— Витя, а почему не хочешь так оставить?
— Много места занимает, и фотки совсем обветшали.
— Вы собираетесь рядом поставить свой фотоальбом? — спросила Нина.
— Можно будет, — ответил Витя. — Мы с Мариной думаем лучшие фотографии распечатать, красиво оформить, когда Илья школу закончит, а Лена в среднее звено перейдёт. Название придумали: «Семейные хроники» или ещё как-то. А из эти надо перебрать и купить для них нормальный альбом.
Нина Павловна и её брат Виталий сидели на диване в маленькой гостиной и листали старый пузатый альбом в бордовой бархатной обложке. Виталий Павлович был представителем третьего поколения семьи Ивиных, живших в этой квартире с узким коридором и тремя маленькими комнатами.
Его старшая сестра Нина жила далеко от родного города. Раз в два-три, когда она приезжала погостить к брату, они вместе принимались ворошить семейный архив. Брат и сестра были мало похожи. Нина высокая с редкой сединой в тёмных волосах. Она не терпела ткани с рисунком и обувь на слишком низком каблуке. Виталий, напротив, был приземист, немного склонен к полноте и мог выйти за хлебом в спортивном костюме. Эта непохожесть заставляла сравнивать брата и сестру с их родными. Говорили, что Нина Павловна — вылитая бабушка, а Виталий Павлович очень похож на своих двоюродных дядей со стороны отца.
После смерти родителей Виталий Павлович оставил в квартире сервизы и хрусталь. Нина забрала несколько фарфоровых статуэток из коллекции дедушки. Фигурки теперь стояли у неё дома в серванте. Была среди них балерина, склонившаяся умирающим лебедем. Был императорский пингвин, покрытый сеткой трещин, казалось, от своей неуклюжести. Вот оленёнок с грустными глазами. Он лежит, пригнув головку к передним ножкам и сияя изгибами своего изящного тельца. Его Нина поставила рядом с гималайским медведем, чтобы зверь защищал малыша. Медведь стоял на задних лапах, угрожающе рыча, и был маленьким по сравнению с оленёнком. Стоял он шатко, так как на правой лапе был скол.
Ещё у Нины Павловны остался кляссер её отца. Папа собирал марки, пока не поступил в университет. Потом он бросил это дело из-за нехватки времени и денег. Юрий, сын Нины Павловны, немного интересовался старыми вещами. Не то чтобы любил их, но понимал их ценность. Проконсультировавшись у специалиста, он объяснил матери, что дедушкина коллекция марок, хоть и красивая (Ивин-старший собирал флору), но никакой ценности не представляет. Это просто хорошая базовая коллекция подростка.
Нина Павловна овдовела, когда Юре было восемь лет. Она не жалела, что снова не вышла замуж, но в последние четыре года появилась необъяснимая печаль и тревога. Грустно было вспоминать прошлое и думать о будущем. Чего-то не хватало…
— Нина, а ты мамин жемчуг носишь? — спросил Витя.
— Надевала два раза в театр. Он длинноват для меня, шею трёт.
Виталий Павлович взглянул на сестру.
— Ты высокая, платья однотонные тёмные любишь — это как раз твоя длина. Носи чаще.
— Отвыкла я наряжаться. Да разве это жемчуг? Просто дорог как память: папа эти бусы маме подарил на годовщину.
— Почему не жемчуг? Он настоящий, с жемчужной фермы, и стоит порядочно.
— А ты с обручальными кольцами что сделал? — спросила Нина.
— Серьги, которые Марина носит, ты видела. Это бабушкино и дедушкино золото. Кольцо мамы пока лежит. Папино оказалось серебряным с позолотой… А это кто? — внезапно спросил он про следующую фотографию.
Они вгляделись в портрет усатого человека, одетого в серый костюм. Волосы мужчины были тщательно зачёсаны назад, что подчёркивало его худощавость и, наверное, делало черты лица более тонкими Он стоял, положив руку на резной постамент, фоном для фотографии служил задрапированный бархатный занавес. Лицо мужчины было мягко освещено, он серьёзно смотрел на Витю и Нину.
Виталий перевернул фотографию и прочёл надпись.
— Это отец бабушкин, — сказал он.
— А прабабушки нет?
— Не знаю.
— Значит, надо оставить, — сказала Нина. — Бабушка всё повторяла, что без неё за них некому молиться будет.
— Да, надо оставить, — не очень охотно согласился Виталий и ещё раз вгляделся в фото:
— Умели же раньше снимать! Смотри, какой свет. И как будто немного коричневого и жёлтого есть.
— Коричневатая сепия, — уточнила Нина.
— Да… У него, наверняка, морщины были, а здесь их не видно. Сейчас наделают двести фоток и выбирают часами, а тут всё за раз.
Виталий Павлович вздохнул, посмотрел на шкаф, на альбом, на фотографию, потом опять на шкаф.
— Нина, а, может, заламинировать их? Лучше сохранятся. И... обязательно надо отсканировать.
— Ты ещё этого не сделал?
— Вообще-то сделал часть: то забуду, то руки не доходят. Я тебе присылал, помнишь?
— Давай я сделаю остальное, у меня времени больше.
Виталий задумчиво посмотрел на сестру.
— Не надо: у тебя и так чемодан вон какой. Я вечером всё закончу, не волнуйся. Давай лучше письма посмотрим. В прошлый раз мы некоторые выбросили, с тех пор их даже больше стало.
Виталий Павлович закрыл альбом и отнёс его к компьютерному столику, чтобы вечером заняться сканированием. Затем он подошёл к стоящему в углу резному деревянному ларцу. Там хранились старые письма и открытки.
Нина Павловна тоже подошла и села на ковёр, чтобы брат не потащил эту тяжесть к дивану. Старый липовый сундук был не в лучшем состоянии: лак стёрся, дерево было грязным, резьбу — затейливый узор из вьюнов и лилий — полностью отреставрировать было невозможно. Марина хотела приобрести для рукоделия ящик такого же размера и поставить его на место ларца: больше ставить было некуда. Зная желание жены, Виталий откладывал деньги, чтобы купить красивый ящик ей на день рождения.
— Ты положил открытки отдельно? — спросила Нина.
— Так удобней. У вас в городе много букинистических магазинов? Их там принимают.
— Они же подписаны.
— Согласись, лучше сдать их, чем просто выбросить.
— Наверное, но я бы не купила подписанную открытку. Неловко как-то читать. Мой Юрка, наверное, продаст дедушкин фарфор, как я умру. Фигурки без трещин имеют цену.
Виталий Павлович передёрнул плечами. Видно было, что подобные разговоры ему надоели.
— Ты что, Нина?! Тебе пятьдесят четыре, выглядишь на сорок пять, на вредном производстве не работала, как мама с папой, а помирать собралась. К тому же, этот фарфор раньше твои внуки переколотят.
— У Юры нет невесты. Нравится ему свобода.
— Я был старше его, когда женился. Кстати, насчёт того, чтобы фарфор не побился, а, главное, дети не поранились. Помнишь Илюшка наш в сервант влетел? Руки порезал, ревел. Мы до рождения Лены мебель сменили: теперь стеклянные дверки высоко, посуда и не звенит, если стенку заденешь.
Нина Павловна вздохнула.
— Помню. Подумаю об этом, если внуки появятся, а то Юрка у вас семь лет не был. Вообще всё бьётся, всё ломается…
— Ладно, Нина, ты как старая бабушка вздыхаешь опять. Зато мы у вас были. Не отвлекаемся. Смотри, какие конверты жёлтые. Зачем мы их в прошлый раз оставили?
Ещё полчаса они разбирали письма, пока Нина Павловна не начала чихать. Потом с прогулки вернулись проголодавшиеся дети Виталия Павловича, и семья села обедать.
Через два дня Нина Павловна уезжала. Брат и его жена проводили её до аэропорта. Нина одна из последних прошла регистрацию, помахала родным рукой и скрылась в терминале. Виталий и Марина вышли из здания аэровокзала и какое-то время любовались цветущим полем, редкими облаками на ясном небе.
Ожидая посадки, Нина думала с сожалением о том, что не застала в городе свою школьную подругу.
Нина Павловна не любила спать в дороге. В ручную кладь она положила толстую пачку писем и открыток, которые собралась читать в самолёте.
«Может, всё-таки не тащить всё это домой, оставить здесь несколько», — подумала она. — «И что я за всё цепляюсь!».
Она вытащила письмо с маркой, на которой был нарисован красный мак. Листок в конверте хорошо сохранился. Нина Павловна узнала бабушкин почерк: почти печатные ровные буквы большие пробелы между словами.
«Дорогой Митенька! Как ты там? По прогнозу погоды мы узнали, что у вас около сорока градусов в тени. Береги себя. Надеюсь, в гостинице не так жарко. У нас всё хорошо. Виталиком занимаюсь я, Кира и даже Нина. Она его кормит и переодевает. Паша учит его кататься на трёхколёсном велосипеде. Помнишь, как мы искали этот велосипед для Ниночки? Ты тогда простудился…»
Не дочитав, Нина Павловна аккуратно сложила письмо и положила его в сумку. Долго смотрела она в одну точку. Думалось, почему она осталась равнодушной к мужчине, сделавшим ей предложение восемь лет назад, не могла вспомнить, зачем уговаривала сына остаться жить с ней и не снимать квартиру.
На борту самолёта она снова развернула письмо и дочитала его до конца.
26.06.2020