- Ну, хвалиться достижениями не буду, - скромно заявил с трибуны райкомовец.
- Вась, жалуйся! – весело и глумливо крикнул из зала пожилой рабочий. Ника захохотала. - Она тебя уволит! – Дернула ее за рукав Настя из пластмассового цеха.
- Руки коротки, - возразила Ника. Она, то бишь, секретарь парткома Березкина, смотрела на Нику из президиума с суровой укоризной.
Ника умела время от времени находить приключения на свою голову. Диссиденткой она не была никогда(не до жиру), но из-за врожденного чувства справедливости периодически «шла поперек борозды». То писала о плохой работе столовой, то разбиралась в причинах неудачного лета в заводском пионерском лагере (от не очень талантливого подбора кадров - до плохого питания и наскоро отремонтированных старых корпусов), а то и вовсе цитировала без купюр крамольные высказывания выходящих из партии в конце 80-х рабочих.
Все это не могло нравиться ни партийному, ни профсоюзному, ни административному руководству. И если критику плохо подготовленного очредного смотра художественной самодеятельности ей бы еще простили, то некоторые другие моменты пахли не просто «выносом сора из избы» и подрывом начальственного авторитета.
- Ты думаешь, они ничего не знают о столовой? Или думаешь , что кто-то из них мясо на рынке покупает? Наивная ты или дурочка? - Спрашивали ее девчонки из соседнего с редакцией ОТК.
Ника искренно не интересовалась политикой: не до того, со своей бы жизнью разобраться. Кроме того, ей гораздо ближе были «вечные темы» - она обожала писать о культуре, театре - для «большой газеты», ей прекрасно удавались зарисовки и очерки о людях. Но... времена были смешные. Придурошный долговязый Сан Саныч, шеф ее первой многотиражки, заикаясь от волнения и повторяя слова по три раза, возмущался, читая какую-нибудь ее невинную зарисовочку:
- Ты что, что, что, хочешь меня посадить? На «голос Америки» работаешь? При чем тут «голос Америки» Ника уразуметь не могла. Ну что может заинтересовать коварных американцев в ее лирическо-оптимистических опусах? Ника же не писала о бесчисленных черных рамочках на стенде у проходной: дня не проходило - вредное свинцовое производство, и методы защиты весьма примитивны. Черным был и снег на подоконнике редакции – цех со свинцом – прямо напротив него. В первый раз, выйдя из гальваники, на полу разлиты едкие лужи, с его ужасным химическим запахом (глаза слезятся) на свежий, морозный воздух, она тут же на такой вот темный снег и села.
В заводских многотиражках было много прелестей: те же прогрессивки и премии, например, не такие, конечно, как у рабочих или парткома, но все равно приятно. Приятно было чувствовать реакцию на свой материал оперативно, не отходя от кассы. Идешь себе на следующий день после выхода номера по коридору заводоуправления или по территории, а тебе все улыбаются, хвалят, благодарят.
А о свинце на первом заводе и феноле на втором по легкомысленности молодости она как-то не задумывалась. Нынешнее производство вообще почти стерильное – чуть ли не все работники в белых халатах, завод находится в самом сердце города, на территории древней крепости – в самом Детинце. В церкви 17-го века – склад готовой продукции, фрески сквозь закопченные коммуникации проступают. Это уже потом, в 90-е про фенол от пластмассового цеха стали говорить и писать. В самом центре города, на Красной площади, рядом с Домом советов, он превышал норму в пять раз.
… В данный момент у Ники с Березкиной в отношениях напряженка. Березкина придирается и разговаривает официальным тоном. Парткомша – Никина ровесница, чье-то протеже. Не замужем. Целенаправленно делает карьеру и уже побронзовела. Нике смешно: чего выделываться? Ника знает начальницу Ритку со студенческих времен. У Березкиной обаятельная улыбка ( с которой, правда, несколько контрастируют холодные, "административные" глаза), и вообще она девушка симпатичная – Ника ее ни капельки не боится. (Впрочем, кого когда боялась Ника?)
(Продолжение следут...)