Этот вечер у Яна складывался как нельзя лучше. В сигаретном дыму и тусклом свете одного из богемных клубов Петрополиса, под неприкрытые разговоры и возгласы явно скучающей и подвыпившей публики, с балкона второго этажа ему открывалась довольно любопытная картина.
На небольшой сцене клуба, который спрятался в складской зоне старого города, стояла девушка, определённо выбивающаяся из весьма мрачного тона картины. Её голубое атласное платьице с широкой юбкой чуть ниже колен вместе с растерянным выражением простенького лица создавало вполне миленький образ. Похожая на принцессу, которая потерялась в тёмном жутком лесу, зажатая и слегка дрожащая, она тонким голоском начала читать своё стихотворение. Публика тут же поутихла и затаила дыхание.
Первые строки вылетели из неё с напускной уверенностью, быстро и громко, будто она стояла у школьной доски и впервые что-то читала наизусть. От реакции толпы, которая не заставила себя ждать, напускная уверенность юной леди начала чередоваться с то и дело затухающим голосом. Тем не менее, утопающая в скованности, она с достоинством дочитала стихотворение, после чего выдохнула и радостно улыбнулась. В своих строчках она поведала всем про свою безответную любовь и ужасную душевную боль, про волевое решение никогда не влюбляться, так как быть одной лучше, чем мучиться от потерь. Всё это было подано пятистопным ямбом и приправлено архаичными словами на манер старой Империи.
Когда девушка закончила, весь клуб продолжал гудеть так, как и гудел во время её выступления, то ли забыв, что кто-то вообще стоит на сцене, то ли не заметив, что выступление закончено. Немного поутих он лишь тогда, когда один из трёх судей, сидевших за столом по правую руку от чтеца, взял микрофон и попытался развеять эту неловкую паузу на сцене.
- Ну... что ж... аплодисменты! - сказал он и повернулся к принцессе. - Не буду лукавить и ходить вокруг да около. Ужасно всё, кроме ритма, который, благо, выдержан, и рифм, но и к ним есть вопросы. А на счёт содержания твоего стихотворения я скажу так. Н-да... В этом мире что, больше не о чём писать, как о том, как тебе плохо?! Да ещё и из-за того, что тебя, девочка, бросили! Да ещё и как это написано! Скорее Империя станет свободной, чем я скажу, что это стихотворение прилично выносить на публику. Ах, да, ведь ещё есть и подражание пыльной старине. Если ты вдруг соизволила путешествовать во времени и прибыла к нам из восемнадцатого-девятнадцатого веков, то это даже для того времени плохо, поверь мне! А если всё же ты - обычная обиженная девочка, которая решила придать себе флёра, то могла бы хорошенько изучить поэзию тех веков и сделать что-то приемлемое, отдав заслуженную дань языку того времени. Я пишу уже пятнадцать лет и...
И в таком ключе ещё несколько минут, словно в назидание всем остальным, худощавый брюнет и поэт со стажем отчитывал особу, которая лишь на секунду после жидких аплодисментов из какого-то тёмного угла бара с улыбкой взглянула на судей, а потом, чуть ли не плача, стояла и смотрела в пол.
Второй член жюри, неспеша куривший в потолок, с взъерошенными светлыми волосами и в джинсовой с потёртостями куртке, был менее многословен и старался быть мягче. Он тоже посоветовал девушке больше изучать поэзию, при этом сделав акцент на современную. Третий же, бородатый мужчина с серьёзным видом, представившийся писателем и сидевший дальше всех от юной поэтессы, от комментариев вовсе отказался, дав ей лишь один бал из десяти.
- Кто вообще посадил их в жюри и дал право так унижать людей? - с возмущением и явным отвращением ко всему происходящему резко бросила Алла.
Ян, загнув под себя правую ногу, облокотившись на спинку диванчика и с упоением наблюдая за происходящим на сцене, лишь на миг глянул свою девушку, вздохнул и продолжил смотреть на сцену.
- Алла, солнышко ты моё ненаглядное, расслабься и получай удовольствие, - улыбнулся после нескольких секунд молчания Ян, не переставая наблюдать за жюри, у которых начался легкий спор из-за разных взглядов на рифмы. – Пожалуйста, не воспринимай всё так всерьёз, ведь все же понимают, что поэзия - это не то, чему нужно жюри. Но раз уж это публичный баттл и раз уж эта девочка пришла в нём участвовать, а на кону целых две тысячи рублей, то нужно быть готовым к тому, что тебя смешают с грязью! Тем более тут двадцать участников, один из которых в итоге получит заветные деньги и, скорее всего, тут же их пропьёт. Вот эти ребята в жюри и решают, кому отдать награду, кто больше достоин, исходя всего лишь из личного мнения. А ведь с каждым ещё нужно пообщаться и каждого выслушать. Алла, хватит всё воспринимать в штыки.
- Мне тут не нравится! Ладно жюри, но тут публика пьяных малолеток, которые мешают выступать людям...
- А ты сейчас чем занимаешься? - со смешком спросил Ян и краем глаза на мгновение глянул на Аллу. Она ничего не ответила, лишь побегала глазами, а потом быстро взяла телефон и начала с пустым взглядом листать ленту какой-то соцсети. Парень почувствовал неприятное напряжение, исходящее от его второй половинки, которое тут же вызвало у него беспокойство.
В это время на сцену быстро запрыгнул, решив не проходить за кулисами, полненький, немного дёрганный парень, который настолько хотел казаться уверенным, что был похож на переигрывающего актёра студенческого театрального кружка. Он сразу же начал очень экспрессивно читать философское стихотворение о восприятии искусства, как нелепую пародию на жизнь, используя библейские образы и вполне неординарные метафоры. Над подачей судьи посмеялись, но вполне высоко оценили текст, хотя у него и были некоторые проблемы в техническом плане.
Наблюдая за сценой, на которую выходили очень разные поэты и поэтессы, Ян невольно сравнивал их выступления со своим. Ему это доставляло огромное удовольствие, так как анализируя промахи и удачные моменты своего выступления и выступления других, чувствовал, как набирается опыта. Каждый из членов жюри довольно высоко оценил выступление Яна с политически-саркастическим и протестным стихотворением, с которым парень вошёл в пятёрку лучших первого этапа поэтического баттла.
Первый член жюри сказал молодому поэту, что ему нужно было дать людям подумать над смыслом стихотворения самим, оставив его без финала, бьющего прямо в лоб. Второй согласился с первым, добавив, что тема, которую взял Ян, очень актуальна, что она сейчас фонит отовсюду, и что в ней нужно разбираться, так как она многогранна, а стихотворение Яна слишком нравоучительно. Писатель же особо оценил молодого поэта, выразив ему свою признательность и благодарность, так как сам писатель пишет обо всём этом уже почти десять лет, пытаясь разбить в людях равнодушие к происходящему в Империи.
Поэзия до определённого времени была для Яна за гранью понимания, а творцы - чуть ли не небожителями. Потом случилось так, что парню удалось познакомиться с шестнадцатилетней поэтессой, которая писала такие стихи, которые он никогда бы не отличил от тех, какие преподавали ему в школе или колледже. В тот момент было принято решение попробовать что-то написать. Получилось коряво, банально, но получилось! Шли годы, а новоиспечённый поэт всё больше убеждался, что на языке поэзии говорят людские души. Правда, как и другие языки, язык поэзии для начала нужно выучить, тогда душа любого человека сможет заговорить. Если человек не знает этого языка, он будет выглядеть, как ребёнок, изображающий разговор иностранца, или пытающийся писать прописью, повторяя за взрослыми, при этом зная лишь полторы буквы. Умилительно, а порой, даже уморительно, но не более того. И совсем другой разговор, кому чьи души нравятся, кто чьи души хочет слушать - дело вкуса.
Молодой поэт писал не больше пяти лет, с самого начала зарёкшись, что будет всеми силами обходить стороной любовные стихи, понимая, что вряд ли даст миру что-то новое по этой теме. Только лишь спустя сотни строк и смыслов он осознал, что любовные стихи пишутся не для мира, а для того, кого любишь.
Теперь же в описании банально-любовных переживаний Ян не видел ничего дурного, но постоянство прибегания к такому ему казалось вульгарным и безвкусным, тем более, если это делается грубо и неотёсанно, как в большинстве попсовых композиций. Его всегда огорчало, если душа человека не видит ничего дальше собственного носа, вводила в уныние зацикленность многих душ на самих себе, их замкнутость и ограниченность. Поэзия, как и любое искусство, всеобъемлюща и является лишь одной из призм, сквозь которую показывается, отпечатывается мир и высказываются мнения о нём в контексте времени и событий. Было бы кощунством не использовать стихи для того, чтобы делать этот мир лучше, обращаясь прямиком к людским душам.
- Так, попрошу внимания, - начал худощавый брюнет. – Наконец-то первый этап баттла кончился. Перейдём ко второму.
На сцену вызвали пятерых полуфиналистов, каждому из них дали по листочку, где едва понятным почерком было написано: «Никто не знает, как достойно жить». Заданием было сочинить стихотворение за десять минут, отталкиваясь от этих слов.
У Яна сразу же появились мысли, складывающиеся в строки, которыми он с радостью готов был поделиться. Парень всегда и на всё имел какое-то мнение, а зачастую - даже несколько, периодически в них путаясь и не всегда понимая, какое ему ближе, так как всегда пытался понять всё и вся, стараясь смотреть на всё с разных сторон.
После того, как задание на второй этап баттла было получено, молодой поэт быстро поднялся на широкий балкон - второй этаж - с видом на сцену и бар, где собирался закончить стихотворную мысль, но перед своим столиком вдруг остановился и замер. Там он заметил, что Алла даже не сменила позу, в которой с обиженным лицом всё ещё продолжала залипать в телефон. Поэт глубоко вдохнул, медленно выдохнул и сел на своё место.
Клуб гудел в ожидании второго этапа, жюри перешёптывались между собой, а участники усердно пытались что-то сочинить. В это время к сцене со стороны бара подбежала пьяная девушка с очень короткими растрёпанными тёмными волосами и громко закричала:
- О, пока тут никого, дайте я вам кое-что своё расскажу!
На сцене тут же появилась высокая девушка с синим каре, в берцах, широких светлых штанах и чёрном коротком топике, сквозь который просвечивались соски её небольшой груди. Она, немного ссутулившишь над планшетом и пытаясь правильно прочитать фамилии и псевдонимы, с самого начала баттла то и дело выбегала из-за кулис и объявляла участников.
Ссутулившаяся на пару секунд задержала свой взгляд на растрёпанной и кричащей, пытаясь понять, участница это или нет, а потом вопросительно глянула на жюри. Те ответили, что им нужно передохнуть, поэтому никто сейчас выступать не будет. На всё это растрёпанная девушка начала кричать ещё громче, заявляя, что просто обязана рассказать свой стих, а если ей не дадут этого сделать, она никогда больше не появится в этом сраном клубе.
Замолчавший на короткое мгновений клуб вдруг наперебой заорал разными голосами. Загремела ругань, кто-то просил дать из ниоткуда взявшей поэтессе слово, кто-то просил закрыть, наконец, ей рот. Жюри остались при своём мнении и попросили вывести девушку из клуба, тем более большинство их поддержало.
Откуда-то из темноты медленно вышел, видимо, работник бара, схватил девушку за плечи и повёл её, выкрикивающую всевозможные проклятия, на выход. Та, осознав, что на сцену её всё-таки не пустят, решила, что в любом случае она просто обязана рассказать своё стихотворение и начала его декламировать. Из тех слов, которые можно было разобрать, понятно было только то, что все вокруг мерзкие мудаки.
В это время со стороны бара появилась ещё одна пьяная особа, которая, скача вокруг уводимой девушки, начала кричать, чтобы её подругу отпустили и что клуб не имеет права так с ней поступать. Но увидев, что всё бесполезно, неожиданно стала вторым голосом в декламации стихотворения подруги. Теперь слов было вовсе не разобрать. Обеих вывели на улицу.
Начался второй этап поэтического баттла, где каждый из пяти полуфиналистов прочёл то, что успел написать.
Изначально, как только раздали листы, твёрдо уверенный в своих мыслях Ян ожидал от себя, что с ходу напишет, если не целую поэму, то довольно большое стихотворение, которое дастся ему легко. Оказавшись же за своим столиком, он осознал, что ничего дельного написать не сможет, так как не верит самому себе, не верит тем словам, которые должны были стать достойным стихотворением. При этом голова неожиданно забилась чем-то отвлечённым и ненужным, а каждый шорох перетягивал на себя всё внимание. Все строки были невпопад, мысли не хотели складываться в установленный ритм, а время за стихотворением, не понаслышке знал Ян, совсем не ощущалось, из-за чего очень торопился и волновался.
Когда девушка в берцах позвала полуфиналистов на сцену, молодой поэт быстро дописал последнюю строчку, пробежался по листку глазами и ему стало противно от самого себя.
В следующий этап баттла Ян не попал, что посчитал справедливым. Так или иначе молодой поэт был искренне рад, что в первом этапе получил от всех трёх членов жюри положительные отзывы, а от писателя – даже явную похвалу. Единственное же, что его расстроило – это то, что один смуглый поэт, с которым они сидели за одним столиком, стихотворение и подача которого Яну безусловно понравились больше всех, не прошёл даже во второй этап. Зато его друг, сидящий с ним на одном диване, прошёл в тройку финалистов.
Всё это время Алла сидела с недовольным видом, нисколько не отреагировав ни на выход Яна во второй этап, ни на то, что в третий пройти ему не удалось. Молодой поэт тяжело вздохнул и несколько минут просто смотрел на свою девушку, решая, как ему поступить. Он знал, что, если начнёт её успокаивать, совсем не понимая причины её недовольства, просто лишь гадая по лицу, то будет только хуже. Она же всё продолжала молчать. Тогда парень спросил, всё ли в порядке, получив в ответ такое красноречивое: "Всё в порядке", что начал чувствовать себя виновным во всех бедах на земле. Безумно уставший от постоянства таких ссор, в этот момент он решил, что дожидаться конца баттла не стоит.
- Пойдём домой, - сухо сказал Ян, вставая с диванчика и надевая свою куртку.
Он ещё несколько секунд тупо стоял и смотрел на неспешно, но уверено одевающуюся и вылезающую из-за стола Аллу, лицо которой всё ещё выражало недовольство.
Быстро попрощавшись со смуглым поэтом и не дождавшись его друга-финалиста, который был на сцене, Ян пошёл к выходу, а Алла не спеша поплелась за ним. Выйдя на улицу, он ощутил приятный ветерок и мысленно умчался за ним по зоне складских помещений, которые теперь стали офисами, маленькими магазинчиками и различными питейными заведениями.
Петрополис - древняя северная столица когда-то огромной Империи - этой весной был на удивление тёплым и доброжелательным. Этот город был воздвигнут на болотах первым императором государства специально рядом с границами западных стран, так как запад считался им правильным вектором для развития Империи. Но спустя многие годы выяснилось, что город так и не смог осуществить мечту её создателя, потому что Империя начала рушиться под тяжестью ошибок своих правителей, войн и огромностью самой себя.
Со временем столица переехала вглубь страны, а Петрополис так и остался зажатым между западным и восточным мирами. Довольно молодой и вольный, этот город притягивал к себе романтиков со всей империи, давая им творческие возможности и свободу самореализации, втягивая всех в свою неповторимую атмосферу, особо преобладающую в старых районах города.
Майские вечера в старом городе, где располагалась немалая центральная часть вольной экс-столицы, были пронизаны чем-то таинственным, волшебным и сказочным. Чувствовалось, что за любым поворотом не утихали страсти, приключения и авантюры вечно пьяной богемы.
Ян с Аллой были вместе около полугода, а в Петрополис приехали чуть больше месяца назад, решив умчаться в новую жизнь от проблем из прошлой, но проблем только прибавлялось. Постоянные ссоры, которые начались как раз перед переездом, не давали покоя молодому поэту, не понимающему, что вдруг случилось с его возлюбленной.
По дороге к метро Ян то и дело посматривал на Аллу, пытаясь её понять, и периодически спрашивал, что же всё-таки случилось. Она долго молчала, словно не обращала на парня внимания, а потом неожиданно нежным успокаивающим голосом сказала:
- Ты очень хорошо выступил! И я совсем не согласна с судьями. Ян, они, мало того, что несли какой-то бред, так ещё и вели себя так высокомерно, так мерзко и так гадко...
- Алла, милая, не беспокойся, - воскликнул Ян, обрадовавшись, что его возлюбленная заговорила, потом резко схватил её за руку и подтянул к себе. - Всё хорошо! Я понимаю твои чувства, но ничего дурного ведь не произошло.
- Просто я не думала, что будет так: почти все пьяные, кто-то постоянно выкрикивал из зала. Эти противные судьи! Мне так хотелось, чтобы ты победил.
В голосе Аллы слышались нотки разочарования, злобы, обиды и ещё чего-то такого, что было жутко неприятно и противно молодому поэту, но он решил, что это только его проблемы и не стоит их перекладывать на других.
- Я понимаю тебя, понимаю. Ты никогда не была в подобных заведениях и компаниях, поэтому люди в них тебе кажутся враждебными, - тут Ян ринулся вперёд, вскинув одну руку, другой потянув за собой Аллу и воскликнул, - но ведь ничего не случилось! Осмотрись вокруг и кайфуй, милая!
Теперь же Ян активно размахивал руками и без умолку говорил о высоком, радуясь, что его возлюбленная пришла в относительную норму, и что вечер был не совсем испорчен. Отходчивый молодой поэт уже и забыл обо всём негативном и просто радовался моменту, периодически перебирая в голове стихотворение, которое ему не далось на втором этапе.
Спустя некоторое время на перекрёстке показалась станция метро. Ян взял свою возлюбленную за руку, они перешли дорогу. И в этот момент парень вдруг услышал какие-то крики позади себя, сбавил шаг и оглянулся.
На другой стороне улицы, с испуганным и заплаканным лицом, тяжело шла девушка. За ней, дёргая её то за руки, то за волосы, шёл явно озверевший парень, который выкрикивал оскорбления и угрозы в её адрес. И парень, и девушка, похоже, были из Азии, но большая часть оскорблений и угроз от парня звучала на русском. В Яне заиграло беспокойство, начала закипать злость.
- Пойдём! - с явным волнением сказала Алла. - Мне страшно.
- Подожди! - грубо бросил поэт и указал в сторону метро. - Иди позови полицию. На станции она должна быть.
- Нет, пожалуйста, - повисла девушка на его руке и потянула за собой. - Пойдём!
На другой стороне улицы всё продолжалось и набирало обороты. Азиат схватил девушку за плечи и толкнул её в стену, та ударилась головой. Затем он что-то заорал, с размаху нанёс ей ещё несколько ударов по лицу и, словно низвергая в адское пекло, швырнул её на дорогу. Там только-только загорелся красный свет, машины начали тормозить. Девушка, чуть было не попавшая под колёса, налетела на горящий глаз автомобиля. Едва не упав на колени, она оттолкнулась от капота, быстро вскочила и побежала через дорогу, в сторону метро.
Ни одна машина, даже та, на которую налетела девушка, даже не посигналила, ни говоря уже о том, чтобы кто-то вышел. Редкие пешеходы проходили мимо, словно ничего не происходило, а некоторые ускоряли шаг, должно быть, боясь, что они могут быть втянуты в неприятности. Ян мог понять этих людей, но в то же время совсем их не понимал, начиная злиться всё больше и больше.
Девушка пробежала мимо Яна и Аллы, хоть и на каблуках, но довольно быстро, а следом за ней, после короткой заминки понёсся разъярённый азиат. Когда он добежал до Яна, тот одной рукой отвёл Аллу немного в сторону, а другой схватил пробегавшего мимо за руку.
Ошеломлённый азиат, по инерции продолжавший двигаться, вырвался из руки Яна, потерял равновесие и одним движением развернулся. Увидев того, кто посмел вмешаться, он поднял локти, отвёл руки назад и с явным акцентом и звериным оскалом провопил:
- Ты чё?!
Ян посмотрел в сторону метро. Девушка на каблуках, осматриваясь, уже подбегала ко входу на станцую. Люди, ходившие вокруг, лишь косо посматривали на потасовку.
Азиат быстрыми движениями головы пару раз посмотрел через плечо на вход в метро, потом медленно пошёл на поэта, вытянув левую руку вперёд, а правую держа за спиной.
- У него нож! - со стороны крикнула Алла.
"Вижу," - подумал Ян, медленно отступая назад, готовый к любой выходке азиата. Той девушки, за которой он гнался, уже не было видно, значит, часть проблемы решена. Тут поэт почувствовал, что сперва одной, а потом и второй пяткой ударяется обо что-то - поребрик, - а следом из-под его ног начинает уходить земля. Он упал на проезжую часть, сделал кувырок назад, быстро вскочил, осмотрелся и понял, что азиат побежал в сторону метро.
- Стой! - крикнул Ян.
- Нет, хватит! - кинулась ему на шею Алла.
Поэт обнял её, сразу же пытаясь отвести назад, но та словно прилипла к нему. Она тяжело дышала, заливалась слезами и что-то без умолку бормотала.
Парень посмотрел азиату вслед. На встречу ему откуда-то подбежали двое парней. Они, то ли тоже с акцентом, то ли на другом языке, что-то кричали и размахивали руками. Азиат остановился и возбуждённо пытался что-то объяснить подбежавшим к нему людям. В это время, быстро перебежав дорогу, метров за тридцать от пешеходного перехода, к стычке присоединился ещё один прохожий, выкрикивавший отборный русский мат без какого-либо акцента. Возможно, эти прохожие всё видели и решили, наконец, вмешаться. Азиат оказался в окружении трёх людей. Все четверо наперебой кричали. Тут один из вмешавшихся начал обходить азиата, а когда зашёл ему за спину, ударил его, потом - ещё. Азиат жалобно, словно оправдываясь, что-то ещё громче и быстрее заговорил, почти начал кричать.
- Пойдём быстрее, пойдём! Они разберутся, - почти умоляла Алла, потянув поэта, который думал, стоит ли и ему вмешаться, проконтролировать всё, в сторону.
- Ладно, не беспокойся. Идём. Думаю, они разберутся, и всё будет хорошо. Те парни похоже на адекватных. А я сделал своё, - словно попытался уговорить себя Ян, увидев искажённое ужасом лицо Аллы, которая, чуть ли не моля, тянула его ко входу в метро.
Они молча вошли на станцию. Поэт, беспокоившийся обо всех участниках уличной потасовки, тут же подошёл к толстощёкому полицейскому, который стоял у эскалатора и сказал ему, что происходит у входа, попросил разобраться или вызвать наряд. Толстощёкий ответил, что ничего предпринимать не будет, потому что не он несёт за это ответственность. Ян упомянул про нож, но полицейский лишь бросил в ответ что-то невнятное и продолжил, как ни в чём не бывало, разговаривать с рядом с ним стоящим работником метро.
- Трусливые цепные псы! - резко бросил ему поэт и встал на эскалатор, чувствуя взгляд ничего не ответившего полицейского на своей спине, пока окончательно не утонул в подземке.
Возможно, на улице все уже помирились и разошлись, и при этом никто не пострадал. Тем не менее Ян всё равно чувствовал, что в его груди всё больше и больше закипает странное чувство.
- Ты хотя бы сейчас можешь не геройствовать?! - чуть ли не крикнула Алла, быстро повернувшись на поэта. - Ты хочешь, чтобы тебя забрали в полицию?
- За что?! - очнулся Ян и со смешком спросил. - За то, что я сказал ему о том, что у его под носом происходят беспорядки, где участвует, как минимум, нож? Не говори чепухи!
- Ты оскорбил его! Он мог легко тебя забрать!
- Забиралка у него не выросла, - едва слышно сказал парень, заметив, что протёр об асфальт, когда кувыркнулся, рукав куртки. - Смотри, рукав порвал. Жалко, ведь куртка хорошая...
-Ты издеваешься, Ян! - всё повышала и повышала голос девушка. - Думаешь только о себе! А если бы он тебя ударил ножом, что тогда? Ты подумал о своих близких, о маме, обо мне? Нет!
- А ты подумала о том, что эта мразь могла сделать с той девушкой, если он спокойно бьёт её головой об стену и швыряет под машину? - вдруг завёлся Ян. - Знаешь, Алла, это ты думаешь только о себе...
- Я о тебе думаю! Что бы я делала, если бы он ударил тебя ножом?
- Ты что, не слышишь противоречий в своих словах?
- Нет!
- Очень жаль, милая! - с явным разочарованием громко протянул Ян. - Если ты можешь бросить человека в явной беде, то я тебя искренне поздравляю! Мне бы тоже хотелось быть таким, но я не могу, понимаешь? Для меня это самоубийство! То же самое, что убить в себе душу, а потом попытаться жить с этой мёртвой душой, разлагающейся и смердящей!
- Тебе больше всех нужно?
- Да! - крикнул, словно ставя точку в этом споре, Ян и стиснул зубы, не понимая своей вины и стараясь не обращать внимание на то, как заплакала Алла.
Спуск на эскалаторе закончился в полном молчании. Перроны были почти безлюдны, лишь двое молодых парней над чем-то громко смеялись, а на скамейке дремал косматый седой старик. Но молчание между Аллой и Яном звенело в воздухе громче шума приближающегося поезда. Весь путь под городом, водными каналами, рекой они проделали в оглушающей тишине.
Только когда пара поднялась на поверхность и пошла в сторону дома, девушка тихо прошипела:
- Героем себя считаешь?! Да всем плевать на твой героизм...
- Я считаю себя человеком и поступать стараюсь по-человечески, - так же тихо ответил поэт. - И мне не плевать на это, понимаешь? Не плевать на это и тому, кто нуждается в помощи.
Вновь наступило молчание, которое прерывалось Яном лишь короткими высказываниями, которые вырывались из него, о том, что он не может поступать иначе, что он должен был остаться тогда в той стычке у метро и проследить, чтобы всё закончилось благополучно.
- Ну как можно бросить человека в беде? - вдруг остановившись спросил он и крикнул продолжавшей идти вперёд Алле. - Ответь же мне!
- Правильно! Теперь ещё я и плохая! - резко остановилась, развернулась и громко заплакала Алла, сев на корточки. - Ты-то у нас такой правильный, а я плохая! Ты эгоист, Ян! Вот что я давно поняла! Эгоист!
Поэт стоял над Аллой, вспоминая, сколько уже похожих слов она говорила ему за последнее время, сколько раз она плакала так, словно жизни дальше не будет, что он рушит её жизнь, и размышлял о том, что же он делает не так, копаясь в своих поступках и словах.
- Тише-тише, - приподнял он её за подмышки и прижал к себе. - Успокаивайся, и пойдём домой. Всё хорошо.
Несколько минут поэт обнимал свою возлюбленную, успокаивая её нежными словами и пытаясь неумело рассмешить, соглашался в том, что люди в клубе вели себя грубовато, а жюри довольно хамоватые. Про стычку у метро сказано не было, потому что настаивать на своём - значило усугубить ситуацию, а согласиться с Аллой значило быть нечестным к ней, чего допустить со своей стороны он не мог.
Спустя какое-то время объятий в бледно-апельсиновом свете фонарей где-то между средним и малым проспектами Острова, пара медленно двинулась домой. Лицо девушки было заплаканным и полным недовольства, так как она одержала не полную победу над упрямым гуманистом поэтом.
Малый проспект, Четырнадцатая улица, арка, двор - разрушенный колодец, так как дома, который должен был быть четвёртой стороной этого колодца, не было, затем парадная, быстрый подъём на третий этаж и квартира.
Было уже довольно поздно, когда пара добралась до комнаты, которую они снимали в небольшой квартире. Свет в коридоре не горел, но было слышно, как в соседней комнате, зашуршав, навострила уши восьмидесятитрёхлетняя старушка.
Когда Алла вошла в квартиру и начала разуваться, Ян осознал, что не хочет оставаться наедине с ней. Чувствовать на себе её осуждающий взгляд, слушать это давящее молчание и не получать ответов на свои вопросы сейчас было для него слишком тяжело. Тогда он сказал, что они забыли зайти в магазин и купить продуктов, так как ужин готовить было поздно, а есть парню хотелось. Алла, возможно, понимая истинные мотивы Яна, ещё более осуждающе и с вызовом посмотрела него, а он быстро развернулся и ушёл, почти хлопнув за собой дверью.
Во дворе стоял густой и очень тёплый воздух, в который поэт, выбежав из парадной, нырнул и увяз, остановившись в центре двора. Он был словно под водой или в какой-то другой вязкой субстанции, которая с каждым вздохом наполняла его. И вдруг поэт почувствовал на себе взгляд Аллы из окна комнаты, нависающего прямо над дверью в парадную. Дышать сладким густым воздухом становилось тяжело, а ещё тяжелее казался взгляд из окна, от чего Ян стремительно рванулся под арку, в соседний двор, а потом на улицу.
На улице было прохладно, на небе было тучно, как бывает перед дождём. Свежесть, в которой оказался парень после густого смрада двора, в первую минуту казалась спасительной, а потом вдруг стала такой же давящей. Ржавчина фонарей покрывала всё, до чего могла дотянуться. Она растекалась по земле, по машинам и деревьям, расползалась по фасадам домов, заглядывала во все окна. Даже небо не могло спастись от этой ржавчины и, тяжелое, оно кое-как висело над городом.
Ян почувствовал, как эта ржавчина фонарей накинулась на него и полезла ему в уши, нос, рот... Он быстро брезгливо несколько раз сплюнул, начал обеими руками панически вытирать глаза, а потом застыл с ладонями на лице, шатаясь, будто готов был упасть. Сквозь пальцы широко раскрытыми глазами поэт разглядел Малый проспект, промчавшуюся по нему белую машину и человека, повернувшего с проспекта на Четырнадцатую улицу. В этот момент парень попытался взглянуть на себя со стороны, хотя бы глазами этого прохожего, и успокоиться. Он всегда так делал, когда на него набрасывались какие-нибудь сильные чувства, неприятные эмоции, которые он считал нездоровыми, чтобы размышлять здраво и рационально.
Между Четырнадцатой и Пятнадцатой улицами была лишь уставленная скамейками тропа шириной в пару метров, а по сторонам этой тропы - газон. Ян решил присесть на ближайшую скамейку и окончательно успокоиться, вспомнив недавнюю ссору с Аллой, предшествующие этой ссоре события и разобрать всё по полочкам. Поэт не понимал ни причин постоянных ссор со своей возлюбленной, ни того, как можно не помочь человеку, которому явно нужна помощь. При этом он был полностью уверен в своих суждениях, что всё делал правильно, искренне и всем желая только добра.
Просидев на скамейке несколько минут, придя к относительному спокойствию и решив быть более внимательным и нежным к Алле, Ян подумал, что было бы неплохо прогуляться и ещё раз обо всём хорошенько поразмыслить.
Ржавчина на всём стала мягким тёплым светом, небо словно отдалилось от земли. Парень почувствовал, что ему стало гораздо легче, а от беспокойства почти не осталось и следа. Вдруг вспомнился поэтический баттл и неудавшееся стихотворение, которое Яну вдруг захотелось переработать и закончить. Не заметив, как он полностью ушёл в себя, как плавал в океане захлестнувших его мыслей, сочиняя за строчкой строчку, поэт потерял счёт времени. И если бы он не вспомнил, что ему надо забежать в магазин и идти домой, чтобы не заставлять возлюбленную волноваться, то пропал бы на улицах до самого утра, погружённый в себя и сочиняющий.
По пути Ян зашёл в круглосуточный продуктовый магазин, постоянно бормоча придуманные строки зарождающегося стихотворения, прикупил фруктов и отправился домой. Как вдруг, уже возвращаясь на Четырнадцатую улицу, он услышал чей-то крик и сразу же за поворотом увидел перед собой высокого полного мужчину, который кричал на стоящую перед ним миниатюрную девушку, робко смотрящую в землю.
- Всё в порядке? - громко и с вызовом спросил поэт, готовый тут же ворваться в бой.
Мужчина быстро повернул голову и посмотрел на парня яростным взглядом.
- Пошёл отсюда! - сквозь зубы процедил он.
- Если девушке нужна помощь, то я...
- Пошёл отсюда нахер! - вдруг завопила девушка. - Или ты тупой?!
- Слышал, что девушка сказала? - спокойно заговорил мужчина. - Никто тебя о помощи не просит. Без тебя разберёмся. Иди-иди.
Несколько секунд Ян стоял столбом на месте, смотря поочерёдно то на девушку, то на мужчину, а потом, ошеломлённый, быстро пошёл в сторону дома. Лишь под аркой он остановился и там засмеялся над собой, ощущая нелепость своего героизма и крушение своих принципов.
Домой поэт зашёл весёлый, всё ещё смеющийся над собой, сразу же обнял Аллу и сказал, что она была, в какой-то степени, по-своему, права. У неё на лице постепенно появилось сдержанное, на сколько это было возможно, и при этом радостное выражение. Засыпая, поэт продолжил сочинять.
Петрополис, в большинстве своём, очень сильно отличался от всех остальных городов Империи, так или иначе похожих друг на друга. После того, как он перестал быть столицей Империи, он не перестал быть вольным, гордым и великим городом, пережившим войны, революции и не забывшим о своей миссии. Город располагался на устье реки, разрезающей его пополам, на берегах широкого северного залива; архитектура старого города, часть которого находилась на материке, а другая - на островах; фасады домов, улицы, дворцы, соборы, разводные мосты, влажная серая погода и люди - всем создавалась атмосфера свободы в этом городе. Особая красота, сочетающая в себе кошмары дворового и прелесть фасадного Петрополиса, притягивала к себе жаждущих уютной свободы жизни и самовыражения людей: поэтов, писателей, актёров, художников и всех остальных, задыхающихся от чего-то сковывающего, чем пропитана почти вся Империя. Лишь на окраинах, где к старому городу присосалась обыденная современность, Петрополис было почти невозможно отличить от остальных городов - такие же панельные дома, такая же грязь и поганая унылость.
Когда у Яна с Аллой неожиданно встал вопрос, куда им уехать из их глубинки, они, не задумываясь, купили билеты Петрополис. Поэт был в восторге от всего, что было в Петрополисе, это был его город, но, как позже выяснилось, не её. Он две недели искал работу, ища в интернете вакансии, попробовал себя полдня официантом в ресторане названием, который переводился как "Вид", а потом устроился в сотовый ритейл. Алле же не удавалось найти работу и спустя больше, чем месяц.
Ян, один или с Аллой, мог гулять по старому городу в свои выходные целыми днями, сидя на набережных, в садах, парках, прогуливаясь по кладбищам и засиживаясь в библиотеках. Он изучал этот город со всех сторон, а город изучал его. У них сложилась настоящая любовь, они понимали друг друга и давали друг другу всё, что дать могли. Поэтичная натура в парне была в постоянном возбуждении, открывая для себя всё больше и больше, посещая места, где он мог узнать множество талантливых людей, где слушали его стихи, где им интересовались, где можно было спокойно попробовать себя в чём угодно. Его пленяло всё многообразие жизни Петрополиса, все грани этого волшебного города - блеск и грязь, магическим образом сплетающиеся в одно целое.
На следующий день после поэтического баттла и последующих за ним событий Ян проснулся раньше Аллы, записал в телефоне сочинённые строки, приготовил простенький завтрак - овсяную кашу с размятым бананом - и дожидался, когда проснётся его возлюбленная. А потом хотел отправиться гулять по городу, так как погода стояла необычно тёплая и ясная, как никогда подходящая для того, чтобы шататься по городу, изучая его.
- Доброе утро, - сказал Ян, когда увидел, что Алла начала просыпаться и уже открывала глаза. - Как спалось?
- Угу, - потянулась она, на что Ян улыбнулся.
- Я кашу с бананом приготовил на завтрак. Если ты поспешишь, то успеешь её поймать тёпленькую.
- Я не хочу есть.
- Тебе стоит попробовать. Ты даже не представляешь, какой вкусной она получилась!
- А ты представляешь, что я не хочу есть?
- Не ешь, - почувствовал что-то неладное парень и снова улыбнулся, - никто же тебя не заставляет.
- Ты меня заставляешь. Я спала, а ты решил за меня, что я буду завтракать, да ещё и кашей. Но я не захотела и теперь оказываюсь плохой, потому что не ценю твою заботу. И это уже не в первый раз.
Ян одновременно и понимал её, и совсем нет, пытаясь всмотреться ей в лицо, сонное, каменное и недовольное.
- Всё в порядке, - попытался он её успокоить, а потом подошёл и обнял. - Тебе нужно было мне сразу сказать обо всём.
Ян не видел выражения лица Аллы, когда обнимал её, но почувствовал такой холод, исходившей от неё, что чуть было не отшатнулся. После взглянул ей в лицо и увидел это безразличное выражение, опять улыбнулся и, поцеловав её в губы, продолжил:
- Ты пока просыпайся, а я пойду прошвырнусь по улице. Тебе мороженное взять?
- Не надо, - сказала она и посмотрела на Яна, который уже одевался.
- Зря, - сказал он и понял по выражению Аллы, что она не ожидала его ухода, а думала, что он опять будет кружиться вокруг неё и пытаться угодить. Понимая, что он совсем не хочет ввязываться в очередные разборки, повторяться в одном и том же, Ян решил, что должен просто уйти от всего на время, подышать свежим воздухом и порадоваться чистому небу и греющему весеннему солнцу.
Ян взял ключи, рублей триста из кошелька, и вышел из дома. Алла молча проводила его до порога, явно надеясь на что-то, чего парень ей так и не дал, закрыв за собой дверь.
Всё на улице излучало доброжелательность; было сухо, но не пыльно, тепло, но легкий ветер и тёмные тени, периодически налетавшие на Яна, приносили свежесть. Люди и машины слонялись туда-сюда, и парень, чувствовавший себя в толпе всю свою жизнь плохо, в толпах Петрополиса чувствовал себя уютно. Он задержался на набережной Острова, потом прошёлся по мосту и долго гулял вдоль каналов старого города, а потом направился в библиотеку, которая была пропитана, как и весь город, чем-то особенным, где хотелось задержаться, хоть в библиотеках поэт за всю свою жизнь никогда не задерживался.
Было уже далеко за полдень. В это время Ян был почти на окраинах старого города, рядом с набережной какого-то водного канала, приблизительно представляя, где находится библиотека. Окраина старого города была безлюдна, хоть и в красоте она не сильно уступала центру. Даже были в ней свои особенные притягательные черты, складывающиеся, в основном, из приятной тишины и общего колорита нахождения на границе старого и нового миров. Странно, конечно, как старый мир выигрывал у нового в красоте. Однако, этот антураж и придавал границе особый шарм, который привлекал поэта чуть ли не больше, чем красоты центральной части с её великими достоинствами.
Всё ближе подходя к библиотеке, Ян всё больше узнавал местность вокруг неё. Узкие улочки, набитые различными кофейными, булочными и другими мелкими магазинчиками, ухоженные дворики и скверы были так приятны глазу, что хотелось отдать всё, чтобы остаться тут жить, тем более вблизи бы находилась очень уютная библиотека, где можно работать над стихами, читать, да делать что угодно - великое удовольствие.
Первым делом проголодавшийся поэт зашёл в магазинчик, чтобы купить себе шоколадный батончик и что-нибудь сладкое попить, после чего отправился прямиком в библиотеку, которая находить в небольшом дворике. Вход в него был закрыт воротами, на которых была вывеска, сообщающая о том, что чтобы попасть в библиотеку, нужно сделать дозвон на определённый номер телефона, тогда магнитный замок откроется.
Заходя под арку к воротам, Ян достал телефон и сразу начал набирать номер, который был написал на таблице, чтобы попасть в царство запечатлённых на бумаге знаний, историй и миров, как вдруг услышал какой-то кашель и чуть не подпрыгнул на месте.
В своих мыслях и желании поскорее погрузиться в магию этого места поэт совсем не заметил, что под аркой уже кто-то был. В углу между воротами и аркой, сливаясь с окружением, сидел мужчина. Он был в грязной одежде, чёрные с редкой сединой растрёпанные волосы, жидкие усики и бородка, опухшее и побитое лицо выдавали в нём, скорее всего, бомжа. Поэт всегда старался относиться ко всем людям с достаточным уважением, потому что сам вырос в среде, где были очень разные люди, начиная от бездомных, заканчивая самыми падшими.
Мужчина откашлялся и, казалось, одним глазом посмотрел на Яна, который сразу же почувствовал едкий ужасный запах мочи, перегара и ещё какой-то дряни, какой обычно пахнет от стариков, бездомных и пьяниц. Хоть этот запах был парню, как и любому другому человеку, неприятен, он никогда не делал на нём акцента, сочувствуя человеку. В этот раз эта вонь дала понять только то, что человеку нужна, скорее всего, помощь, от чего он сразу забыл про телефон, куда шёл и сразу испросил:
- Вам чем-нибудь помочь?
В ответ последовал короткий кашель, который донёс до Яна очередную порцию вони, и непонятые слова, скорее похожие на бессвязное мычание вперемешку с рычанием. Парень хотел было подлететь подхватить мужчину, постараться ему как-то помочь, вызвать скорую, ведь ему явно было нехорошо, но в его голове возникла вчерашняя сцена с тем, как его послали куда подальше с помощью. Может и этому человеку вовсе не нужна была чья-либо помощь, ведь, скорее всего, он просто надрался какой-то дряни до беспамятства, как надирался иногда и сам Ян, прилёг в уголок передохнуть и не желал, чтобы хоть кто-то ему мешал, отгоняя от себя всех то мычанием, то рычанием. А если сейчас поэт его тронет, то получит, вместо благодарностей, по уху, ну или проклятия из-за того, что вызовет скорую. Нет, проклятий он не боялся и, в общем-то, в них не верил, но было бы неприятно.
- Если Вам не нужна помощь... - начал робко Ян, сразу же услышав гибридный стон, и ещё более робко продолжил. - Я пойду...
После чего он быстро достал телефон, набрал номер и под кряхтение немощного апостола Петра забежал в ворота.
Маленький дворик, где была библиотека, был очень серым, неприветливым, а две машины, которые были там припаркованы, создавали такое состояние тесноты, от которой хотелось сжаться, как сжимаются люди в маршрутках в час пик. Трудно было даже представить, что в таком дворике, куда и солнце-то едва попадало из-за крыш высоких домов, стоит только пройти чуть вглубь и подняться по нескольким ступенькам, находится одно из лучших мест Петрополиса. Молодые девушки, которые сидели на ресепшне, Яна уже начали там угадывать и здороваться с ним так, как здороваются только с завсегдатаями, одарив поэта светлой улыбкой. Он повесил на вешалку потрёпанную вчерашними событиями куртку и пошёл к полкам с книгами.
Писать Ян сейчас ничего не собирался, вдаваться в серьёзные размышления - тоже. Новое стихотворение по какой-то причине встало в тупик, поэтому его можно было ненадолго отложить. Убежать от серьёзных размышлений и спрятаться от них между полками, уставленными всем, чем только может быть уставлена небольшая библиотека в крохотном дворике, казалось лучшим решением.
Хоть библиотека была и невелика, этого было более чем достаточно, чтобы первые полчаса просто ходить между полок, разглядывая и держа в руках книги, журналы, альбомы. Решив сильно не напрягаться, поэт всё же выбрал для себя большую книгу графической биографии про одного польского писателя еврейского происхождения, с парочкой работ которого он был знаком. Во время того, как Ян с великом удовольствием и интересом был погружён в иллюстрированную биографию человека, проработавшего всю жизнь в офисе, боявшегося женщин и показавшего всему миру свои переживания в фантастических сюжетах, в соседнем отделе библиотеки был тихий просмотр какого-то старого фильма в оригинальной озвучке с субтитрами. Причём это нисколько никому не мешало. Те, кто читал, так и продолжали читать. А кто-то из посетителей библиотеки вообще был в наушниках и не заметил никакого фильма. Просидев в царстве знаний часа два и дочитав биографию поляка, поэт ужасно проголодался и вдруг вспомнил, что дома сидит обиженная Алла. И задержавшись ещё на пару минут у полок с книгами, с неохотой пошёл на выход.
На ресепшне теперь сидела только одна девушка, а другая суетливо ходила из комнаты в комнату. Ни та, ни другая даже не посмотрели в сторону Яна, когда он попрощался с ними, что было очень удивительно.
Выйдя из библиотеки, поэт заметил, что солнце уже совсем не заглядывает во двор, от чего тот казался ещё более серым, чем пару часов назад. Спустившись со ступенек, он увидел, что у ворот уже никто не лежал, а за аркой только что тронулась машина скорой помощи. На Яна сразу накинулось беспокойство о том, всё ли в порядке с мужчиной, который там лежит. Подойдя к воротам и увидев поодаль от них полицейского, который что-то быстро записывал в планшет, поэт просил, можно ли ему пройти, но ответа не получил.
- Извините, пожалуйста! Можно пройти? - почти крикнул он.
- Ах, да, конечно, - ответил полицейский, быстро подняв глаза и тут же опустив их в планшет.
- А что с мужчиной, который тут был?
- Да ничего особенного, - сказал он и, пожав плечами, продолжил. - Умер он. Вон, смотри, уезжает в скорой. Отмучился, так сказать. Хоть тут и постоянно проходят люди, для них он, похоже, давно уже был мёртв, раз никто не обратил на него внимания. Теперь вот воистину умер - всё, что ему оставалось! А ты когда его видел? Ей, слышишь? Я тебя спрашиваю, когда ты его видел в последний раз?
- Часа два назад... - кое-как выдавил поэт, контуженный происходящим.
- Надо было вызвать кого-нибудь. Возможно, остался бы жив. Хотя! Кто знает, что ему лучше... В общем, не беспокойся...
Последние слова полицейского Ян почти уже не слышал, погруженный на самое дно своей души, чтобы невольно терзать её. Возможно, единственное, чего он боялся больше всего, свершилось. Он мог спасти человека, но побоялся того, что его помощь будет отвергнута.
Забыв о голоде и о том, что он собирался насладиться светлым майским настроением Госпожи Погоды, Ян медленно пошагал в сторону дома. Всю дорогу домой он пытался себя убедить, что он совсем не виноват в смерти того мужчины, а если и виноват, то не он один, и в конце-то концов, этот мужчина сам был виноват! Но убедить себя в своей невиновности поэту никак не удавалось, сколько бы он не старался.
Лишь только тогда, когда Ян добрался до Четырнадцатой линии, он немного успокоился, а точнее, придал своему внешнему виду спокойный характер, чтобы не волновать своей любимой и не давать лишнего повода для сложных разговоров. Он глубоко несколько раз вздохнул, пытаясь после каждого раза улыбнуться, но вышло только раза с пятого, и то только после того, как улыбка была чрезмерной, силой натянутой на лицо, чтобы две крайности его состояния сошлись в то, что было для Яна нормальным. И, уже весело улыбаясь, парень забежал в магазин, купил на оставшиеся деньги два мороженых и пошёл домой.
Войдя во двор, Ян заметил, что в окне над дверью в парадную свет не горит, что означало либо отсутствие Аллы дома, либо её сон. Первое было бы предпочтительнее, потому что Алла, в основном, всегда сидела дома и никуда не хотела выходить, хоть Ян, кроме сегодняшнего дня, постоянно звал её с собой. Лишь пару раз она увиделась со школьной подругой, которая уже пару лет, как переехала в Петрополис.
Поэт разулся, повесил свою одежду и аккуратно дёрнул ручку двери, которая тут же открылась. Свет из коридора упал на лицо Аллы, которая сидела на кровати и угрюмо смотрела в окно. Ян включил свет в комнате, увидел на столе тарелки с едой и сразу же громко почти пропел:
- Алла, добрый вечер! Я всё-таки купил тебе сладости, гляди! - сказал он, быстро подошёл к столу, положил на него мороженое и взялся за вилку, сперва хотев сказать, что Алла тоже решает за него, что ему есть, но быстро откинув эту мысль, чтобы ничего не испортить. - Пожалуй, сперва перекушу тем, что ты приготовила, а потом и за мороженное примусь. Я так проголодался!
Девушка медленно повернула своё лицо на Яна, тут же отвернувшись к окну. Лицо её было заплаканное и опухшее. Поэт тут же бросил вилку и подлетел к возлюбленной.
- Что случилось? - спросил он, обнял её и попытался всмотреться в лицо.
- Всё в порядке. Садись ешь, - сухо и холодно ответила она.
- Но я же вижу, что не всё в порядке. Почему ты всё время говоришь, что всё в порядке, когда всё определённо плохо?
- Не кричи на меня! - резко повернулась она.
- Я не кричу. Просто пытаюсь тебя понять. Что опять случилось? Я же не могу читать твои мысли. Могу только догадываться, но зачем мне это делать, когда ты можешь мне всё сказать. Это из-за завтрака? Из-за того, что я ушёл?
Алла молчала, что могло означать что угодно, а не только согласие. Это Ян уж точно знал.
- Ладно. Успокаивайся. Захочешь - расскажешь, а если нет, то я ничего не поделаю. Я так устаю от твоих молчанок, от твоей пассивности. Почему я иду нам навстречу, а ты словно убегаешь?
Парень сел за стол и начал есть рис с овощами, который был уже давно холодным, что его совсем сейчас не беспокоило, ведь в его памяти вдруг всплыл тот мужчина у ворот, а улыбка с лица куда-то сползла.
Алла продолжала молчать и смотреть в окно. В комнате становилось всё более душно. Воздух, почувствовал парень, начинал гудеть, сперва едва слышно, а потом громче и громче. Казалось, что комната начала трястись, словно в лихорадке, и вот-вот начнут слезать обои, осыпаться штукатурка, а потом рухнет весь дом, похоронив под собой всех и вся.
Тарелки были опустошены бездумно и быстро, холодная безвкусная пища пролетала в желудок так, как будто в рот клалась раз за разом пустая ложка. Дыхание учащалось, всё вокруг начало казаться ненастоящим, кошмаром; Ян всё быстрее и быстрее ел, словно если он не успеет, то тут же умрёт, взорвётся или превратится в пар. Звук удара ложки о дно пустой тарелки вырвал парня из раздумий. Он тут же посмотрел на Аллу, которая уже смотрела на него, вскочил из-за стола и вышел из комнаты, не в состоянии больше в ней находиться.
Когда Ян уже накинул на себя куртку, из комнаты быстро выглянула Алла.
- Ты куда? - спросила она.
- Мне нужно подышать свежим воздухом, - ответил Ян, начиная обуваться. - Если хочешь, пойдём со мной...
Не дав договорить поэту, девушка тут же заплакала, бросилась ему на шею и начала целовать, жалобно приговаривая:
- Не уходи, пожалуйста! Прости, прости меня!
Наконец-то она не казалась Яну холодной. Жар её тела, губ и слёз развеял всё, что беспокоило его. В куртке и одном кроссовке, обнимая и целуя её, поэт едва успел закрыть дверь, когда они ввалились в комнату и пропали в ней до полуночи, забыв обо всём на свете.
- Слушай, Алла, - вдруг громко воскликнул Ян, уже несколько минут молча смотревший в потолок, - мы с тобой уже больше месяца живём в Петрополисе, но так и не удосужились посмотреть, как разводят мосты. Давай сходим, а?
- Да, хорошо, - заулыбалась Алла.
Ян почти не помнил из-за чего пару месяцев назад начались почти каждодневные ссоры между ним и его возлюбленной. Зачастую он не понимал ни причин этих ссор, ни холода Аллы, ни её пассивности в решении конфликтов. Во время ссор ему всегда казалось, что Алла своим безразличным молчанием бежит прочь от их совместного счастья. Поэт падал перед ней на колени, молил прекратить, бесконечно извинялся во всём, просил дать понять, в чём он провинился и как ему помочь. Её холодное лицо словно размазывало Яна по полу, а он ничего не понимал. Тогда он спрашивал её, может она хочет расстаться, на что только получал реки слёз, клятвы в вечной любви и обвинения в свой адрес, что это он хочет расстаться.
Сейчас же, в редкие моменты без ссор, поэт не мог понять, почему всё вдруг рушится.
- Я уже посмотрел, во сколько разводят ближайший мост. Полтора часа у нас есть, так что успеваем, - сказал он. - Одевайся неспеша и потихоньку пойдём.
На улице было тепло. Ночная свежесть под мелодии шелеста майской листвы придавала всему вокруг чудесный вид. Всю дорогу до набережной Ян что-то рассказывал Алле, а она весело смеялась над его художественно приукрашенными историями, иногда называя его дураком из-за дозволенных им пошлостей.
На набережной почти никого не было, лишь редкие машины носились вдоль неё. Оба берега были подсвечены, придавая значимости и красоты всем великим архитектурным памятникам былому величию Петрополиса.
- Смотри! Какая красота! - заговорил Ян, как только они с Аллой пришли на набережную. - Нам обязательно нужно выбираться так почаще, а не сидеть в четырёх стенах, от чего мы и ссоримся.
- Ян, а где ты был целый день? - неожиданно спросила Алла.
- Гулял по городу. Дошёл до центра, посидел в библиотеке...
- Ну и как?
Ян ничего мог ответить несколько секунд, потому что ему показалось, что она так его спросила, будто знала про того мужчину у ворот. Глаза поэта округлились, а взгляд с яркого противоположного берега опустился в тёмную и холодную реку.
- Ян, а-у! Как погулял? Как библиотека?
- Всё хорошо.
- Что-то случилось?
- Не беспокойся, милая. Со мной всё в порядке. Просто устал немного. Тем более сейчас уже поздно.
- Ладно, - тихо сказала она и тут же явно изменилась в лице.
- Алла, что опять с тобой? - взял её за руки Ян и попытался всмотреться в лицо, от выражения которого повеяло колючим холодом, и жалобно продолжил. - Пожалуйста, давай не будем начинать!
- Всё в порядке, - сухо сказал Алла.
- Я же вижу, что нет! Зачем ты мне врёшь? Это из-за того, что я не захотел тебе рассказать о прогулке? Ну конечно!
Она молчала.
- Нормально я погулял! Отдохнул от наших ссор, посидел за книгой, а потом... из-за меня умер человек, с которым я столкнулся на входе в библиотеку, а на выходе увидел, как уже мёртвого его увозят! Довольна?
- Ах, значит, я тебе надоела?! Значит, ты хочешь от меня отдохнуть?! - заплакала Алла и вдруг упала на колени. - Ты меня больше не любишь!
- Что ты несёшь, Алла?! Из-за меня умер человек! - вскрикнул Ян и подлетел к ней, чтобы попытаться поднять. - Успокойся, пожалуйста! Что за детский сад?
Она молча продолжала виснуть на его руках, а он всё пытался её успокоить:
- Тише-тише. Пожалуйста, успокойся! Неужели тебе не надоело устраивать истерики?
- Опять я плохая и всё порчу! вдруг заорала она, вырвалась из рук Яна и пошла вдоль набережной. - Ненавижу себя!
- Зачем себя ненавидеть?! - пошел за ней поэт. - Выдохни, успокойся и люби себя! Никто тебя не полюбит, если ты сама себя не полюбишь!
Он молча плёлся за ней, чувствуя огромный груз вины за то, что Алла с ним несчастна, а он не понимал причины её несчастья и поэтому не мог это исправить.
Так они шли несколько минут в сторону моста, развод которого собирались посмотреть, до тех пор, пока Ян, собравшись силами, не подбежал к идущей впереди возлюбленной.
- Пожалуйста, прости! Но я правда не понимаю, что делаю не так, от чего твоё лицо даже сейчас выражает такое презрение!
- Я презираю себя! - крикнула она.
- Почему? Объясни! Почему ты молчишь? Что с тобой случилось? В самом начале же всё было хорошо. Что сейчас не так?
Ян смотрел в её глаза и ему казалось, что он умирает под их взглядом, сжигающим его душу. Он не понимал, почему она с ним себя так ведёт, почему она так смотрит. А что самое главное, он не понимал и никак не мог выяснить, что она хочет и чего ей не хватает.
- Нет, Алла! Себя-то ты как раз и любишь больше всех на этом свете! А презираешь весь мир, не желающий плясать под твою дудку! Я не могу разгадать тебя и твоё поведение полностью, но в этом уверен точно! Объясни мне, почему я все твои выходки должен терпеть?
- Хочешь от меня избавиться?! - крикнула она, сделала шаг в сторону дороги и остановилась. - Я могу тебе это устроить, раз ты меня разлюбил!
В груди Яна всё рвалось на куски, он чуть ли не плакал, не понимая, за что она так с ним поступает, почему она говорит такие слова.
- Ты не сделаешь этого, - сказал, заикаясь, он.
Она быстро развернулась и дернулась в сторону дороги. У Яна тут же спёрло дыхание. Он стремительно подлетел к ней и схватил её руками.
- Отпусти меня! Я не хочу жить! Отпусти меня! - кричала она и дёргалась в его руках.
Поэт не мог подобрать ни одного слова. Он молча смотрел, как она извивается в его руках, пытаясь прижать её к себе, обнять. Но обжигаясь об её холод, вдруг вспомнил, как она много раз грозила ему самоубийством, если он бросит её, как она резала себе руки при нём, на самом деле всего лишь царапая их, как она делала вид, что душилась на бельевой верёвке, убегая от него во время ссор. И осознал, как это всё было наиграно, не по-настоящему, хоть боль в груди в те моменты и была такой, что Ян едва не падал без сознания. Он вдруг осознал, что она просто манипулировала им, и на миг ослабил хватку.
Алла сделала спиной к дороге два широких шага назад, продолжая что-то кричать, и вдруг споткнувшись, начала падать. Лицо её исказилось в ужасе, в глазах прочиталась удивление и немой крик о помощи. Она отчаянно попыталась устоять на ногах, развернувшись в падении на несущуюся на неё и не успевшую даже нажать на тормоз машину.
Несколько глухих ударов последовали друг за другом, послышался визг тормозов, какие-то машины столкнулись, из нескольких выбежали люди. Они сразу же подбежали к Алле, едва не попавшей под колёса второй машины и начали кружиться вокруг неё, крича что-то наперебой. Машина, под которую попала Алла, почти сразу же остановилась, но из неё никто не появлялся. Лишь спустя несколько секунд из неё медленно вылез молодой человек, секунду смотрел сквозь людей на девушку, а потом резко бросился к ней.
- Это не я! Это не я! Это она! - закричал он, обращаясь поочерёдно к каждому, кто был возле девушки.
В тот момент, когда Алла споткнулась, Ян дёрнулся в её сторону, протянув руки вперёд, но ничего не успев сделать, оцепенел, словно налитый свинцом. По его лицу текли слёзы, руки дрожали, к горлу подступала рвота.
Он хотел, но не мог оторвать взгляда от своей возлюбленной, лежавшей в неестественной позе на дороге. Её руки были накрест вкинуты над головой, волосы волнистыми чёрными лучами смотрели в разные стороны, обвивали руки и лежали на её лице, ужаснее которого поэт не видел в своей жизни. Он отдал бы всё, чтобы видеть пусть даже её ледяной взгляд и равнодушное лицо, чем то, что видел сейчас.
Вокруг раскинувшейся на асфальте девушки собралась толпа. Никто уже не кричал, не бегал. Многие угрюмо молчали, кто-то что-то басил с важным тоном. Ян качнулся в сторону толпы и хотел подбежать к Алле, убедиться, что она жива. Но почему-то пошёл прочь, дальше по набережной.
- Она ещё дышит... - вдруг услышал он, или ему показалось, что услышал, но всё равно продолжал идти вперёд, ненавидя себя за это, заливаясь слезами и бормоча: "Вернись, пожалуйста, вернись!"
Поэт бездумно до самого рассвета бродил по Острову. Он улыбался, когда вспоминал свою возлюбленную. И тут же начинал плакать, без сил падая на землю, если не мог найти опоры в виде стены дома, дерева, оград, машин. Затем, заплаканный, поднимался и опять куда-то шёл, что-то заикаясь и бормоча. И по какой-то причине, куда бы Ян не шёл, он постоянно попадал на Четырнадцатую улицу и оказывался перед домом, где он жил с Аллой. Как только осознавая, куда он пришёл, парень в ужасе начинал кричать и убегал прочь.
Несколько раз звонил его телефон, от звонка которого Ян пугался, затем пытался что-то рассмотреть на его экране, но ничего не увидев, лишь выключал звук. А после очередного звонка отбросил телефон в сторону, едва достав его из кармана, и пошёл дальше.
Успокоившись в первый раз, поэт сразу же бросился на набережную, ведь кто-то сказал, что Алла ещё дышит! Но никого там не найдя, он замер и долго пытался осознать, что сейчас происходит, не сон ли всё это.
В короткие моменты успокоения, когда казалось, что сил убиваться нет, а плач иссушил всё тело, поэт бродил по Острову с отчаянной надеждой повстречать хоть кого-то, кому нужна была помощь. Но не находя искупления, его вновь начинало трясти.
Когда по небу разлилась лазурь, поэт всё ещё продолжал что-то бормотать себе под нос, периодически заливаться слезами. После чего пытаясь привести себя в нормальное состояние, растягивая на своём лице ужасающую улыбку, но всё было тщетно. Он не понимал, что происходит, не знал, что ему делать, время от времени думая, что последние пару дней - это всего лишь кошмар. В эти моменты он со всей силы моргал, а потом пытался раскрыть веки как можно шире, пытаясь проснуться. Но не видя изменений, начинал хлестать себя ладонями по лицу, бить кулаками в стены и, опять заливаясь слезами, почти кричать:
- Она умерла из-за меня... И он умер из-за меня... Я не смог никому помочь... Никто не знает, как достойно жить... Я отпустил её... Кому какие выбирать пути... Они умерли из-за меня... И я не знаю, и не знаешь ты... Я мог им помочь... Я должен был их спасти...
В очередной раз осознав, что он опять зашёл под арку двора своего дома, Ян начал паниковать, не понимая, как он вдруг оказывался в этом дворе. Его дыхание участилось, он, споткнувшись, выбежал из-под арки и без остановок какое-то время бежал до тех пор, пока не заметил станцию метро, в двери которой с почти пустынной улицы кто-то вошёл. Было решено спрятаться под землёй, чтобы не появляться больше у проклятого дома.
Ян суетливо толкнул тяжёлые двери на станцию метро, купил жетон и начал спускаться по эскалатору, вспоминая всё, что с ним происходило в последние несколько месяцев: знакомство с Аллой, как у них в первый месяц всё было хорошо, как он был втянут в её семейные проблемы и конфликты, как у них случилась первая ссора, которая была настолько сильной, что парень просто не мог в неё поверить, а потом ещё ссора и ещё, словно Аллу подменили. Видя все её семейные проблемы и конфликты, парень решил, что во что бы то ни стало, он должен стать для неё альтернативной семьёй, показать ей другую свободную жизнь - помочь ей, - спросив, нуждается ли она в его помощи и получив положительный ответ. А после очередной семейной ссоры Аллы, Ян предложил уехать из города, на что она согласилась, и тут же купил билеты. Но и в Петрополисе ссоры прекращаться не хотели, что каждый день вгоняло Яна в уныние и тоску, но он чувствовал ответственность за жизнь другого человека, потому что любил, и думал, что всё в итоге наладится, а уж он постарается приложить к этому все усилия, потому что дал слово, потому что не мог поступить иначе.
На станции метро, она оказалась конечной на зелёной ветке, редкие люди сонно слонялись от перрона к эскалатору и обратно; поезда, завывая и стуча, приезжали и уезжали. Впервые за всю ночь поэт почувствовал, что жизнь не остановилась, а даже наоборот - идёт, словно этой ночью ничего и не случилось.
У стены в конце станции Ян неожиданно увидел Аллу с накрест вскинутыми над головой руками в её чёрных расползающихся волосах. Он тут же побежал к ней, удивлённый и радостный тем, что она здесь. А когда парень подбежал к концу станции, перед ним оказались лишь два чёрных, накрест поставленных на пьедестале, якоря, с которых до самого пола свисали чёрные цепи.
Лицо поэта исказилось. Он заплакал, а сквозь слёзы ему снова казалось, что перед ним Алла, смеётся, как при первой встрече, и тянет к нему руки. Ян потянулся на встречу к возлюбленной, улыбнулся, а перед ним опять оказались якоря. Парень тут же отшатнулся, как будто эти махины хотели напасть на него, сделал несколько шагов в сторону и оказался на перроне.
Из тоннеля повеяло холодом и донёсся нарастающий вой. Ян медленно пошёл вдоль рельс в сторону раскрытой тёмной пасти, откуда смотрел сам его величество Страх. Шум, исходивший из пасти и заполняющий всю станцию, становился всё громче, а вместе с ним становилось сильнее непонятное чувство паники. Парень остановился, отвернулся, опустил глаза со стены, где было название станции, на рельсы, а потом - на жёлтую полосу с белыми кругами. А когда шум стал совсем невыносим, когда что-то вырвалось из тёмной пасти тоннеля, поэта качнуло вперёд. Он сделал шаг в сторону рельс, но тут же отпрянул, словно что-то резко отшвырнуло его.
Ян сделал пару шагов назад, ударился спиной о холодную колонну, сполз по ней и начал бормотать:
Никто не знает, как достойно жить.
Кому какие выбирать пути
И я не знаю, и не знаешь ты,
Но компас всё же, думаю, в груди.
Конечно, переменных в жизни - тьма,
Шалят, порой, магнитные поля
И звёзды застилает пелена -
Тогда и путь теряешь, и себя...
Вылетевший из тоннеля поезд остановился, мимо поэта прошло несколько человек, которые, вероятнее всего, даже и не заметили парня. Потом людей не стало, за ними исчез и поезд, а поэт всё продолжал сидеть на полу, подогнув к себе колени и судорожно осматриваясь.
- Вам чем-нибудь помочь? - послышался хриплый голос сбоку.
Ян испугано повернулся на голос и увидел, что у соседней колонны стоит мужчина в грязной одежде, с чёрными с редкой сединой растрёпанными волосами, жидкими усиками, бородкой и опухшим побитым лицом.
Вновь послышался нарастающий вой. Парень с ужасом вскочил, ещё раз посмотрел на мужчину, который что-то вяло говорил, заметался в охватившем его ужасе и опять забормотал:
Но компас всё же, думаю, в груди -
Такой, какой магнитам не сломить.
Судить достоин только он один -
Себя судить по чести и любви.
Осталось разглядеть его в себе.
С ним легче будет, верь, сейчас и впредь.
И если потеряешься во тьме,
Как жить подскажет он и умереть...
Из пасти опять что-то выскочило, завизжало. Ян застыл, с высоты перрона увидев рельсы и почувствовав странную невыносимую лёгкость. У него спёрло дыхание и закружилась голова. Поэта начало тошнить. Зажмурившись, он со всей силы надавил ладонями на уши и стал падать вперёд.