Наследственность Николая Алексеевича Некрасова (1821-1877) чрезвычайно своеобразная. Прадед поэта и дед проиграли в карты несколько тысяч душ крестьян. В них пошёл и отец Некрасова «внешне блестящий, но душевно ненормальный и пустой человек, выросший “красивым дикарём”, как его звали, едва умевший подписать своё имя, больше всего интересовался картёжной игрой, женщинами, кутежами и охотой». (Сегалин Г.В., 1925). Хотя после предков проигрывать уже особенно было нечего, отец поэта содержал «крепостной оркестр и огромную псарню в маленьком имении. Характер имел жестокий. Мать «“покрывала” игры Николеньки с деревенскими ребятами, хотя всё становилось известным от “наушников”. Муж “разъярялся”: “привяжет жену, в наказание, к липе, строго-настрого запретив давать ей пить, а сам опять уедет на охоту”». (Юферев Л.А., 2015). Аффективными нарушениями страдала и родная сестра поэта.
Убедительно звучит заключение советского литературоведа Владислава Евгеньева-Максимова: «Впечатления детства, а в особенности юности сделали Некрасова замкнутым, недоверчивым, себе на уме, настроили его очень скептически в отношении окружающих и привили ему крайнюю сдержанность в проявлениях всего чисто личного». (Евгеньев-Максимов В.Е., 1930).
Унаследовал Некрасов и нечто полезное: практически абсолютную память. Он помнил наизусть все свои многочисленные стихотворения и мог в любое время их воспроизвести.
Осенью 1832 г. Николай поступил в первый класс Ярославской гимназии, где вскоре, по собственным словам, «ударился в фразёрство, начал почитывать журналы… писал сатиры на товарищей», а занятиям предпочитал игру на бильярде. Из-за постоянной неуспеваемости ему пришлось покинуть стены учебного заведения, не окончив пятого класса, в котором «оставался даже три года». (Макеев М.С., 2017).
Пониженный фон настроения сопровождал Некрасова всю жизнь. О своей юности он написал такие строки:
«И в новый путь с хандрой, болезненно развитой,
Пошёл без цели я тогда...»
«Подражание Лермонтову», 1846 г.
Грустные автобиографические сведения поэта относятся к 1838-1840 гг., когда отец перестал помогать ему деньгами, потому что сын «не поступил в полк». Они рисуют картины нищеты, порой доходящей до жизни на подаяния, на копейки за написание писем для неграмотных и до ночлежек для бездомных. Некрасов вспоминает: «Ровно три года я чувствовал себя постоянно, каждый день голодным. Не раз доходило до того, что я отправлялся в один ресторан на Морской, где дозволяли читать газеты, хотя бы ничего не спросил себе. Возьмёшь бывало для вида газету, а сам пододвинешь к себе тарелку с хлебом и ешь». (Кораблёв В.Н., 1914).
Но к середине сороковых годов таланты Некрасова помогли ему достичь успехов как в поэзии, так и в издательском деле. Нас однако больше интересуют психопатологические черты его личности и их отражение в творчестве.
Некрасова преследовали два «психиатрических бича»: депрессия и игромания. Депрессия обострялась периодическими суицидальными мыслями, а страсть к азартной игре в карты не оставляла его всю жизнь.
Его возлюбленная Авдотья Панаева вспоминает: «...если бы кто-нибудь видел, как он по двое суток лежал у себя в кабинете в страшной хандре, твердя в нервном раздражении, что ему всё опротивело в жизни, а главное - он сам себе противен, то, конечно, не позавидовал бы ему». (Панаева А.Я., 1986).
Материальное положение Некрасова быстро улучшилось не только за счёт издательского «бизнеса», но и необыкновенной удаче в игре. Случайности в обоих случаях не играли никакой роли. Обогащение народного поэта, воспевавшего бедняков, в полной степени было обусловлено чертами его личности. Возможно Некрасов «единственный великий поэт, который был ещё и великим предпринимателем; обычно эти качества сочетаются плохо». (Киреев Р.Т., 2007).
По воспоминаниям историка литературы А.М. Скабического, Некрасов «сознательно стремился к наживе этих благ, постоянно был себе на уме, всех поражал своей холодной практичностью и способностью сколачивать копейку, прибегая для этого порой и к не совсем благовидным поступкам, заставлявшим негодовать на него друзей и даже отворачиваться от него… Люди с темпераментом Некрасова редко бывают склонны к тихим радостям семейной жизни. Они пользуются большим успехом среди женского пола, бывают счастливыми любовниками или Дон-Жуанами, но из них не выходит примерных мужей и отцов. Понятно, что и Некрасов, принадлежа к этому типу, не оставил после себя потомства». (Скабичевский А.М., 2001).
Как верно заметил этот литературный критик, подобный тип личности имеет и свои отрицательные стороны. В возрасте 33-х лет у Некрасова был обнаружен сифилис, который, как и полагалось в то время, лечили втираниями ртутной мази. Современники не без ехидства поговаривали, что знаменитый к тому времени поэт «весь сгнил от разврата с француженками». Разумеется, наличие подобного заболевания никак не могло поднять настроение Некрасова даже при баснословных выигрышах в карты.
В начале 1850-х годов Некрасову казалось, что дни его сочтены.
«Дожигай последние остатки
Жизни, брошенной в огонь! -
писал он одному из друзей. Его страдания выразились в стихотворениях "Умру я скоро", "Тяжёлый год", "Замолкни, муза, мести и печали" и др.» (Чуковский К.И., 1954).
Депрессия продолжала нарастать, что подтверждают строки из писем 1856-1857 гг.: «У меня припадки такой хандры бывают, что боюсь брошусь в море, коли один поеду да лихая минута застигнет». «Физическое моё состояние таково, что всякое душевное беспокойство делает меня никуда не годным, я просто теряю самообладания. Смолоду я боялся смерти, теперь я боюсь жизни. Гадко!» «В день двадцать раз приходит мне на ум пистолет, и тотчас делается при этой мысли легче». (Некрасов Н.А., 1930).
«Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть».
«Друзьям», 1876 г.
Гениальность совместима со многими пороками, в том числе с жадностью и страстью к азартным играм, но последние не могут не оставить на ней своего пятна. В середине шестидесятых годов «Некрасов остался без журнала, с сильно испорченной репутацией среди “своих” и не изменившейся репутацией у правительства, не поверившего в его изменение, а потому перспективы его как издателя были крайне сомнительны. Своеобразный итог подвёл бывший приятель Тургенев, спрашивавший Боткина в письме из Баден-Бадена от 24 октября: “Видишь ли ты экс-журналиста, экс-поэта и присно-жулика Некрасова?”». (Макеев М.С., 2017). Один из крупнейших писателей Серебряного века Б.К. Зайцев утверждал: «Нет в русской литературе фигуры, более дающий облик славы и падения, возношения и презренья». (Зайцев Б.К., 1991). Мало о каком русском гении отзывались столь презрительным образом.
К 1850 г. страсть к карточной игре превратилась у поэта во «вторую профессию». Целью Некрасова стало накопить с помощью выигрышей «заветный миллион» рублей. Уже в стихотворениях первой половины 40-х годов встречаются данные о том, что у Некрасова развилась игровая зависимость:
«Дотла пропонтируешься,
Повеся нос уйдёшь,
На всех день целый дуешься,
А там опять за то ж.
«Говорун», 1843-1845
Со годами наследственная некрасовская страсть к карточной игре не прошла, но он стал первым в роду, который не проигрывал. Помогала поэту выигрывать его невероятная память. «И отыграл очень много. Если не на миллионы, то уж на сотни тысяч счёт шёл». (Скатов Н.Н., 1994). Трудно поверить, но даже свою вторую жену – Зину – он выиграл в карты. Она была содержанкой некоего купца, который, проиграв, предложил её поэту в качестве долга.
Карты стали превращаться для Некрасова в постоянный и надёжный источник дохода. Он быстро превратился в профессионального игрока с замечательным знанием механизма игры, её психологии, с железной системой, с чутьём, до какого предела можно доходить, когда и на какой сумме остановиться. Никакая издательская деятельность и никакие гонорары не приносили ему таких доходов. «Успехи в игре породили слухи о шулерстве Некрасова, в чём, впрочем, он никогда не был уличён. Сам он считал игру одним из видов заработка. Так, однажды поэт “заработал” деньги для поездки за границу на лечение». (Ерышев О.Ф., Спринц А.М., 2015).
Страсть Некрасова к картам приняла угрожающие размеры после окончательного расставания с Панаевой в 1864 г. «Он и сам в немногочисленных письмах тех лет жаловался, что заигрался и что игра не даёт ему возможности заниматься делами… Карты, а не журнал, его кормили и подпитывали его издательскую деятельность». (Макеев М.С., 2017).
Естественно предположить, что подобная игровая зависимость должна была наложить свой отпечаток на творчество Некрасова. Один из биографов предполагает, что «охота и карты, которым Н.А. Некрасов предавался с какой-то необузданной страстью, были, в большей степени, одним из способов избавиться от тоски, отвлечься от неё. Даже само творчество в значительной степени служило этим целям». (Милявский В.М., 1993). После удачной охоты, как и после карточного «освежения», Некрасову всегда хорошо работалось. Приступая к большой поэтической работе, он «разматывал нервы», по нескольку ночей играя в карты. Удивительная взаимосвязь творческого процесса с такими необычными факторами.
В 1876 г. поэт тяжело заболел и перенёс мучительную операцию, которая лишь отсрочила его смерть. Спать мог только с помощью наркотических средств. Но несмотря на страдания, нечеловеческим напряжением воли он находил в себе силы слагать свои «Последние песни»:
«Нет! не поможет мне аптека,
Ни мудрость опытных врачей:
Зачем же мучить человека?
О небо! Смерть пошли скорей!..
Борюсь с мучительным недугом,
Борюсь – до скрежета зубов…
О муза! Ты была мне другом,
Приди на мой последний зов!»
«Вступление к песням 1876-77 гг.»
Предположительные диагнозы: циклотимия; соматогенная монополярная депрессия; компульсивное влечение к карточной игре.