья!
Ничего я не скрою,
что Шлиман нашел
легендарную Трою.
Что где-то откопан
древнейший горшок!
Что хлопал ушами
ослиный пророк.
Мне Брамса играют.
Во мне эти звуки
снежинками тают
на фоне разлуки.
На фоне разлома,
на грани раздрая,
я жажду не грома,
но ангела рая.
Играйте мне Брамса,
играйте мне Баха.
до смертного часа,
до полного краха.
Не скрою друзья,
ничего я не скрою,
но только иду я
к погосту покоя.
И всякие звуки,
и всякие фуги
предвестники
скорой,
но верной науки.
Науки мудрейшей
из мудрых наук.
Услышать,
что жизнь совершила
свой круг.
Услышать и вздрогнуть!
В испуге очнутся,
качнуться…
И в вечность
стрелою рванутся.






ДУМА О ДОНБАССЕ.

Чего хохочешь?
Вот хохотушка!
Жила в Донбассе
у речки Торец
одна хохлушка.
Чего хохочешь?
Чего ты хочешь?,
Чего ты ждешь?
А время точит
и кличет кочет
и жизнь идет.
У той речушки,
всё завитушки,
всё петли вьёт.
Теченье это,
стеченье это
судьбы твоей.
С зарей и небом
и  с черствым хлебом
военных дней.
А ты хохочешь!
Вот хохотушка!
Летишь кукушкой
и нет детей.
Отгрохотала,
от хохотала
война над домом!
Над старым домом,
что крыт соломой,
у речки Торец,
где синь озер.
Одна кукуешь
одна горюешь
у битых стен.
Или хохочешь,
безумно хочешь
ты перемен.
Чтоб снова дом твой,
и внуки в доме,
а на соломе
на самой крыше,
а может выше,
гнездился аист…
И на черешне
среди ветвей
пел на закате
твой
соловей.


О ВЛАСТИ И НАСТИ
 О СЕБЕ И О ТЕБЕ.

Пролетают мухи белы
Оглушают децибелы
Пёс на привязи скулит.
Жизнь зажрал
занудный быт.
Ты – виновен!
Он - виновен!
Виноват Телец
и Овен,
только я не виноват!
И хоть этому,
но рад!
А коснешься власти,
Насти,
Или соседки надо мной,
То все страсти и мордасти
ото всех,
иль от одной!
Благоденствует природа!
Сам Господь влюблен в меня!
Я – порода из народа
Я, то самое, друзья!
Только в страшную годину,
когда ворог у крыльца
зачарованность я скину
Честь, Отечество, Семья!
И соседка,
и Настасья
власть,
рябина под окном…
Не несчастье – это счастье
рукопашная с врагом!
Зверем стану и на зверя
Есть и мой особый ход.
Я – другой!
Не пожалею
жизнь свою
за свой народ!
Но пройдет угар сраженье
всё пропью
и отосплюсь.
И начнется тяготенье,
и подступит злость
и грусть!
Оглушают децибелы!
Душу вырвут из нутра!
В телевизоре пропели:
Доброй ночи,
до утра.

ФИЛОСОФИЯ.
             
Витиевато,
виновато
из матраса
лезет вата.
Из подсумка
лезет груздь.
Ну и пусть,
 а ты не трусь!
Из над треснутого мира,
из щелей
твоей квартиры.
Изо всюду,
потому,
а к чему –
я не пойму!
Всё-то тянется и длится.
В небесах летает птица.
Червь ползет в глубинах почв.
Рак и лебедь –
шутки прочь!
Шмутки - в руки,
булку - в рот
и пошел себе
в народ.
Говорил, но не поняли!
На кресте тебя распяли!
Не Христос
и не воскрес.
Кто ты – ангел?
Или бес?
Имя я твоё не помню.
Знаю – был со мною ровня!
Сколько пито и пропито?
Всё быльём
в былом
покрыто!
Все в туманном далеке…
Память – заводью
в строке.
Память омутом на стрежне
Память - знает что
о прежнем?
Ничего!
И не гу-гу!
Вон ноздрей сипит в углу.
Диалектика такая,
девка,
вон сидит
нагая.
Глаз скосила на меня,
подколодная змея!
Витиевато,
виновато
из меня полезла вата.
Точку ставить здесь пора -
мышку родила гора!
То-то дулась и стонала!
То-то корчилась и звала!
Строчку – к  строчке,
к звуку – звук.
Сердце в клетке -
тук, да тук!
Боль сердечная пробилась,
да такая, что не снилась!
Словно пламень – обожгло!
Вот такое ремесло.



































ПРОЛЕТЕЛА ВОРОНА.

Вот ворона пролетела,
человек прошел.
Вот лежит кусочек мела -
во дворе нашел.
Нету мысли,
скука сучит
дратву для шитья,
 и меня она проучит,
и возьмет в зятья.
Я женюсь на той молодке,
 что зовется – смерть.
Жалко мало в стопке водки,
что бы отвердеть.
Что бы  быть  под стать невесте
с острою косой.
Сучит скука – жду известий,
а доходит вой.
Кто там воет?
Кто там ноет,
жизнь свою кляня?
Тени ходят по обоям -
смотрят на меня.
Вот ворона пролетела,
человек прошел.
Ну а мне какое дело,
если он осел?
У ослов прочнее кожа
и упрямый нрав.
Вот я тоже,
вот я тоже
был всегда неправ!
Нету мысли,
скука сучит
дратву для меня.
Дратвой душит,
дратвой учит
старого коня.
Был женат на той молодке,
 что зовется смерть.
С ней в одной мы плыли лодке -
лодка  стала течь.
Слышу вой и слышу крики,
Господи спаси!
По обоям ходят лики
с надписью – такси.
Я бреду,
в бреду по пояс,
не такси – тоска!
Я один –
Аника-воин
с пулей у виска.
Вот нажму и прогрохочет
громовой раскат.
Отпустить меня не хочет
мой «вишневый сад».

РОДИНА.
 
Только это остается,
То, что на сердце лежит.
То, что шепчется,
поётся,
родником хрустальным льётся
и водой
на дне колодца
чистым зеркалом дрожит.
Край таёжный,
рудный,
горный
в детской памяти моей!
Ты огромный,
ты просторный,
край мой
серых журавлей.
Когда листья на рябине
осень холодом сожжет
Слышу крики,
Клики,
 всхлипы -
журавлиный перелет.
Только я тоски не ведал
отрываясь от корней!
Я забыл тебя –
не предал!
Я всё тот же,
 еже-ей!
Что-то кровное творится,
там  - далеко
вдалеке,
словно в клетке
бьётся птица,
или зимняя синица
ноги спутала в силке.
Вдалеке, но не далеко
С часу на час – семь часов!
От заката до Востока
путь моих бессвязных слов.
Путь – души моей страданье,
путь,
как горе матерей!
Путь, как Божье наказанье
за распущенность детей.
Только то и остаётся,
что на сердце залегло!
В чистом зеркале колодца
отражается лицо!
Отразилось и исчезло!
Словно крышкой гробовой -
люк колодца
ляг над бездной…
 Ведра -
с чистою слезой!
Понесли,
несем и ноша,
рук не тянет,
плеч не жмёт,
Зной ли,
дождь,
или пороша,
или вьюга снегом
бьёт!
Тянем,
тянем эту ношу
через годы и века.
Почему же.
 всё же,
что же
так ломается строка?
Почему же гимна нету,
или просто похвальбы?
Почему на всю планету
Нет нам доли и судьбы?
Плачет мать,
жена рыдает,
сын сурово брови
свел.
Снова ворог нападает,
снова к грани
подошел.
 Грань, граница,
а за нею
мир тяжелый,
мир скупой!
Я себя не пожалею,
я собою тебя развею,
словно пепел над землей!
С правдой, верою и с богом
устоит мой отчий край.
Я прошу тебя не трогай,
и за душу не хватай!

НЕЛЬЗЯ ОТЧАИВАТЬСЯ.

Ничего  в голове моей нет!
Только звон в голове моей
есть.
А ему все равно,
что подлость,
что честь.
Этот звон в голове
меня
ест.
И уже половину меня сожрал.
Я не помню где явь,
где сон.
Я  шипами из роз
свой путь устлал,
 чтоб не слышали люди стон.
И стихи бормочу
совсем не так,
когда был я и юн
и свеж.
И в стихах этот звон,
этот стон
и мрак
перешли словесный рубеж.
Объявляю войну самому себе!
В безнадежный иду поход.
Знаю
мне суждено
погибнуть в борьбе,
но себе говорю:
- Вперед!
Ни шагу назад!
Ни ступни
ни пяди!
Пусть от звона голова
раскалывается!
Пусть гогочут литературные
****и,
твержу как молитву:
- Нельзя отчаиваться!

О  СКОТСТВЕ.

Есть, конечно же, скот,
а скотина,
как известно
ни в чем неповинна.
Не судите же строго скота,
но поймите,
природа не та!
Разве можно осилить природу,
если это вошло уже в моду?
За собой наблюдаю тайком:
вижу
сам становлюсь я
скотом.

                НА  КРЕСТЕ.

Я чувствовал, как тело онемело
и даже бровью шевельнуть не мог.
Я чувствовал, как тело деревенело,
перешагнув за болевой порог.
Потом я умер.
Чувственность пропала,
но слышал я земные голоса:
- Давайте на бок!
На бок его Алла!
Так, хорошо!
И лезвие ножа вернула боль –
сознание отняло!
И был мой дух далеко от меня 
в скитаниях 
над безднами астрала.
Когда вернулся –
я открыл глаза,
увидел лица,
и услышал тело.
Меня ж  оно и слушать
не хотело,
и даже раскрывать мои уста.
Везли меня несчастного в палату
по коридору узкому
туда,
где мне на бок положили заплату.
Там страждут все!
Там день и ночь – страда!
Четырежды в страду свою вступая,
благодарю  Всевышнего
за то,
что он не дал мне,
здесь,
земного рая,
но ад припас,
чтоб стал
с ним за одно!
Но скотской я натуре
потакая,
живу
не в божьем доме –
в шатком шалаше!
Твержу, твержу
не надобно мне рая,
но  ад уже
не вынести душе.

ЖЕНЩИНЕ  В  СОТЫЙ  РАЗ.

Хочешь,
 нервы потрепим себе
и прикроем тряпьем!?
Прикоснемся друг к другу
да так,
чтоб связать все концы
и начала.
Чтобы все между нами
начавшись
и тут же кончалось!
Ты же помнишь об этом?
Но знаешь  об этом не всё!
Что не знаешь
о том
пусть расскажут тебе
твои жаркие губы!
Эти груди тугие
и острые копья сосков!
Пусть расскажут тебе
все плакучие ивы лесные,
и тяжелые залежи
русских снегов.
Пусть оплачет тебя,
изначальный
весь род материнский,
что привык отправлять
на войну
своих взрослых сынов.
Исполать тебе – русская женщина!
Силы твоей исполинской
Разве может осилить
и время,
и полчища
лютых врагов?
Вот и я не смогу
ни чего
к твоей славе добавить.
И смиренно,
и робко стою на пороге
твоем.
Славословия много,
но разве словами исправить
всё,
что было меж нами,
пластало меж нами
огнем!

МЫСЛЬ  О  СУМАСШЕДШЕМ  ДОМЕ.
   
                «Для чего это в грозное весело
                Грязных кулачищ замах.
                В.Маяковский.

Что-то нынче дружок
не весело
Кулаками махать
пришлось.
Заневестилась,
уши развесила,
а потом пошло,
понеслось.
Майданутый на площадь
выскочил,
заорал:
- Гоньба и Долой
Не проспались с тех пор
не выспались
И собачитесь меж собой.
Не хотел о тебе   Руина,
да вот с губ с моих
сорвалось!
В голове у тебя бузина
Бузыкает
и  кровью рвет.
Демократы и казнокрады
Все сплелись,
как змеи в клубок!
Ой, не рады тебе
не рады
и не Запад твой
ни Восток.
Сшита ты на живую нитку
из лоскутьев,
а не с холста.
И сосешь ты
чужую титьку
подлой матери
и отца.

ПАМЯТЬ ПРОСЫПАЕТСЯ.

Просыпается память
и нет мне покоя
словно я осужден
за попытку разбоя.
Вот без стука вошли
знаменосцы конвоя…
И безропотно я
подставляю им руки,
чтоб они отвели меня
в кузницу муки.
А когда в полусон я забьюсь –
в нём растаю…
Соглядатая там,
за собой
замечаю.
Он стоглазые очи
с меня не спускает.
Гневом все в нём кипит
и рычит он,
 и лает.
 Избавленье одно –
нужно срочно проснуться
и с молитвой Иисуса
встречать своё утро.
Только знаю я –
память своё не упустит
и душа удивится
оборванной люстре...
 А потом улетит,
чтобы в вечности скрыться…
И опять это будет кому-нибудь
сниться..
И потомок мой дальний
проснётся и скажет:
- О боже!
От чего, и зачем эти мерзкие рожи?
Что за память такая
моя родовая,
что вина,
как стена
не горит,
и не тает?
До скончания века,
как медь колокольная будешь!
И ни что
ни чего
ни когда
не забудешь!

ТОВАРИЩАМ.
В моей вы памяти всегда:
и молоды,
и свежи.
Течет вода,
журчит вода,
А вы все те же,
 те же!
Лишь я старею,
я – не в счет!
Такое моё чувство!
Вода течет,
Вода сечет,
прокладывает русло.
И в той давнишней стороне
у  ветхого порога:
поклон воде,
поклон тебе
товарищ мой,
от Бога!

ПРЕД   БУЙСТВОМ  ЖИЗНИ.

Господь мне дал воображенье.
Сей крест несу я с давних пор,
на состраданье
и терпенье
На боль
и стыд,
на свой позор!
Вот так в татарнике
колючем
Бутон раскроется слегка,
Уж шмель гудит
и вьются тучи
букашек разных
у цветка.
Колючки – да!
Нектар – важнее
и фиолетовым огнем
горит,
а время цепенеет
пред буйством жизни
той,
 что в нём.

ТАК ВЕКА ПРОШЛИ.

Из под узких,
набрякших век
на меня глядит
человек.
Я вхожу в глаза,
как в ворота,
чтоб узнать,
какая забота
у него на душе лежит.
Оказалось:
глядит и спит!
Человек
на ходу уснувший,
в тяжком сне своем
потонувший,
чем тебя разбужу я,
чем?!
Но спросил меня век:
«Зачем?
Для чего ты ходишь
и будешь?
Этим денег себе
не добудешь,
а без денег ты вошь,
никто!
Дятел,
спятит
твоё
долото!»
Мир пригрезился,
приглянулся,
с боку на бок
перевернулся
на кровавой своей
постели
и века пошли,
полетели.

УЖАС.
Тихий ужас,
липкий ужас
на моем сидит окне!
Завывает ветер,
крУжит
и ворожит обо мне.
Стой,
метелица шальная!
Кто-то там, в пути
Замерз...
Пес бездомный
умирая
до дверей моих
дополз.

          УТОМИЛИ.
Надоело мне всё это
дело,
мысли нет,
а одна дребедень!
И влезает
в оплывшее тело,
безрассветная,
серая лень!
Жизнь падучей звездою
мелькнула.
Только час,
словно битум тягуч.
Крепче в ручки вцепись,
чтоб со стула
не упасть в настоящую жизнь!
Рассказать бы о ней
 настоящей,
только где  отыщу я слова,
для глухих
и немых,
не смотрящих,
не разумных
и вечно галдящих,
напирающих
на права!?

    У   ЗЕРКАЛА.
«Я себя под Лениным чищу».
                (В.Маяковский).

Я себя перед зеркалом чищу!
Рожи поганей своей –
я не знаю!
Верно и то,
что люблю,
сострадаю,
если на морде своей
замечаю
черные пятна –
души отпечатки!
Как с этой мордой
прожить мне остатки
дней,
что короче мышиного писка?
Смерть подступает
и чувствую,
 – близко!

       ЗАБЫЛИ.
Запах ромашки
резкий и прочный.
Воздух настроен,
настоян, цветочно.
Летние грозы –
легкие слезы!
Все это было,
всё это грёзы.
Сладкие губы –
нежные руки,
Все это вестники
нашей разлуки.
Счастье мерцало
зарницей восхода.
Лебедь садился
на вешние воды.
Белые перья
по озеру плыли…
Как-то мы сразу
Друг друга забыли.

СЛОВО  О  ДАВИДЕ.
(Не рифмованный стих.)

Ты поборол всего лишь Голиафа –
себя ты победить не смог
и в том твоя ошибка роковая,
Давид.
А то, что арфа  пела –
ты плясал
пред Богом Адонаем 
у престола.
Всё пустота!
Поскольку человек,
есть тот,
кто одолел себя –
не Галиафа!
В себе всё в пепел выжиг
легким стал –
пыльцою на ветрах,
идущих с Юга,
дующих с Востока
и сеющих
повсюду семена!
Так ляжет перстный
и –
восстанет вечный!
Очищенный и твердый,
как алмаз!
Что сделал ты?
Ничтожество убил
и сам себя
в ничтожность
изничтожил!
И кто клопа вонючего
раздавит,
но сам в душе своей
его приемлет,
ласкает,
гладит,
сросся с ним,
любим –
не выше тот
раздавленной заразы,
а даже ниже –
клоп в его душе!

ПЕТУШИННОЕ СЛОВО.
Пока  душа моя искала
покровы ангельских небес,
пришел ты
в образе шакала
мой неразлучный,
сладкий бес!
Питался ты моей добычей,
моим  бесстыжим ремеслом,
И вот вошло уже в обычай
мне кукарекать петухом!
О том,
что солнце рано всходит
О том,
что скоро на закат.
Что  где-то рядом ходит-бродит
козел безрогий –
твой собрат!
Собрат?
Картинка не природна!
Уродлива,
 как мы с тобой!
Но, разумеется – народна.
Ах! Боже мой!
Ах, Боже мой!

    БЫВАЕТ.
Бывает что стих,
 как подбитая птица
пытается встать на крыло
и взлететь!
Бывает, что сниться,
отчаянно снится,
что вечно живешь
и нельзя умереть!
Однако обычно
и стих не взлетает,
и время приходит
суровым судьей.
Но внук твой опять
книгу жизни читает
и стих воспарил,
обновленной  строкой!

НЕ  ОТЛИЧИШЬ!
«И даже тоненькую нить не в состоянье разрубить стальной клинок».  (К-ф «Обыкновенное чудо».)
И даже тех
чей мерзкий вид
порой не  сможешь отличить
от светлых ангелов небес.
Такую силу взял в нас бес!
Стальная сеть!
Клинок звенит и рвется ткань
и кто-то шепчет нам:
- Восстань!
Ведь смерти нет!
Есть переход,
есть передел,
 есть то,
что ты достичь сумел.
Всем колебаньям вопреки,
безумству мира и тоски,
на бой с собой!
Всё собери,
что есть в тебе,
доверься Господу
в борьбе
он – твой клинок.

ПЕРЕВОДЧИК-ПЕРЕВОЗЧИК.
Я всего лишь переводчик!
Перевозчик непутевый
на ту сторону реки,
где тела наши легки.
Где дела наши,
как камни
своей тайной тяготеют.
Там где души лгать не смеют,
 я туда перевожу…
Переводы мои – лепет!
Этот лепет слово лепит,
образ  зримый создает.
Чёт и нечет,
жизнь - в зачет.

          БАТАРЕЙНОЕ СЕРДЦЕ.
Вставили мне в сердце батарейку
И запел, как заводная канарейка
Нету песенки грустнее той на свете
Посмотрите, то же будет с Вами дети.
Вставят руки, ноги, печень, почки
Из пробирок выйдут ваши дочки
Нету песенки печальнее на свете,
Чем вот эта о потерянном сюжете.
Человеческое в жизни исчезает
Сердце с батарейкой, не  рыдает.
               
      
            ТЫ ПРОСИЛ БУРЮ.

«Снова бури ночное движение.
 Я с военной грозою знаком…»
«Дайте башню для броневика!
Возникайте бури,
 если надо!»
                А.Недогонов.
Ты бурю просил,
и накликалась буря
у вешнего сада!
Ты туго спеленат ремнем,
портупеей
как будто так надо.
Как будто нельзя без свинца
и без бурь
и без пекла?
Но небо ревело,
свистело огнем
и померкло.
Но крови хватило,
чтоб небо очистить от гари.
И силы достало,
чтоб горло сломать
у  беснующей твари!
             
             ВЕРТИНСКОМУ.
Ты был человеком из сказки…
Забавной и славной,
такой,
где люди одетые в маски
своей торговали душой.
От этого голос ломался,
романс задыхался в слезах…
И в сдвоенной музыке вальса
Вы грезили там о снегах…
В лиловом  и  бананом Сингапуре,
где небеса в медовых облаках,
Вы говорили маленькому кули:
«Как хорошо кататься на санях!»
Мы потеряли прежнюю Россию,
не удержали сталинский свой путь.
Но приоткрыли веки злому Вию
и сердце сжала мерзостная жуть!
И где теперь твой звонкий колокольчик?
Где твой Пьеро, ломающий камедь?
Сейчас в почете жирный барахольщик
И те, кто хочет, да не может петь!

            Я  ВЕРНУСЬ.

Я давно ничего не читаю.
Я пресытился чтеньем давно.
Память в пыль,
в порошок истираю…
Вечер?
День, или ночь –
всё одно!
Эта память –
всевечная стража!
С письменами своими в руках…
И вершится духовная кража
в этих самых - её письменах!
Чет и нечет…
А было ли?
Было!
Но свидетелей нет, ни каких!
Время сдунуло всё,
перемыла
всю посуду и сделала стих!
Ну а ты?
Что ты есть?
Что ты значишь?
Так – былинка на теле земли
Век пройдет о тебе посудачит,
пропоют над тобой журавли…
И забудется всё и проститься,
что простить я  не мог ни когда…
Это будет!
И сниться мне,
Сниться,
Что оттуда вернусь я
 сюда!
               
       
        ДУША МОЯ ПРЯНАЯ.

Чего ты ищешь пряная душа?
Каких еще ты жаждешь наслаждений?
На рынках века не дадут гроша
за соль и перец всех твоих волнений!
Отвергнутая, небом и землей
ты мечешься в пространстве бесприютном.
Лишь вожделенья - грозной толпой
бормочут над тобой, о часе судном.
О часе том, когда приходит Он -
весы в руках и меч в его деснице,
и ангелы – чудовищные птицы
собой покроют низкий небосклон.
О, трепещи тогда душа моя!
Бессмертная - ты в вечности застынешь!
Так гибнет время, в миражах пустыни,
в безводную ловушку нас маня!
Вот так и ты, влекомая соблазном
окажешься в пространстве
безобразном!


      ЗНАК  БЕСКОНЕЧНОСТИ.

Восьмерку положили на диван!
И этим совершили мы обман
изобразив тем самым – бесконечность!
А звездный свет мы обозвали – «млечность»,
а лингву - слово
спутали с лингам!
А знак огня – преобразили в храм.
Наитие вело нас изначала по этой тверди…
Да, нас всех качало,
мы – падали,
но все ж вкусив основ
мы резко отличались от ослов!
От тигров и слонов
и прочей твари…
Но тварности своей не замечали.
Искали мы среди земли – удел,
для подлых дел,
чтоб делал - что хотел!
И каждый умник в уши наши пел!
Кто - как!
О чем?
О том поговорим,
когда до пепла на земле сгорим.
Когда себя до корня изживем
тогда,
возможно,
что-нибудь поймем.
Тогда поймем восьмерку и диван!
Тогда узнаем правду и обман.
И будет знанье горше,
чем полынь.
Век раскаленный,
чуточку остынь!
Давай начнем все с чистого листа.
И скажем так,
что вечность – пустота!
Что жизнь – проста!
Любя любовь – люби!
Все в пустоте смыкается в любви…
Что вечен мир,
но смертен человек.
Что в час один
порой сжимает век
 невидимая,
мощная рука!
Что свой конец
имеет и строка…
И всякий стих,
как этот вот – затих.
Глядеть в глаза –
вот бездна для двоих!

         ГЕОРГИН.
                Вертинскому А.И.
В этом домике скромном
и маленьким,
где за окнами снег да полынь.
В не затейливой вазочке
аленькой
словно сгусток огня - георгин.
Видел  тонкие, бледные руки,
что тянулись к нему по утрам.
Ах, зачем мне душевные муки,
эти слезы с вином, пополам?
На весенней лужайке,
проталинке
первоцветов букет соберу.
Что ты плачешь, зайчонок мой
маленький?
Я давно тебя нежно люблю.
Увезу тебя в дальние страны.
Круглый год там цветет апельсин.
Позабудешь снега и туманы,
как горел на окне георгин.
Ты научишься  светским манерам,
по паркетам шелками шуршать
и шептать, на ушко, кавалерам,
то, что мне ты не стала шептать.
В этом домике скромном
и маленьким,
где за окнами снег да полынь.
В не затейливой вазочке
аленькой
словно сгусток огня - георгин.






ОГЛАВЛЕНИЕ.

Чайные розы.
Слепец.
На краю отчизны.
На моей голове бестолковой,
Мистической тайной покрыто
О грядущем человеке.
О поэзии.
Разрыв.
Душа моя измучилась во мне.
Вода Катуни.
О смирении.
Постмодерн.
Над темною бездной канала
Судьба.
Друг, или враг?
Не свет, а пустота.
В доме без стен.
Стихи о переменах.
Воля.
О совести.
О поэзии
Белле Ахмадулиной.
Вьюга.
Колыбельная.
Про птичку и спичку.
Пасха.
Памяти Александра Зарубина.
Не соответствие.
Ночь дня.
Моя гитара.
Позитив.
Вначале было слово.
Осеннее настроение.
Магнолия цвела.
Любовь играла на кларнете.
Ирине Ракша.
Ночное.
Поэту, фронтовику.
Геннадию Юрову.
Будем стоять.
Я  устал.
Нет  науки верней.
Дума о Донбассе.
О власти и Насти.
О себе и о тебе.
Философия.
Пролетела ворона.
Родина.
Нельзя отчаиваться.
О  скотстве.
На кресте.
Женщине в сотый раз.
Мысль о сумасшедшем доме.
Память просыпается.
Товарищам.
Пред буйством жизни..
Так века прошли.
Ужас.
Утомили.
Забыли.
Слово о Давиде.
Петушиное слово.
Бывает.
Не отличишь!
Переводчик-перевозчик.
Батарейное сердце.
Ты просил бурю.
 Вертинскому.
 Я  вернусь.
 Душа моя пряная.
 Знак бесконечности.
Георгин.
.