Следующие четыре года детства были, пожалуй, самыми трудными.
Мне пришлось в срочном порядке осваивать новый для себя “мир людей”.
Я отнюдь не была слабохарактерной или застенчивой, но слишком уж велик был контраст между моей жизнью в “тундре” и в “цивилизации”!
Курортный город… частный дом в центре, небольшой закрытый дворик…
Отец хотел, чтобы я выучила иностранный язык и определил меня в лучшую в городе школу, где с первого класса преподавался английский.
В том же году я по воле отца была зачислена в музыкальную школу, единственную в городе , поступить в которую “простому смертному” было нереально.
Но у отца на меня были свои “планы” и для того, чтобы меня зачислили в класс по специальности “фортепиано”, он согласился солировать в хоре Городского Дома культуры.
Надо сказать, что после войны он параллельно закончил музыкальную школу по классу вокала. У него от рождения был лирический тенор, кроме того, он хорошо играл на гитаре и мог сам себе аккомпанировать.
Однажды у отца даже была реальная возможность, имея сильный голос и незаурядные внешние данные, стать оперным певцом. Он успешно прошел прослушивание в консерватории и ему предложили продолжить обучение. Но он осознанно отказался от карьеры певца, объясняя свой выбор тем, что в случае потери голоса, окажется на “свалке”. А диплом инженера — это надежно.
Однако с голосом никогда проблем не возникало и все мои годы в семье прошли под “пение ” арий из различных опер. Не могу объяснить магию его голоса, он звучал мягко и певуче, а на высоких нотах появлялось “серебро”, доводящее “до мурашек”…
Думаю, поэтому особенно хорошо ему удавались лирические народные песни. Он часто пел по утрам, или когда что-то мастерил по хозяйству, пел по поводу и без повода…
Мне тогда это не казалось чем-то особенным, просто - “папа поет”…
Вот сейчас написала об этом и сижу “в ступоре”. Осознала: “Это же у МОЕГО отца был оперной силы и красоты голос! А я слушала его пение, как что-то самое обыденное, как-будто слушала радио”.
Теперь понимаю - это было потому, что исполнение было профессиональным, без ошибок, поэтому-то и воспринималось как “фон”, не раздражало и не мешало сосредоточиться.
Я немного отвлеклась.
Итак, “вольная птичка” стала ученицей двух школ, хотя на тот момент мне и одной было много…
В доме и семье все было по-прежнему. Родители работали. Бабушка Кася была "на хозяйстве". Она ревностно следила, чтобы у меня все было “в порядке”. Не помогала мне, а все делала за меня, разбаловав до такой степени, что я до старших классов не наработала в своем характере чувство ответственности и почти ничего не умела делать.
… С утра выглаженная форма, белые гольфы, кружевной воротничок, начищенная обувь. Она причесывала меня перед школой, завязывала банты, собирала портфель…
Казалось бы, какие у меня могли быть сложности или проблемы при таком уходе и комфорте? А они были и очень серьезные.
Дело в том, что я была — “Маугли”.
У меня были слабо развиты социальные навыки. В семь лет я была вольнодумным “домашним” ребенком, плохо говорящим по-русски. Ни одного дня не провела в детском саду и не имела понятия о коллективной дисциплине и о том, что нужно уважать авторитет учителя.
Мне с трудом давалась адаптация к школьному режиму дня,к вынужденному общению с одноклассниками и выполнению общественных поручений.
Особенно сложно было привыкнуть к первой учительнице и выполнять ее требования. Я часто не понимала, чего она от меня хочет, забывала задания, спорила, опаздывала…Конечно, она была недовольна, повышала голос, писала замечания в дневник.
Я не умела и не хотела ей “нравиться”, старалась держаться от нее подальше.
Учительница мне почему-то тоже “не нравилась”, наверное я сравнивала. Моя мама была красивая, тихая и добрая. А учительница - совсем наоборот. Мне “до тошноты” не нравилось ходить в школу.
Утром Кася имела проблемы с тем, чтобы меня накормить - чего только не придумывала, чтобы заставить проглотить хоть кусочек. Но я теряла всякий аппетит при мысли об уроках. Была “тощая и прозрачная”, меня реально тошнило.
Мало того, что я с большим трудом вписывалась в “прокрустово ложе“ школьной реальности, так ко всему прочему, мне сложно было в целом адаптироваться к новой жизни в “цивилизации”.
Я уже говорила, что семья пять лет прожила в “полевых условиях” - на просторах малонаселенных территорий. Город для меня был совершенно чуждой средой…
Мои глаза привыкли видеть бескрайние горизонты, сливающиеся вдалеке с куполом неба. А не упираться взглядом в высокий забор, за которым был слышен гул оживленной улицы.
Я привыкла ходить босиком, бегать наперегонки с ветром, трогать руками землю, кусты, траву…, дышать свободой…
Маугли… одним словом…
Я страдала в замкнутом пространстве новой действительности, но тогда не могла этого ни осознать, ни изменить.
Мне было не комфортно в облегающей школьной форме, туго заплетенных косах, лакированных туфельках. Я еле высиживала уроки и с большим трудом удерживала внимание на школьной доске.
Эти бесконечные “сесть-встать”, хождение парами, необходимость поднимать на уроке руку…
Но самое сложное для меня было выносить “авторитет” учительницы. Она требовала беспрекословного послушания и уважения своей персоны. Я с ней спорила, забывала задания, опаздывала на уроки… За этим следовали наказания, выговоры на повышенных тонах, удаления из класса и тому подобные меры.
Она не была злой — это был обыкновенный педагог, которому надо было “построить” тридцать юных отроков “в одну шеренгу”. Большинство из них пришло из детсада и было уже обучено дисциплине, а я была “дитя природы”, выросшее без особых ограничений свободы.
Целый год шла баталия за мое “окультуривание”. Дневник был исписан замечаниями, даже вызывали маму в школу. Слава Богу, что она это не брала близко к сердцу, жалела меня и никогда не ругала. Она деликатно выслушивала длинные тирады о том, что я “не то сказала” или “выкинула” в очередной раз, высказывала соболезнования и вручала учительнице “компенсацию за ущерб” - довольно солидные подарки. Они даже подружились со временем. Моя мама, в отличие от меня, ей очень нравилась.
Она всем нравилась…
Отец мог иногда устроить мне сеанс воспитания с долгими “литаниями” на тему,” что такое хорошо и что такое плохо”, и даже стращать наказаниями, но в основном мало вмешивался в мои дела и не вникал глубоко в проблемы.
Училась я легко, голова моя соображала быстро, пожалуй быстрее всех в классе, но жесткое противостояние с учительницей не давало мне мотивации стараться и получать отличные оценки. “Троек” не было в четвертях - и ладно…
Трудно давались мне только два “предмета” — “чисто писать в тетради” и “поведение”.
Отцу почему-то нравился английский, он самостоятельно изучал его и получал от этого удовольствие. Видно поэтому и отдал меня в спецшколу. Мы дополнительно занимались с ним разговорной речью, так что “англичанка” в отличие от “классной”, не могла на меня нахвалиться. Я “болтала” с ней на уроках на английском и наверное поэтому была у нее в большом “авторитете”. Случалось, что если ей нужно было выйти, она оставляла меня в классе за старшую и велела продолжать урок.
Тогда меня это не удивляло, а вот сейчас я не могу понять, как это могло быть?
Два учителя и два разных отношения с одним и тем же учеником.
На третьем году школы конфликты немного поутихли. То ли я поумнела, то ли она смирилась с тем, что я не буду перед ней “стоять по стойке смирно”. Даже стала просить меня периодически помогать ей в организации непопулярных мероприятий в классе, типа субботников или сбора макулатуры.
Я могла “вдохновить” и меня слушались. Видно со временем у меня появился авторитет неформального лидера, со мной все хотели дружить и моя школьная действительность “стала налаживаться”...