Я смотрю на её круглое, миловидное личико, обрамлённое красным платком, на её сухонькие, тёмные ручки, крепко сжимающие незатейливую палочку – посох.
Смотрю на маленькую, сгорбленную фигурку в простеньком домашнем платьице и цветастом фартучке, неожиданно ловко спустившуюся по ступенькам высокого крыльца. Я смотрю в её тёмные строгие, как будто о чём-то спрашивающие глаза и вижу, как взгляд её в одну секунду становится лучистым, ласковым и добрым. Я вдруг понимаю – передо мной та самая настоящая, «взаправдашняя» бабушка из русских сказок, которая и яблочком наливным угостит, и расскажет, как Кощея бессмертного одолеть. Ты только вникни, вслушайся в её слова. Я вслушиваюсь. Я вздрагиваю от её голоса – неожиданно звучного для столь скромно выглядящего источника. Я вздрагиваю от смысла сказанного. Какая там деменция! Она отлично помнит подробности своего детства, которого, можно сказать, не было, она помнит каждый день своей юности, придавленной тяжким бременем войны… Она помнит всё.
Елена Евтихиевна Яковенко. Бабушка Лена. Ей девяносто два года, ей есть о чём рассказать.
- Жили мы в Винницкой области. Даже конь у нас был, и даже поле своё. Единоличники – так раньше было. Потом коня забрали у нас, и отец вступил в колхоз. Мать Груней звали, отец – Евтихий. Данько наша фамилия была. Он работал, а мы ещё маленькие были – четверо нас, два сына и нас две. Потом, в 36-ом ещё Валя родилась. Коноплю сеяли на рубашки – полотно делали. Юбок у нас не было. Отец поработал в колхозе немного и уехал в Винницу на завод, хотя бы немного денег приработать. Только он уехал, украли корову у нас. А коровой этой мама всю улицу поила. В мае месяце хата сгорела. 34-й год был. Голодовка настала.
То у тётки мы жили, то у дядьки. Смогли дом новый построить. Зиму прожили и тут – переселение. Отец первый поехал на разведку. Потом за нами вернулся. Месяц мы ехали поездом в теплушке с печкой. Дорогу перед нами взрывали, и мы три дня стояли, ждали, когда путь отремонтируют.
Приехали мы на станцию Чернышевка, и тут нас встретил Константин Бахлыков. Повёз он нас на конях, на подводах в Гродеково. Вода была большая в речке. Брёвна течением несло, но мы всё равно переехали. Так мы оказались в Гродеково, в колхозе Ворошилова. Это был 40-ой год.
Встретили нас хорошо. Работу нам сразу дали. И я сразу стала работать. А учиться больше не пришлось. Только успела на Украине четыре класса окончить и всё. На сенокос ходили. Семь километров до сенокоса было. Мы же без лошадей приехали – кто нас будет возить – ходили пешком. Пшеницу пололи руками. Осот, полынь дёргали. Плохо, что рукавиц не было.
Война началась. Было у нас двадцать два хлопца – молодые, неженатые. Всех забрали. Ни один не вернулся. А нам что делать? Нам надо косить. Начали нас учить. Вот встанет бригадир сзади, возьмёт меня за руки и показывает: «Вот так нужно, чтобы коса пяткой ходила по земле». Научил… Траву на силос косили – по тридцать пять, по сорок соток за день выкашивали.
А вот чтобы ячмень, овёс косить, к косе ещё маленькие грабки прицепляли, чтобы правильно стебель ложился. А рожь, пшеницу косой не укосишь. Тут меня мама серпом жать научила. Днём серпами жали и в суслоны составляли, а ночью возили снопы и складывали в скирды – вкруговую, колосьями внутрь, а сверху накрывали. Потом, когда жатву закончим, всё перевезём на ток. Большо-ой ток навозим, молотим его, веем, и – государству!
Коров ростили, свиней, бычков, баранов. Всё сдавали государству. Всё нужно было на войну. Солдатам. Зерно всё до грамма сдавали, кроме того, что на семена оставляли. Мы почти не ели, голодные были, хлеба почти не видали, всё сдавали государству, потому что хотели, чтобы быстрее кончилась эта война проклятая.
Зимой ездили за сеном. Подружка у меня была Лида. Она берёт два коня и я – два коня. Приедем на луг, каждая нагрузим двое саней, поехали на конный двор. Валенок не было, мы – в обутках. Сена настелим туда, а всё равно холодно. Совсем замёрзнем, слезем с саней, пешком бежим, чтобы согреться. На конный двор приедем, надо скинуть сено, разгрузить сани, а назавтра всё сызнова.
Посадил колхоз три гектара табака. Солдатам на войну. Нижние листья у него обрывали, на конюшне на чердаке вешали, чтобы сох. А потом забираем его, трём, чистим от палок, режем – специальная машинка была для этого. Днём на поле работаем, а вечерами табак режем. Валя, сестра моя, пальчики порезала. Ей пять лет было, она тоже табак резала. Только наша семья в колхозе табак резала. А отец в армии был. Не воевал, правда, сапожником был.
Перед концом войны отправляли меня на лесоповал. Я уже ведь большая была, семнадцать лет мне было. С подружкой моей, Катей Вершининой, мы брёвна возили на коню к реке, чтобы их дальше сплавляли. Дорога была ледяная для саней – шесть километров. Её нужно было подметать каждый раз, чтобы сани с брёвнами ехали. С японцами пленными привелось работать. Они в Муравейке тогда жили. А мы с Катей из Гродекова туда в лес по речке на санях ездили на работу. Когда весна пришла по льду и по воде ездили.
А потом я замуж вышла. Илья Антонович Яковенко был моим мужем. Он два года в армии отслужил, а когда война началась, так он и остался служить семь лет. Правда, на запад не попал. Когда он пришёл из армии, мы с ним познакомились. Поженились, а жить негде. Хорошо, он строителем был – построили мы себе хату сами. Построили, а крышу крыть нечем. Мы с ним вдвоём на крышу тёс вручную распускали. Это значит, бревно лежит посередине на помосте таком, он становится сверху, я снизу и ручной пилой повдоль распускаем это бревно на доски. Да, вот так – долго, конечно, тяжело, а куда денешься – жить-то где-то надо! Накрыли крышу тёсом, стали жить.
А потом нам пришлось всей семьей – с родителями, с сёстрами и братьями переехать в Виноградовку. У меня уже трое детей было. Это был 52-ой год.
Бабушка Лена ещё много и подробно рассказывает о следующем этапе своей жизни в Виноградовке. О том, что родился у неё здесь ещё один сын, о том, как работала она на разных работах в колхозе имени Чкалова: и силос возила, и дрова пилила, а после трудового дня старались они с подружкой хоть на часок заскочить в сельсовет, где, за неимением клуба, разрешали молодёжи устраивать танцульки. Не под магнитофон тогда танцевали и даже не под грампластинки. «Краковяк» и «Подгорную» водили под балалайку. И плясать умудрялись в тех же «обутках», в которых работали целый день.
О том рассказывала бабушка Лена, что рано овдовела и пять лет воспитывала четверых детей одна. А потом боялась выйти замуж, потому что переживала, что отчим будет обижать детей. Но он твёрдо пообещал относиться к ним по-доброму и своё слово сдержал. Она снова овдовела, и дети поставили памятники и настоящему отцу, и неродному. Она очень гордится своими детьми и считает, что выросли они хорошими людьми. У неё большое потомство – восемь внуков, девять правнуков и два праправнука. Сегодня старейшая жительница Виноградовки живёт вдвоём с дочерью и считает, что главное условие для здоровья и долголетия – труд. До сих пор она работает в огороде, а в ответ на моё недоумение по этому поводу объясняет:
- А помаленьку! Немного поработаю, пойду прилягу, отдохну, потом опять немножечко поработаю… Помаленьку! Вот, между прочим, когда долго пролежишь, потом так трудно расходиться! А понемножку работаешь – и сила есть!
Она с возмущением описывает случай, который произошёл с ней лет десять назад в рейсовом автобусе.
- Входит беременная женщина, а места сесть нет. Я смотрю, молодые сидят и отворачиваются. Тогда я встала и уступила ей место. Так я и доехала стоя, и никому стыдно не стало, никто мне, восьмидесятилетней бабушке, не предложил сесть. Когда мы работали бригадой на женьшене, трудную работу делать – поливочные шланги, например, тягать, мы своим пожилым женщинам никогда не разрешали, сами всё делали. Уважение было тогда меж людьми.
Её возмущает отсутствие взаимоуважения между людьми и совершенно с другой оценкой – с гордостью, она описывает пример из своей молодости, когда от человека требовалась полная самоотдача во имя общественных интересов.
- В то время у нас в деревне было очень много беременных женщин. И я тоже была такая. Мы на себе таскали зерно по лестнице на чердак по нескольку вёдер зараз. Свеклу убирали и в машину закидывали. Не хватало мужиков? Хватало. У них своя работа была. У нас своя – женская. Ничего, порожали все вовремя, всё нормально обошлось.
Способны ли сегодня люди на подобное самоотречение? Думаю, да. Пойдут ли сегодня люди на подобное самоотречение? Думаю, нет. Почему? На этот вопрос каждый должен ответить сам. И ответы, подозреваю, будут разными.
- Небольшой участок возле нашего с дочкой дома зарос бурьянищем выше головы. А ведь это центр села – школа рядом, почта, люди ходят. Так мне стыдно было смотреть на всё это! Говорю я своему внуку, он уже большой совсем, 48 лет ему: «Давай, мол, ты покосишь всё здесь и посадим здесь деревья всякие, будет сквер». Он говорит: «Давай». У председателя нашего спросили: «Можно?» Она говорит: «Пожалуйста». Вот мы насадили с внуком всяких саженцев: и черёмуху, и яблоньки, и ясени. Что-то не принялось с первого раза, пришлось подсадить ещё. Вырастут деревца, и будет сквер красивый – любому приятно. Человек вокруг себя должен красоту наводить, а не помойку устраивать!
Бабушка Лена рассказывает о том, что перестала последнее время читать – зрение совсем ослабло, но телевизор смотрит каждый день и за новостями следит регулярно. Она довольна своей жизнью и особенно горда за своих детей. Она общается со своими односельчанами и твёрдо убеждена, что вокруг неё живут одни лишь хорошие люди. А коли так, то и нормально всё – ведь то будущее, ради которого жило бабушки Ленино поколение, всё-таки пришло! Наступило оно, несмотря ни на что, а значит и горевать не о чем!
- Вот только одно у меня не получилось сделать в этом году, - сетует Елена Евтихиевна Яковенко, - хотела я поздравить с днём рождения хорошего человека – нашего губернатора. И никто мне не подсказал, как это сделать. Так и осталась подписанная открытка лежать неотправленная. А жалко, ведь день рождения у нас с ним на один день пришёлся – на 17 марта. Вот в следующем году, всё-таки попробую раздобыть адрес и отправлю ему поздравление!
В этом её суть. Отдавать, а не получать. Жить не для себя, а для других. И в свой день рождения тоже.