В начале войны всегда важно, как воспринимает общество (верхи и низы) мощь своей страны, решительность и уменье правительства, боеспособность армии и квалификацию командиров. А также его видение того, что и как надо делать.
В среде крестьянства и мелких и средних городских обывателей (более девяти десятых населения) новых видений (оценок и мнений) на этот счет не было. Войне не удивлялись, а воспринимали известие индифферентно, как какое-нибудь очередное известие о комете или затмении. Война для России была делом привычным. А что делать - давно известно: воевать, бить врага и побеждать.
Еще жива была генетическая память о монгольских и польских нашествиях. Помнили шведа, разбитого под Полтавой. Времена Очакова и покоренья Крыма.
За последние пятнадцать лет только в больших войнах сражались: в 1799 г. - с Францией (в Италии и Швейцарии), в 1805 - в составе третьей антифранцузской коалиции (на территории Австрии), в 1806-1807 - в составе четвертой антифранцузской коалиции (в Пруссии), в 1808 - со Швецией (на территории Швеции и Финляндии), в 1806-1812 - с Турцией (на территории Турции).
Новая война пришла на территорию России, чего сто лет не случалось. Но и это не смутило. Оно и раньше то же: хоть и не на землю российскую враг приходил, а все равно угрожал вот-вот вступить.
Кто пришел, с кем и каким числом знали по слухам.
Информация разносилась по стране плохо. В июле Петербург сидел в страхе: каждое утро, просыпаясь, выглядывали в окна: нет ли на улице вражьих патрулей. Царская семья и правительство не скрывали правду. Любые сведения оприлюднивались, в т. ч. печатались в газетах. Но курьеров не было. Движение подвод и отрядов войск шло лишь в одном направлении, к фронту. Императрица Мария Федоровна и великая княгиня Екатерина Павловна, обладавшие большими возможностями, посылали курьера за курьером, но они не возвращались. Лишь 22 июля, когда в столицу прибыл из армии Император Александр и почти одновременно пришли сведения о победе Витгенштейна под Клястицами и о том, что он запер дорогу на Петербург - люди успокоились [1]. В патриотически-бурлящей Москве в разгар Смоленских баталий (4-7 августа) говорили, что враг разбит на территории Белоруссии и прогнан к польской границе.
В глубинке было тихо. Даже там, где что-то знали. Судили: земля российская большая, пока докатится до нашей тмутаракани, глядишь, и рассосется; в 1806-1807 вон какой переполох подняли, ополчения стали собирать по всем губерниям - ан, обошлось. Поэтому люди жили обычной жизнью.
Государственные и ученые подсчеты показывали неприятные, но вполне удовлетворительные результаты. Какая бы война ни была неудачная и страшная - ну, сколько противник мог занять исконно русских губерний? даже не занять, а затронуть боевыми действиями, фуражирными экспедициями? Максимум 5-7. С череды польских нашествий Смутного времени (начало 17 века) это были одни и те же уезды и волости: часть Смоленской губернии, часть Калужской, почти вся Московская. Но и все. В государственном доходе и в человеческих ресурсах они не составляли и десятой части. [2]
Больше всего война наносила ущерб городам. Но и в этой части нельзя было ожидать катастрофических потерь. [3]
Светская знать и высшие чиновные круги, за редким исключением, были исполнены антифранцузского патриотизма. Считали, что терпеть какую-либо зависимость от французов и выскочки-Наполеона Великой державе не пристало. Благословляли детей и родственников на военные подвиги.
В военных делах разбирался каждый и одновременно никто. Почти все сановники и члены известных фамилий прошли в свое время через военную службу. Но чаще всего это была парадно-показательная, а не боевая ее часть.
Знатоки вопроса стояли за мир с Наполеоном. К их числу принадлежали Министр иностранных дел Румянцев, командующий гвардейским корпусом в. к. Константин, фактический статс-секретарь Императора Аракчеев, знаменитый суворовский генерал Кутузов.
Категорически за войну стоял другой знаменитый суворовский генерал Багратион. Его поддерживали большинство генералов и офицеров, а также группа великой княгини Екатерины Павловны, куда входили ее муж, начальник путей сообщения Георг Ольденбургский, и умный и квалифицированный сановник московский генерал-губернатор Ростопчин.
Они в целом соглашались с планами действий, которые исходили от Багратиона. Суть багратионовских предложений была не сложна: назначить главнокомандующим всеми российскими армиями самого Багратиона, изгнать с высоких командных должностей "всех немцев", сразу же начать против врага наступательные операции с разных сторон и в разных местах.
Противники Багратиона в среде высокопоставленных военных до поры до времени открыто не вступали в спор. Тем более, что стратегическая линия ведения войны, согласованная Императором Александром с военным министром, Военным министерством и Госсоветом, предусматривающая отступление вооруженных сил внутрь страны с целью постепенного изматывания противника, сразу же стала выполняться. Именно этой концепции придерживался Барклай де Толли на боевой практике, при организации отступления 1 Армии и в рекомендациях, посылаемых Багратиону.[4].
О плане Пфуля [5] (1811), взятом за основу Александром I и хорошо известном военному министру, следует еще добавить. Исходное расположение 1 и 2 Армий отвечало концепции Пфуля, что война должна вестись двумя армиями, одна из которых удерживает неприятеля с фронта, а другая наносит удары с фланга. Но Армии не пытались этого сделать, и, похоже, что Багратион о такой концепции вовсе не знал, а Барклай ею откровенно манкировал. План Пфуля рекомендовал уклоняться от генерального сражения, осуществлять фланговые нападения, нарушать операционную линию, уничтожать живую силу малыми действиями - все это с целью достижения численного превосходства и перехода в наступление. В этой части план многим высокопоставленным чиновникам и военным казался вполне приемлемым, притом, что сам Пфуль своим высокомерием и манерой излагать мысли вызывал общую неприязнь. Последним пренебрегать в высшем обществе было никак нельзя. Поэтому, когда в Плане Пфуля были найдены два некатегорических несоответствия - он предполагал, что Наполеон придет с войском в 240 тыс, и что Дрисский лагерь непременно окажется на его пути и станет непреодолимым препятствием - от него все отвернулись. Александр, раздосадованный неудобствами расхваленного укрепленного района, не стал защищать своего советника. Тем более, что на фоне слишком стремительного отступления и нерадивости командующих западных армий, не сумевших придумать ничего нового и конструктивного, было удобно свалить часть неудач на незадачливого не от мира сего немца.
Почти все иностранные теоретики и практики военного дела предрекали поражение России, за исключение вечных союзников тех, кто воюет с Наполеоном, англичан [6].
Нейтрально держали себя представитель сардинского королевства в Санкт-Петербурге де Местр (крупный философ, государственник и военный теоретик), наследник шведского престола Бернадот (в свое время наполеоновский маршал) и знаменитый генерал Франции времен консульства Моро. Знаменитейший военный теоретик Жомени бросался в своих суждениях и оценках из одной крайности в другую [7].
Будущий выдающийся военный теоретик мирового уровня Клаузевиц в 1812 находился на военной службе в русской армии, в чине квартирмейстерского подполковника - отмечал верность действий официального командования, хотя досконально разобраться в стратегических замыслах и основных тактических приемах не мог, так как не знал русского языка. Единственно стратегически ценное действо Клаузевица в ходе войны 1812 это честный отзыв о непригодности и опасности Дрисского лагеря для обороны большим числом войск [8].
Император Александр, прошедший после Аустерлицкого поражения, через несколько больших войн, подробно изучивший все нюансы побед и поражений, получивший в период тесной дружбы с Наполеоном (1807-1809) ценнейшие уроки военного искусства лично от военного гения - анализировал ситуацию по всем направлениям.
Российская армия мала. Кто мог предположить, что Наполеон поведет в Россию, на войну, которая ему, в общем-то, не нужна, чуть ли миллион солдат. Чтобы сопротивляться вблизи своих границ, надо нарастить западную армию совокупно до 400-600 тыс. Это возможно. Но на рекрутские наборы и обучение потребуется полтора года.
Или - отступать вглубь страны. Теоретически он мог отступать хоть до уральских гор, когда от наполеоновской армии природа оставит жалкую горстку инвалидов, которую арестует башкирская милиция. За управление страной и экономику он не опасался, но что скажет общество, привыкшее к быстрым и блистательным победам русского оружия. Вряд ли ему окажется по душе скифская стратегия. Он знал, что его считают слишком мягким, поэтому предел терпению в своем окружении видел в отступлении до Смоленска. Если отступление продлится дальше, его ждет личная катастрофа. Его не убьют, как императора Павла - он любим и уважаем в высшем свете и в простом народе; он не совершал расправ, не выносил беззаконных приговоров - но его могут попросить отойти от дел на время, поручив руководство страной и войной кому-нибудь более решительному [9]. Это позор, после которого не следует жить.
Но как выиграть войну у гениального Наполеона, с которым объединилась вся Европа?!
Как выиграть у гения с малограмотными нерадивыми генералами, когда он не может подобрать даже сколь-нибудь удовлетворительного кандидата на должность ГК всеми российскими армиями?! Можно пригласить иностранного полководца, но откуда, вся Европа находится на службе у Наполеона?! Принять главное командование на себя?! Но он не тот счастливчик, кому простят любые поражения, а они ведь обязательно будут.
Надо усилить пропаганду: злобное неистовство и безбожие врага, блеск наших самых незначительных побед, вызвать гордость за героев и героические свершения, призвать к мести за павших... - так учил и так всегда поступает Наполеон. Еще: обязательно обратиться ко всем сословиям - как братьям в единой беде - за советом, действенной и материальной помощью. С нами правда и справедливость! На зачинающего бог!
Относительно же текущей обстановки. Александр понимал, что все, что происходит, это лишь отсрочка чего-то более страшного и катастрофического. 1 и 2 армия имеют задачи отступать, чтобы соединиться, и эта цель делает их каждодневное существование наполненным смыслом. Но объединившись и пополнившись, они составят в лучшем случае контингент в 120-140 тыс, тогда как у Наполеона в том же Смоленске может быть и 200, и 300. Но до Смоленска далеко. На таком расстоянии может много что случиться. Остается надеяться, что командующие 1 и 2 армиями сделают все тактически возможное, чтобы противник продвигался к крайнему рубежу как можно дольше. Могли же это делать испанцы в своей стране с гораздо худшим войском.
Единственным для Александра I успокаивающим, хотя и тяжелейшим моментом, оставалась возможность в самом крайнем случае заключить мир с Наполеоном. Возможности к этому он пока не видел никакой [10].
Твердость и принципиальность у, казалось бы, нерешительного и покладистого Императора в этом вопросе была сверхъестественная.
Однако, если исключить национальный гонор и личные амбиции отдельных фигур, то в мирном договоре не было ничего постыдного - все войны заканчивались подобным исходом. Тем более, что везде о мире просил слабый и проигравший, а тут сам Наполеон уже по истечении первых двух недель нашествия всеми средствами показывал, что готов заключить мир, что кроме продолжения союзнических отношений ничего не требует и, более того, готов уступить по ряду прежних краеугольных позиций [11].
_______________________________________
[1] В действительности, оснований для успокоения было недостаточно. Корпус Витгенштейна составлял всего лишь 20-25 тыс. Серьезные пополнения в нему начнут подходить только в августе.
[2] Новоприсоединенные губернии (Литвы и Белоруссии) являлись для российского бюджета традиционно дотационными, поэтому временный их переход под власть противника (чему там особенно не возражали, впрочем, точно так же, как и обратному переходу) носил скорее характер экономии государственных средств. Затрат следовало ожидать в будущем, когда эти губернии вернутся под российскую юрисдикцию.
[3] Согласно работе К. Германа Статистические исследования относительно Российской империи, ч. I, СПБ, 1819, все городское население России в 1811 простиралось до 3 млн [при общем населении страны 41 млн-А.О.].
В ходе боевых действий существенно пострадали крупные города: Минск - 11,2 тыс. довоенного населения, Могилев - 5,8 тыс, Витебск - 16,9 тыс, Полоцк - 4,9 тыс, Смоленск. - 12,4 тыс, Вязьма - ок. 20 тыс, Можайск - 1,9 тыс, Малоярославец - 1,6 тыс, Рига - 32,0 тыс. Плюс на три четверти была уничтожена (сгорела, разграблена и взорвана) Москва, 270,2 тыс. Всего около 380 тыс., т. е. примерно восьмая часть всего городского населения, притом, что все городское население в масштабах страны составляло 6-8%.
[4] В этом же ракурсе министерство, генеральный штаб и военные комиссии разработали несколько различных планов ведения войны.
[5] Пфуль Карл Людвигович (1757-1826), барон, генерал-лейтенант (1809). Из нем. дворян. Служил в Вюртембергской и Прусской армии, изучал теорию воен. искусства под руководством великого полководца короля Фридриха Великого. В.1806 принят на рос. службу с чином генерал-майора. В течение нескольких лет Ф. находился при государе и был его советником по военно-теоретическим вопросам. В начале кампании 1812 состоял при императоре Александре I, участвовал в военном совете 1(13).7.1812 в Дриссе, на котором его план обороны в Дрисском лагере был отвергнут. Затем состоял при главнокомандующем 1-й Западной армии Барклае де Толли, в августе 1812 отозван в С.-Петербург и фактически устранен от дел. 24.10.1812 направлен Александром I с миссией в Великобританию, далее находился в миссиях в различных государствах. С 1814 чрезвычайный посланник и полномочный министр в Гааге. В 1816 награжден орденом Св. Александра Невского. В 1821 по болезни уволен из российской службы с мундиром и пенсионом полного жалованья. Автор работ по военно-теоретическим вопросам. Составил и издал записку, в которой пытался оправдать свой план и возложить ответственность за его провал на неумелые действия российских генералов
[6] Английское правительство невысоко ценило российскую государственную организацию, экономику и армию, но курьезно случалось, что все английские военные посланники попадали сначала под обаяние Императора Александра, а затем круга генералитета и высшего линейного офицерства. Военным представителем при Александре I, а затем при штабе ГК Кутузова, был генерал Вильсон, ставший впоследствии большим другом России, а его заместителем лорд Терконел.
[7] В результате перешел летом 1813 года из французской армии на русскую службу.
[8] Его мнение благородно и честно поддержал полковник Вольцоген, который по странности фортуны выбрал в свое время по поручению генерала Пфуля это место как наиболее перспективное для строительства главной фортификации западного оборонительного округа. Фигура Вольцогена мелькает в знаменитом советском фильме "Война и мир" - это тот офицер, который прискакал от Барклая к Кутузову с просьбой разрешить отступление разбитому правому флангу. Возмущение Кутузова известно и по мемуаристам и по яркому киноэпизоду.
[9] Например, "Екатерине Третьей" - великой княгине Екатерине Павловне
[10] Мысль о возможности заключения мира воспринималась категорически негативно в среде полевых солдат и офицеров, а также всех без исключения командиров корпусов и дивизий 1 и 2 Армий. О недопустимости мирного договора твердили Александру I сестра Екатерина Павловна, английские союзники (посол Каткарт, генерал Вильсон), Московский генерал-губернатор Ростопчин. Часть общества приходила в негодование от одной только мысли, что такое возможно. Александр и его канцелярия вынуждены были постоянно подтверждать, что никогда и ни за что не заключат мира с Наполеоном.
[11] Неприятие Наполеона в России - это особый феномен, требующий серьезных научных исследований. С объективной точки зрения, Наполеон не только не был завзятым врагом и злодеем по отношению к России, он один из немногих европейских правителей желал не падения и разрушения ее, а честного и долговременного союза на благо обоих государств. С Россией, как ни с каким иным государством, он готов был к непрерывному диалогу, обсуждая и тут же корректируя возникающие неудовольствия и невыгоды. Объяснение, что Наполеон не остановился бы до тех пор, пока не завоевал бы весь мир - несостоятельно. Например, .ни Австрию, ни Балканы, ни Пруссию, ни Турцию он не пытался присоединить к Франции даже в сколь-нибудь крупных кусках - хотя такая возможность ему предоставлялась несколько раз.