Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будетъ,
и да долголетенъ будеши на земли.
Большая, красивая машина остановилась посередине деревни. Из нее вышел мужчина, на вид около шестидесяти лет. Осмотрелся. Пошел, остановился. Видимо напротив своего дома. То, что он увидел, сильно поразило его. Дом напоминал большую кучу мусора. Он закрыл глаза, ему мысленно хотелось повернуть время вспять, позволяющее этот разрушенный дом, выхватить из прошлого таким, каким он его помнил, и удержать прошлое в самой реальности. Долго стоял. Потом повернулся. И пошел по деревни. Людей около домов он не заметил. Справа на обочине дороги лежала большая куча колотых дров. Значит, там, кто то живет? Подумал Петр и пошел к дому. За верандой на скамейки сидел старик.
– Здоровья вам! Чего сидим? Куда глядим?
- Смотрю, чтобы куры в огород не забежали. Грядки попортят!
Петр внимательно посмотрел на деда.
- Не узнал? Али забыл, как звать? – с усмешкой спросил старик. – Василий я! Да и я тебя не признал? Чиих ты будешь?
- Я? Петр! Петуховы мы. Пробурчал гость, всматриваясь в деда.
- На экскурсию? Прищурив глаз, спросил дед.
- Можно и так сказать! Экскурсия в прошлое, остановка в местах, где жил в детстве, но время настоящее. Решил посмотреть, как вы тут живете?
- Как живем? Проще сказать выживаем! Дед даже поперхнулся – лучше тех, кто хуже нас.
- Как видишь, деревню нашу не узнать, прямо сказать, глухая деревня. В дождливую погоду лучше не суйся. Да и в снежную зиму. Не пройти, не проехать. Так вот и живем. Народу мало. Раньше хоть почтальон, или фельдшер заходили. А сейчас их нет, тишина. А ты где пропадал? Мальчонкой помню! А теперь кто ты? Чего стоишь, садись рядом, коли пришел. Дом то свой видел? Развалилась изба – молодость прошла. Ты Петя о себе поведай. Больший кусок жизни прошагал.
- Дом видел. Прохрипел Петр, видимо в горло подкатившийся горький ком, не давал говорить. Он молча сел. Успокоился. Тихо начал рассказывать о себе:
- В общем, в 74 году поступил в Гатчине в ПТУ, дали место в общежитие. Выучился на автослесаря. Послали на практику, на север, в городок Кемь. На берегу Белого моря. На автобазу треста Дор. Строй. По окончании направили в Кемь и работать. Там и остался. Платили хорошо, - Петр вздохнул. - Народ там лихой, Многие после больших сроков, в города не пускали. На севере оседали. - Помолчал. Продолжил.
- Помню свой первый трудовой день. Пришел в автобазу, меня там уже ждали. Сдал документы. Направили к коменданту, тот отвел меня в барак. В длинном коридоре, по обе стороны были двери в комнаты. Где жили рабочие. В коридор выходили топочные дверки стояков, дежурные топили их по утрам, зимой и к ночи. Комендант долго смотрел на меня, а потом сказал:
- Ну, у нас одно место свободное, это у Потапыча, шофер. Он в рейсах постоянно. Если что, - комендант помялся, - кровать перенесем в другую комнату. Он открыл дверь, в комнате стояло две кровати. Одна небрежно убрана. Вторая заправлена. На спинке висело полотенце. Рядом тумбочка. Все как всегда. - О тебе я Потапычу скажу. Располагайся, завтра на работу. Сижу. Задумался. Двери раскрываются. Заходит здоровенный дядька, в рабочей робе.
- Это ты? Как звать? Он стал раздеваться, робу бросал на табурет, что стоял в углу.
- Петр!
Дядька внимательно посмотрел.
- Помню, как то видел в мастерской.
- Меня зовут Михаил, а все зовут Потапыч. Я, молча сел на табуретку. Он сходил, помылся. Сел на кровать, вытащил из-под нее ящик с бутылками спирта, водка там замерзала. Поставил на электроплитку сковороду с вареными макаронами, решил разогреть. Достал с тумбочки банку тушенки.
- Садись за стол, есть будем!
- Я сыт. Тихо сказал. Сижу.
Потапыч помешал ножом макароны, открыл банку, наверх разложил тушенку. И как острием ударит о стол. – Садись я сказал. Завтра работать надо. Движок застучал. Менять с тобой будем. Понял! Не зли меня и выругался матом! И так строго посмотрел. Мурашки по телу пошли. Петр даже сейчас, кивнул головой. Утром попили чаю. Пошли на роботу. И так год. Потом выучился на шофера.
- Далеко тебя занесло. – Протяжно сказал дед. - А чего не приезжал то? Родители долго ждали. Надеялись на твою помощь.
- По молодости приезжал погостить. Потом перестройка жизнь сломала. Как муха в паутине запутался. Как говорится – у кого сила, того и воля.
- Ты прямо говори, что случалось?
- Автобаза развалилась. Работы нет, - Петр глубоко вздохнул, - друг Потапыч заболел. Как - то раз, он собрал котомку, мне потом комендант рассказывал и ушел. Это было зимой. Полярная ночь длинная. Никто его не искал. Весной, день стал длинней, когда снег сошел, шофера заметили, на скале, у дороги, лежит человек. Под головой котомка. Это был Потапыч. Шел, выбился из сил, лег и замерз. – Петр замолчал, долго думал, что рассказать то о себе?
- Меня, люди добрые подобрали. Дали работу! – Петр загадочно улыбнулся. В общем как в стихотворении Высоцкого, оно отпечатались в моей памяти:
И снизу лед и сверху – маюсь между.
Пробить ли вверх иль пробуривать низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там – за дело, ожиданье виз. ….
Работал шофером. Помогал людям, делить не нажитое самими. Получил срок. К концу срока, бессонница так измучила меня. На какое то время когда засыпал. В моем воображении появлялась дорога, в родительский дом. Лежу и сам себе говорю:
- Ну, иди, поскорее видишь дорогу. И вот я иду, по размытой дождями дороге. Красная глина налипает на босые ноги, мешает идти. Подхожу к нашей речке Белка, поднимаюсь на мост. Смотрю на бурлящую под мостом красноватую воду. На другом берегу стоит старая ива, машет мне ветками, зовет домой. И я бегу будто к дому, рассекая темноту, влажную мглу, руками. Все тело наполняется блаженной радостью. Но дому не вижу?
- Отсидел. Решил сразу поехать, стариков проведать. Душа истосковалась.
- А машина такая, богатя откуда?
- Я хозяина возил, он ее на меня записал. Вышел, его уже нет? А машина осталась в моем гараже. Это все что я заработал.
- Да чужое взять свое потерять. Вот поэтому страна так и живет. Все забыли десять заповедей Закона Божия! Может ты и не верующий? Как я!
Но, они написаны для всего человечества как истина. На двух скрижалях были размещены. В них содержалось два вида любви: любовь к Богу и любовь к ближнему.
Тысячи лет прошло, а люди до сих пор нарушат закон. От этого сильно страдают. Тебе трудно все объяснять. Но за какие-то грехи и ты пострадал:
- Не сотвори себе кумира и всякого подобия, … В России всякие были кумиры? Сейчас «доллар» всех затмил. Вот и появилось в народе понятие «олигарх» и «нище брод». Плохо это! Позор! Дары и мудрых ослепляют. Но это не о тебе. А ты нарушил заповеди:
- Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будетъ, и да долголетенъ будеши на земли.
- Не убей.
- Не укради.
- Читать все умеют. В церкви ходят, молятся. А делают все по- своему. Да! Большая мудрость самому себя знать.
- Твоя, правда! Все про меня. - Петр смотрел в сторону дома.
- Как думаешь дальше жить?
- Право не знаю? - Смущенно сказал Петр.
- Самый ничтожный человек, - говорил Гете (18 век) – если тебе это имя что - то говорит, а я повторю, - может стать совершенным, если он движется в пределах своих способностей и навыков.
- Ты хотел бы знать, как твои родители жили? Дед бросил взгляд на Петра. Петр кивнул склоненной головой. Горло что - то опять сдавило, мешало говорить.
– Я сам хотел спросить у них, но не успел. - Прохрипел Петр. Скупые слезы висели на ресницах.
- Трудно жили! Дед опустил голову, стал смотреть на землю, как бы спрашивая у предков, или прося разрешения у них на рассказ.
– Отец последнее время сильно болел. Я часто заходил к ним. Он лежал на кровати, тяжело дышал. Казалось не одеяло на нем лежало, а сам потолок навалился на него. Внутри все хрипело, клокотало. Кашель громкий, что дрова колол. Сядешь рядом, а он и спросит, какой сегодня день? Лежа за ширмой у него день и ночь соединились воедино. Старость тяжела как темная глыба земли. Смотрю на него и думаю. Вот она наша жизнь. Разговаривая с ним, давно забытое прошлое вдруг медленно растревожится и в моей угасающей памяти. Оно вдруг оживало и заполняло душу. В путанице воспоминаний вспыхивали обрывки нашей жизни. Отец твой вдруг очнется, поднимет голову и скажет:
- Господи, спаси и помилуй! И снова опустит голову, закроет глаза. Посижу, прошлое отхлынет. Я ухожу. Ночь для него продолжается. Мать все по хозяйству суетилась. Огород. Стирка. Готовка. Да так как то и жили. Спустя месяц, - дед задумался - твой отец умер. Это лет пять назад. Родни у них не было. Глава поселкового приказал мужикам могилу рыть, а мне сходить место показать. Взяли лопаты пошли на кладбище.
Весной хорошо даже на кладбище. За деревьями, деревянными крестами, холмики заросшие травой, без оградок. Пришли. Я осмотрелся. Поляна уходила к лесу. Здесь ройте, место хорошее песок. Сказал мужикам, сам сел на бугорок. Вырыли яму. Привезли гроб с телом. Мать твоя тихо плакала. Мы сняли шапки, постояли, опустили гроб. Стали зарывать, сырой песок гулко бил по крышке гроба. Все было сделано быстро – холмик, крест. Все ушли, на кладбище стало тихо, только птички звонко пели заупокойную литию твоему отцу, в ветках деревьев. Вот и все. - Дед покачал головой. Помолчав добавил:
- Мать недолго прожила. Рядом похоронили. - Дед вздохнул, как будто груз с плеч снял. И опять замолчал. Петр прислушивался к тишине. На березе села стая ворон, вытягивая шеи, громко каркали. Так они сидели, долго молчали. Дед повернулся к Петру.
- Чего смотришь на меня? У человека в старости два взгляда – добрый для родных и грустный когда смотришь на себя. В твоих глазах я вижу себя и не понимаю, где мы оступились, все шло хорошо. Я то помню. - Дед оживился. Даже помолодел:
- Помню, в 1940 году я окончил второй класс нашей школы. Деревни располагались около километра друг от друга. Ребятишек много было. В то время тяга к искусству, к книгам, образованию было настолько велико, что когда в наш клуб приезжал Порховский театр, актерам приходилось играть в трудных условиях. В переполненном зале. Входные двери были открыты и люди стояли у клуба, заглядывали в двери, где шел спектакль. Я с ребятами залезал на деревья, и оттуда заглядывали в окна, смотрели на сцену.
В школах занимались воспитанием детей. До 1957 года преподавали элементы дипломатии: гигиена, труд, этика, эстетика, генетика, космография. Дипломатическая школа (правила поведения за столом, в семье, в обществе). Мы со старшими здоровались, даже если не знали его.
До войны в районе было создано 240 колхозов. Дом колхозника. Агро. Пед. Техникум, библиотечный техникум. 2 января 1936 года состоялось открытие стационарного государственного театра драмы и комедии спектаклем по пьесе Островского «Доходное место». Во! Культурный уровень рос!
- Откуда ты все это знаешь?- Удивленно спросил деда Петр.
- Как откуда! Я очень любил читать, после войны окончил техникум, стал агрономам. Всю жизнь работал на своей земле. Дом, наш, не сгорел. Поэтому во второй половине, временно, была школа. Учебники, книги, газеты, колхозники в войну прятали в лесу, принесли в школу. Потом школа переехала в новое здание. Но что - то осталось и у нас в доме. Перечитываю на досуге, раньше ходил в библиотеку, – дед усмехнулся – отчаянный народ пошел - на полу спят и некого не боятся. – Хлопнул ладонями по своим коленям.
- И вот на тебе! Начали строиться города, промышленность. Короче одной рукой города строили, другой деревни разрушали – люди то одни и те же. Постепенно деревни начали исчезать. Поменялся строй. Колхозы распались. На их место ничего не было создано. И тишина в народе. Люди бросали дома, уезжали в города. А мы тут живем! – У деда даже голос задрожал.
- Хватит! Пойдем ко мне в дом, чаю попьём с вареньем. Потом решай, куда тебе паря надо идти, как жить? Они встали, пошли в дом.
К вечеру Петр приехал в город. Шел по проспекту, видел всю будничную жизнь маленького города. Она обыденна и драматична. В ее уклад вторглась современная реальность. Промышленности нет. Магазины, салоны, ритуальные услуги. Их хозяева представители нового класса. Создали свою «среду обетования». Отдельные от города свои дома с новомодной архитектурой. Европеизированный стиль жизни. Хорошо просматривается, как они пытаются вырваться из пут прошлого. Все сместилось в этом внешне стабильном мире, который, противостоит прошлому, не знает будущего. Петр шел по проспекту. Смотрел на людей, машины обгоняя всех, куда-то спешили. Ему казалось, человек, закрыв на все глаза, думают, к счастью бежит, а оно у ног лежит. Петр вспомнил турецкую пословицу: «Когда караван поворачивает в обратную сторону, последний верблюд становится первым». Вы скажите – какой сейчас год! Друг мой! Цифры не дают ощущения времени.