Фильм «Встреча на далёком меридиане» был поставлен по мотивам одноимённого романа Уилсона Митчела и рассказывает об американском физике, которого мучает совесть за то, что он был причастен к созданию ядерной бомбы.
Владислав Дворжецкий, снимаясь в этом фильме, признавался близким, что Ник Реннет очень похож на него самого, поэтому на экране он словно проживает свою собственную жизнь. Но если у героя Дворжецкого, физика-ядерщика, страх вызывал ядерный взрыв, к которому он был причастен, то у самого актёра страх вызывало его трагическое амплуа, к которому он тоже был невольно привязан…
Об этом амплуа очень хорошо сказал режиссёр Свешников: «Влад прекрасно понимал, что имеет свою особую магию и именно этим и берёт зрителей с экрана. Но эта магия ему быстро надоела – он хотел попробовать себя в другом жанре, в частности, в комедии. Но так сразу взять и поменять амплуа нелегко, да и комедия с его участием превратилась бы в иронию или сатиру – Влад никогда бы не сыграл слабого или дурачка… Со временем подобные творческие метания привели Дворжецкого к внутренней трагедии. Его актёрская «карта» закончилась, и он ничем не мог её заменить. Ему нужно было или искать другое амплуа, или идти в театр, а это – тоже непросто. Поэтому его ранний уход, как это ни печально звучит, вполне логичный – все свои роли в амплуа трагического актёра он сыграл, а новую актёрскую «карту» так и не успел открыть».
В романе «Встреча на далёком меридиане» описываются портретные черты Ника Реннета, которые ПОРАЗИТЕЛЬНО похожи на черты Владислава Дворжецкого: «И по щекам его уже пролегли трагические борозды, словно след когтей после схватки с орлом. Когда он отрывался от своих расчётов и откидывался на спинку стула, его худое измождённое лицо дышало такой серьезностью, было полно такой печали и боли, что казалось, будто он не умеет улыбаться. Однако стоило ему улыбнуться, как в сиянии этой чуть удивлённой улыбки исчезали все следы грусти, и он становился похожим на озорного мальчишку».
_______________
Даже личная жизнь Ника Реннета во многом была похожа на личную жизнь Дворжецкого – за неполные полгода его герой успел влюбиться (причём серьёзно!) в троих женщин, не забывая при этом бывшую жену. И ниже приведённый фрагмент романа отражает душевное состояние учёного и полностью оправдывает его в глазах читателей:
Её голос, её тон, взгляд, поза звали его забыть острое разочарование, и он со смутным удивлением внезапно понял, что теперь весь вечер и уединение тихого дома принадлежат только им двоим – время и место в безмолвии ожидали, чтобы ими воспользовались. Но в следующее мгновение ему стало ясно, что всё это ни к чему. Он не влюблён в неё, она не влюблена в него, а между тем оба они не из тех людей, которые при таких обстоятельствах могли бы обойтись без всякой духовной близости – возникнет такая нежность, такое доверие и такая потребность друг в друге, всё сильнее укрепляемые привычкой, что, даже не будучи любовью, это чувство станет почти равным ей и окажется почти таким же сладостным в своей полноте, и почти таким же болезненным в минуту разрыва. Но всё это ни к чему, потому что для этого нет будущего. А она ему слишком нравится, и он не может обречь её на душевную боль или сделать её центром всё шире расходящихся кругов страдания, которые, возможно, захватят других людей, а через них – и ещё других.
– Ну, конечно, допейте коктейль, – сказал он и умолк, потому что слишком о многом ему не хотелось говорить: ни о её муже, ни о Руфи (он знал, что сейчас, с любопытством оглядываясь по сторонам, она пытается представить себе женщину, которая обставляла эту комнату), ни о работе, ни о чём-либо другом, что могло бы заслонить ощущение того, что они остались наедине, а этого было опасно касаться даже мимоходом.
– Так можно сидеть всю ночь, – вдруг сказала она отрывисто и, поставив недопитый бокал, встала – Я лучше пойду.
Она одёрнула платье, не заметив сначала, что это движение привлекло его взгляд к её рукам и фигуре, а потом удивлённо стала смотреть, как он смотрит на неё. Впрочем, он почти сразу отвёл глаза и тоже встал.
– Я пойду выводить машину, – сказал он, думая: «Если мне только удастся благополучно отвезти ее домой, все обойдётся».
– Погасить свет? – спросила она.
– Нет, не надо, – ответил он и шагнул к двери. Но она не пошевелилась, и он знал это, хотя и не видел её. Властное тепло её зовущего присутствия заставило его оглянуться, и в следующее мгновение он уже шёл к ней, а она к нему. Несколько секунд они просто стояли обнявшись, испытывая блаженное облегчение, потому что исчезла необходимость сопротивляться, которая так долго томила их. Её тело, её тонкая талия, узкие плечи, упругая грудь – всё это было новым, но и в то же время щемяще знакомым, словно исполнилось всё то, что обещало ему его воображение.
Затем он резко отстранил её.
– Ну, ладно, – сказал он отрывисто, – я отвезу вас домой.
Она не шевельнулась.
– Вы не знаете, что делаете, – сказал он. – Вы не знаете, на что обрекаете себя. Ничего весёлого из этого не выйдет.
– Мне всё равно, – ответила она.
– Вы слишком мало знаете, чтобы судить, всё равно вам или нет. А я знаю. Я старше вас на пятнадцать лет.
– Неправда. Мне двадцать четыре года.
– Как будто это так много! Вы давно замужем?
– Пять лет. И я не хочу говорить об этом.
– Вы меня совсем не знаете.
– Я работаю с вами уже несколько лет – каждый день.
– И всё-таки вы меня совсем не знаете. Совсем. Поверьте, мне, Мэрион. Всё будет не так, как вы думаете. Начать очень легко. Ад наступает позднее.
– Мне всё равно.
– Вам всё равно, – передразнил он. – Вам всё равно. А что вы знаете? Вы же не хотите знать!
– Вот именно, – решительно сказала она, – я не хочу знать.
Однако его упорство победило – её руки соскользнули с его плеч и безвольно повисли. Она отступила на полшага. Но и этого движения оказалось достаточно, чтобы его захлестнула страшная тоска – предвестник неотвратимой потери. Он невольно обнял её и снова привлёк к себе.
Их поцелуй длился долго, словно она не могла оторваться от его губ. Потом она резко отстранилась. Лицо её залила краска, глаза были закрыты, она прижала руки к вискам. Прерывающимся шепотом она сказала, покачав головой: –
– Вы правы, мы не должны...
Но он опять притянул её к себе, и на этот раз она, перестав сдерживаться, сама искала его губ. Затем, медленно и неохотно, она снова чуть-чуть отодвинула лицо, чтобы заглянуть ему в глаза, и взгляд её молил и обещал всё, что ему было так нужно. Обняв её одной рукой за талию, он повел её, покорно прильнувшую к нему, в спальню, и, хотя дом был пуст, а вечер тих и спокоен, он закрыл за собой дверь.
_______________
Этот эпизод Владислав Дворжецкий сыграл без поцелуев, потому что мог показать любовь одним лишь взглядом…