Шеф взял меня по рекомендации или, сказать точнее, учитывая рекомендацию. Оценку мне давал человек, которого я уважал и любил, поэтому нет ничего удивительного в том, что оценка эта была положительной. Конечно, был и испытательный срок, или его подобие, поручения, важные и не очень, беседы короткие, пристрелочные, на ходу и глаза в глаза.
Шеф принадлежал к категории людей цепких и зубастых, это был бизнесмен, деловые качества преобладали. Ему, видимо, понадобился помощник, человек, которому можно было бы перепоручить часть рутинной работы: телефонные переговоры, звонки, прием и отправка документов, факсов, - в общем, офис-менеджер, доверенное лицо.
Я согласился, хотя все это было для меня в новинку, всему приходилось учиться буквально на ходу и каждый день. Но учиться необходимо, кем мы станем, если от учебы откажемся?
Кроме всего, это была Москва, а я люблю Москву, этот город близок мне по темпераменту; если Петербург спокоен, взвешен, доброжелателен, то Москва иногда взбалмошна и нерациональна, смеется и плачет не напоказ, а просто не скрывая чувств.
Офисом служила простая съемная квартира в Медведково, и от метро пешком было недалеко. Я с удовольствием выбирался в центр и бродил по Тверской и Никольской, по ГУМу. Метро уносило меня вдаль и ко времени возвращало с охапкой запомнившихся глаз, лиц, ощущений.
Ощущения и чувства мне было с чем сравнить. Я ночевал в Москве на заброшенной стройке, в кустах, на вокзалах и в аэропортах, в гостиницах и на съемных квартирах. В этой квартире, я был, по сути, один, шеф приезжал примерно раз в день, да и то не всегда. Я старался, конечно, выполнять все задания и поручения, готовил еду я себе сам, уборка тоже была на мне.
Зарплата была оговорена и была фиксированной. Может, она была небольшой, но меня устраивала. Кроме того, по результатам удачных соглашений, операций, сделок, шеф обещал хороший бонус, поэтому стимул для усердия, конечно, был. Сильно мотивировало и то, что мама была на пенсии, в Крыму, бывшим тогда украинским, и пенсия эта была нечеловеческой и позорной.
Я старался учиться у шефа хватке и предвидению, умению просчитывать ситуацию и принимать верные решения. Я дорожил этой работой и доверием этого человека, держал себя в форме и не позволял никаких отступлений от дисциплины. Я рассчитывал свое время и был готов к любым ситуациям, звонкам, встречам. Оснований жалеть о том, что он взял меня, у шефа не было, я это чувствовал по его поведению, рукопожатию, взгляду.
Приезжая, шеф обычно справлялся о результатах и, подводя итоги, давал новые поручения и предложения, разрешалась свобода творчества, в разумных пределах. Все эти предложения и задания обычно не противоречили голосу моей совести.
Но однажды шеф, без тени сомнения, велел послать на один из заводов факс с предложением отправить на указанный нами адрес их продукцию; это была, если не ошибаюсь, катанка, в количестве двадцати вагонов. С условием отсрочки платежа в тридцать банковских дней. - Если все пройдет хорошо, - сказал шеф, - сразу получишь пять тысяч зеленых. - Ясно, - сказал я и закрыл за ним дверь. Пять тысяч это здорово, можно купить квартиру у нас дома. Я напечатал письмо и смотрел на него. Я понял, что отправить его я не могу.
Я не знаю, собирается ли шеф осуществлять платеж или нет, а в обмане я участвовать не могу и не хочу. Хозяин завода не возместит людям потерянные деньги из своего кармана, и они останутся ни с чем. Я отчетливо представил, что стою на меже, разделяющей две армии людей. С одной стороны, были все, кого я любил, кому верил и кто верил мне. Там была моя мама, бабушка, мой друг Виталя, те, кто были живы и кого в живых не было, те, за кого я рад был бы умереть. Там были люди, благодаря которым стоит страна, на которых все держится.
Они смотрели на меня - и я не мог шагнуть на другую сторону, где все остальные, называющие совесть предрассудком, рудиментом, смеющиеся над ней. Они веселились, называли меня дураком, крутили пальцем у виска. Но я выбрал своих, они расступились и приняли меня, простив колебания и слабость.
Человек, рекомендовавший меня шефу, рассказал ему, что я не предал и не "кинул" его за все время нашей работы, хотя мог сделать это много раз. Это не совсем так. Я не "кинул" его и не предал, потому что не мог сделать это, потому что выбрал свою сторону давно. И никакое количество денег этого не изменит. И если по Иосифу Бродскому, человек - это сумма поступков, то шеф, как человек неглупый, должен был догадаться, каких предложений мне делать не стоит.
Я ни о чем не сказал ему, а он ни о чем не спросил. Он был уверен, что факс я отправил, обещание пяти тысяч было для него безусловной тому порукой. Ничего не изменилось, я был так же выбрит, внимателен и всегда готов к работе. Только я стал сильнее, и был среди своих.