***
Свидание со Светой, которого он ожидал полдня, было совсем не таким, каким ему представлялось.
Математику Света, вопреки ожиданиям, сдала на «тройку». Но такой низкой оценки оказалось слишком мало для того, чтобы набрать необходимый для поступления проходной балл. Отсюда следовало, что в институт Света не поступила – не прошла по конкурсу. Настроение у нее было подавленным, а точнее сказать, настроения у нее не было вовсе. Она винила во всем себя и свою вчерашнюю прогулку с Володей.
Володя, не зная, какие слова утешения могут быть уместными в подобных случаях, виновато молчал до тех пор, пока в его голове ни шевельнулась оригинальная мысль.
- Ничего страшного не случилось, - ободряюще произнес он, - подготовишься и приедешь на следующий год. Ты – не парень, тебе в армию идти не надо.
Но на Свету эти слова не возымели никакого действия.
- Как ты не понимаешь, - чуть ни плача возражала она, - на следующий год надо начинать все сначала, все экзамены сдавать заново.
- Я понимаю, - не согласился он с ней, - понимаю. Но это не конец жизни. У тебя появится время все переосмыслить, поставить перед собой цель и работать, готовиться и снова поступать. Все получится.
- Ты рассуждаешь как военный, - заметила она.
- Нас этому учат – ставить цели и добиваться их.
Ему хотелось обнять Свету, привлечь к себе, погладить по светлым коротко постриженным волосам, но он не решился, а только взял ее руку в свою и мягко пожал.
- Все из-за меня, - виновато произнес он.
- Нет, что ты, - возразила она, робко отвечая на рукопожатие, - из-за меня самой. Надо было выбирать, или Москва, или математика.
Они сидели на той же самой скамейке возле общежития, на которой чуть более дня назад впервые увидели друг друга.
- Завтра я уезжаю, - решился напомнить о себе Володя.
- Уже завтра? – спохватилась она. – Жаль, что так быстро.
- Мне тоже жаль, - признался он. – Может нам по пути?
- Нет, - улыбнулась она. – Я из Пскова.
- А как тебя в Пскове найти? – поинтересовался Володя.
- Очень просто, - и Света назвала свой адрес, потом посмотрела на него серьезно и спросила: - Запомнишь?
- Ответ напишешь? – ответил он вопросом на вопрос.
Она кивнула.
В этот вечер никому из них некуда было торопиться, и они долго сидели на скамейке, рассказывая друг другу о разных пустяках, которые только и могут быть интересными влюбленным. Было уже совсем темно, когда Володя, проводив Светлану до дверей ее комнаты, возвратился в комнату друга. Валерка не спал.
- Простились? – как всегда задал он вопрос по существу.
- Да, - вздохнул Володя и добавил: - Давай спать ложиться, завтра рано вставать.
- Толком так ни о чем и не поговорили, - с обидой в голосе произнес Валерка.
- Зато будет, о чем в письмах писать, - засыпая отозвался Володя.
***
Погостив у родственников в Минске, Володя к началу занятий вернулся в Баку.
Встреча друзей после летнего отпуска была по- настоящему теплой и радостной. Они снова были вместе и теперь, как курсанты второго курса, снисходительно посматривали на первокурсников – вчерашних выпускников школ, каким еще не так давно были и сами. Но сегодня они уже знали, что такое военная служба и как надо правильно вести себя со строевыми командирами, чтобы фунт солдатского лиха был оплачен малой кровью и потом.
Осень 1968 года оказалась для Володи не очень счастливой. Здоровье отца продолжало хоть и медленно, но неуклонно ухудшаться. Врачи посоветовали ему поменять сухой и жаркий климат Закавказья на более умеренный. Принять рекомендации врачей к исполнению семье Беловых оказалось не так-то просто, потому что впервые за много лет она стояла перед лицом неизбежной разлуки. Но время шло и откладывать решение столь важного вопроса и дальше было неосмотрительно. И вскоре, навсегда покинув Баку, трое Беловых – мать, отец и сестра Володи переехали в Минск. Оставшись без родных, Володя еще больше привязался к друзьям. Им и только им доверял он свои мечты, тайны и заблуждения юности.
Радовали Володю и частые письма от Светы. Он ждал их, а, получив очередное письмо, подолгу читал, вникая в каждое написанное слово, будто за ними, этими словами, скрывался только ему одному понятный подтекст. Многие строчки из ее писем он помнил наизусть и ночью, когда в казарме выключали свет и уставшие за долгие часы тренировок пехотинцы засыпали на своих кроватях богатырским сном, он представлял, что Света с ним рядом, и мысленно вел с ней нескончаемые беседы до тех пор, пока сон ни овладевал им.
С Таней они теперь виделись редко. Сказать ей о Свете он не решался. Да и что было говорить? О чем рассказывать? Встретились – расстались. Вот и все. Но внутренний голос гнул свое, упрекая его в бесчестном поступке.
И Таня почувствовала Володино охлаждение. Она замкнулась и не более не проявляла инициативы в вопросе о будущих встречах.
- Татьяна-то твоя с другим теперь кавалером гуляет, - застав его за очередным письмом к Свете, сообщил Саня.
- Значит, не моя, раз гуляет с другим, - не отрываясь от важного занятия, отмахнулся от друга Володя.
- Тебе видней. Я сказал – ты ответил.
Он перегнулся через Володино плечо, заглядывая в написанный на листке, вырванном из школьной тетради в клеточку, текст, но тот прикрыл его рукой.
- Ну, о чем можно так часто писать девчонке, с которой знаком всего три дня? – уже не в первый раз, искренне недоумевая, поинтересовался он у Володи. Но тот всякий раз отвечал: - О погоде.
Но тема о погоде в скором времени оказалась исчерпанной, и письма от Светы сначала стали приходить нерегулярно, потом редко и вскоре прекратились вовсе.
Володя заметно погрустнел, но, к радости друзей, ненадолго. Он был молод, здоров, полон жизненных сил и впереди его ожидало еще немало новых встреч и разлук.
***
Весной 1969 года принесли в Баку и другие голода Советского Союза тревожные вести. В ночь 2 марта китайские солдаты заняли советский остров Даманский на реке Уссури, оборудовали там огневые точки и утром, едва рассвело, открыли огонь по идущим к острову советским пограничникам. Те залегли и открыли ответный огонь. Подошедшее к ним на помощь подкрепление к концу дня выбило китайцев с острова.
На языке дипломатов это означало начало вооруженного советско-китайского пограничного конфликта, а на языке военных – начало необъявленных китайской стороной военных действий.
Радио и телевидение транслировали внеочередные выпуски новостей, освещая все перипетии военного столкновения, а население страны с тревогой следило за ситуацией, ожидая скорой развязки. Все понимали, что конфликт, если его вовремя не потушить, может легко перерасти в долгое военное противостояние двух соседних стран, что приведет к неисчислимым человеческим жертвам.
И хоть Азербайджан был далеко от острова Даманский и его мирной жизни и территориальной целостности ничто не угрожало, но перестрелка на советско-китайской границе, в которой погибли наши пограничники, не могла не задеть за живое курсантов и преподавателей Бакинского военного училища.
- Не живется этим китайцам мирно, - зло сплюнув, отреагировал Сашка на случившееся.
- Надо было их как следует долбануть, чтобы в следующий раз думали, куда прут, - поддержал его Николай.
- Раз остров вернули, значит, хорошо долбанули, - подвел черту под выступлениями Володя.
Но новости от 15 марта оказались еще более тревожными.
- Доведя численность своих сил до пехотного полка, - разносилось из всех динамиков училища, - китайская сторона перешла в наступление. После боя, который длился целый день, им снова удалось овладеть островом. Исходя из сложившейся ситуации, советской стороной был открыт по острову артиллерийский огонь. В результате артобстрела значительная часть китайских солдат была уничтожена, оставшиеся в живых бежали.
О потерях советской стороны в новостях не сообщалось, но что они были, понимал каждый.
- Жалко наших ребят, в мирное время – и вдруг на войне оказались, - вздохнул Миленький
- Не оказались, а погибли на войне с китайцами, - выговаривая каждое слово, жестко парировал друга Санька. – Все надо называть своими именами. Если артиллерия бьет, значит, это уже точно война, а никакой не конфликт.
- Не кипятись, остынь. Война, конфликт, какая разница? Люди погибли, вот о чем речь, - вступился за Николая Володя.
В мае, когда река Уссури разлилась, советские войска покинули остров. А через полгода советское правительство решило отдать его китайской стороне. Новые хозяева Даманского быстро засыпали протоку и превратили крохотный кусок земли, из-за которого две великие державы ломали копья и понесли немалые потери, в полуостров, который навсегда стал частью китайского берега.
- За что бились, жизни отдали? За что? – горячился Санька.
- Предали ребят, - глядя куда-то вдаль, горько произнес Володя.
- И нас когда-нибудь предадут, - поддакнул ему Колька.
- Не исключено, - серьезно посмотрел он на друга.
Откуда им было знать, что их слова окажутся пророческими. Впереди были Афганистан, Таджикистан, Чечня и другие «горячие точки» и локальные конфликты. А пока они все еще были курсантами и со всем пылом юности верили в дружбу, строили планы на будущее и мечтали о настоящей и большой любви.
***
С Татьяной Володя встретился на танцах в Доме офицеров.
Они не виделись более года, и Володя с невольным восхищением заметил, как она похорошела. Таня изменила прическу, осветлила волосы и стала, ну если не красавицей, то очень привлекательной девушкой. Заметил он и то, как заглядывались на нее парни.
- А тебя что сюда привело? – не скрывая своего удивления, на правах старого знакомого подошел он к ней.
- То же, что и остальных, - с вызовом, глядя ему прямо в глаза, ответила она.
- Значит, замуж еще не вышла? - рискнул он спросить.
- Как видишь.
Быстрый танец сменила медленная музыка, и он предложил:
- Потанцуем?
Таня кивнула. Володя, поддерживая ее за локоть, повел на середину зала. Но держаться друг с другом непринужденно, как это было раньше, им не удавалось по целому ряду причин. Володя чувствовал себя виноватым, а Татьяна – обманутой. Возможно, что они так бы чуждые друг другу и простояли на месте весь танец, но в какое-то мгновение, Татьяна, подавив в душе смятение, сделала шаг навстречу, и Володя, обняв ее за талию, повел за собой в такт музыке.
- Как твои дела? – наконец прервала Татьяна тягостное молчание.
- У меня ничего нового, - ответил он не задумываясь. – А как твои?
- И у меня все по-старому, - призналась она.
А когда музыка смолкла, Татьяна, как это случалось и прежде, вдруг предложила:
- Может, прогуляемся. Вечер такой хороший.
- Вечер и впрямь хороший, - подтвердил он и послушно последовал за ней по направлению к выходу.
На улице было темно и малолюдно. Большая полная луна, низко нависая над городом, с интересом рассматривала странную прогуливающуюся по узкой улочке парочку, будто никак не могла взять в толк, откуда эти двое забрели на ее территорию.
Володя взял Татьяну за руку, и она не отстранилась, а скорее напротив, плотнее прижалась к нему плечом. Он чувствовал, как пахнут ее волосы, кожа, слышал ее взволнованное дыхание, и вся она была такой теплой и манящей, что он остановился и, окончательно теряя голову, привлек ее к себе. Таня посмотрела ему прямо в глаза, заглянула в их самую темную глубину, а потом вдруг, решительно обхватив за шею, прильнула губами к его губам.
- Ты мой, - целуя, как заведенная, его лоб, глаза, щеки и снова губы, нашептывала она. – Ты мой.
А он, ошеломленный ее напором, все теснее и теснее прижимая Татьяну к себе, покорно отвечал на ее поцелуи и молчал. С этого вечера отношения между Татьяной и Володей возобновились. И вновь, как и в прошлый раз, в их самую первую прогулку, он, счастливо не наблюдая времени, опоздал к вечерней поверке и был посажен на гауптвахту. Но это далеко не случайное совпадение нисколько не огорчило его. Напротив, теперь, имея в своем распоряжение такое огромное количество свободного времени, он знал, как можно и как нужно его целенаправленно использовать. И Володя вновь углубился в изучение истории.
***
Последний год учебы в училище пролетел незаметно.
Впервые за все время его существования учащимся последнего курса было сделано послабление – разрешено отсутствовать на вечерней поверке. Но утром ровно в 8.00 каждый должен был быть в строю. Такое нововведение открывало перед молодыми людьми новые возможности, которые каждый мог использовать по своему усмотрению.
Именно в это время Володя пристрастился к театрам.
В Баку тогда было два ведущих театра: Русский драматический театр имени Самеда Вургуна и Азербайджанский театр оперы и балета имени М.Ф. Ахундова. Первоначально Русский драмтеатр, торжественно открывшийся в декабре 1920 года, назывался Государственным свободным Сатир-Агиттеатром и был сформирован из остатков распавшейся труппы театра Н.Ф. Балиева «Летучая мышь» и части коллектива театра «Момус», расформированного революционным правительством.
Спектакли Сатир-Агиттеатра – театра малых форм, каковым он фактически являлся, представляли собой остроумные монтажи, состоящие из одноактных пьес, частушек, инсценированных стихов и песен, а также хореографических композиций на злобу дня для пролетарской бедноты. Такой репертуар театра, призванный осуществлять функции политической агитки, просуществовал до 1923 года. Но уже в следующем году театр был переименован в Бакинский Рабочий театр, который встретил своих зрителей первой серьезной премьерой – спектаклем «Город в кольце». А с 1926 года в труппу театра вошли такие звезды театральной сцены, как М. Жаров, Ф. Раневская, В. Кузнецов. Спектакли с участием молодых талантливых актеров не только не затерялись в гуще театральной жизни нового государства, но и получили высокую оценку признательных зрителей. Более того, с появлением в репертуаре театра произведений азербайджанских драматургов возрос и общественный статус театра.
В 1937 году театр снова переименовали, и он получил название Азербайджанский государственный театр русской драмы. Широкая практика гастрольных поездок сначала в сопредельные города Северного Кавказа и Закавказья, а затем по территории всего Советского Союза способствовали росту популярности театра и в конце концов в структуре театральных учреждений он стал одним из ведущих в стране. Период особого взлета зрительского интереса к театру связан с именем выпускника ГИТИСа – М.К. Ашмутова.
Театр Русской драмы Володя любил особенно, но бывал он и на премьерах Театра оперы и балета, со сцены которого звучали известные всей стране голоса Муслима Магомаева и Полада Бюль-Бюль оглы. Самой знаменитой шлягером в репертуаре Палада, которую знала вся необъятная страна Советов, была эстрадная песенка с веселым названием «Шейк». Ее слушали, ее напевали, под нее танцевали. Имитируя красивым хорошо поставленным голосом раскатистое эхо в горах, Бюль-Бюль, как его любя называли в народе, пел: «Жил в горах много лет человек…».
Академический Азербайджанский театр оперы и балета был уникальным театром. Он объединял оперные (азербайджанскую и русскую) и драматические труппы. Наряду с выдающимися деятелями национальной сцены в театре выступали и русские исполнители.
Театр с его великим искусством перевоплощения покорил душу Володи навсегда. Шли годы, менялись города, но если вдруг в непрерывной череде дел появлялся маленький просвет и вместе с ним возможность встретиться с театром снова, то он не упускал такого случая никогда.
Глядя на Володю, пристрастилась к театру и Татьяна.
***
Весной 1971 года самой животрепещущей темой разговоров у всех выпускников училища была только одна – это откомандирование для прохождения службы. Мало, кто из курсантов, ну, разве что только самые нерадивые, были всерьез обеспокоены сдачей государственных экзаменов, потому что распорядок дня в военном училище с самого первого момента пребывания в нем предусматривал в качестве обязательного времяпровождения индивидуальные учебные занятия, а это ни много, ни мало три часа ежедневно. Так что теоретическая подготовка у бакинских пехотинцев была на должном уровне.
И вот этот волнующий день – день распределения – наступил. Командование училища, вызывая пред свои ясные очи очередного выпускника, сообщало ему о месте дальнейшего несения воинской службы или, по-военному, о месте назначения.
Володе, которого командир училища уважительно назвал полным именем – Владимир Николаевич Белов, присовокупив к нему звание – лейтенант, предстояло продолжить службу в Закарпатье. Сборы в дорогу были недолгими, да и с чего им было быть долгими, если ничего еще не было нажито.
Покидая Баку – город, где прошла большая часть его детских и юношеских лет, лейтенанту Белову труднее всего было проститься с Татьяной. Что он мог сказать ей, что пообещать, если впереди его ждала неизвестность, а сам он был и вовсе не готов к таким переменам в своей жизни, которые предполагали его ответственность за другого человека. Он был молод, полон сил, впереди его ждала новая жизнь, и Володе хотелось насладиться всеми удовольствиями, которые ему эта жизнь обещала.
Но, он понимал, что разговора с Таней не избежать. И хотя все между ними было много раз все обговорено, она, стоя у зеленого вагона с белой петлицей под окнами, на которой жирными черными буквами было написано «Баку-Львов», снова спросила:
- Значит, уезжаешь в Ужгород?
- Да, - согласно кивнул он головой.
- Едешь один?
Она знала ответ на этот вопрос, но он, чтобы только избежать неловкого молчания, заученно повторил:
- Да. Саня Крамер едет в Польшу, Коля Миленький – в Сибирь, в Новосибирск, а я – в Ужгород. Разъезжаемся в разные стороны.
- Как же вы теперь друг без друга обходиться будете? – смотрела она ему в глаза так, будто спрашивала его не о друзьях, а о себе и о нем. И он услышал ее так и незаданный вслух вопрос:
- Как же мы теперь друг без друга обходиться будем?
Володя, хорошо понимая скрытый подтекст вопроса, не спешил отвечать.
- Я буду писать тебе, устроюсь, обживусь, а там … - он замялся, не желая ее обнадеживать, - … посмотрим.
Ему хотелось поскорее прекратить это тягостное для него прощание, и когда поезд наконец тронулся, он, бегло поцеловав ее в сухие обветренные губы, широко шагнул, входя в тамбур вагона.
- Еще увидимся, - помахал он Татьяне рукой из открытого проема вагонной двери, но она, повернувшись к нему спиной и не отвечая на его легкомысленный жест, быстрым шагом направилась в противоположную от состава сторону, размазывая ладонью бегущие по щекам слезы.
«Вот и все» - с облегчением вздохнул Володя, толком не зная, к чему конкретно это восклицание относится. А относилось оно ко всему сразу – и к городу, в котором прошла большая честь его жизни, и к друзьям, дороги с которыми разошлись, и наконец к Татьяне, с которой хоть ему и было хорошо, но не настолько, чтобы он не мог без нее в своем ближайшем будущем обойтись.