Глава 54. "Нужно жить, нужно противодействовать злу!..»
Анастасия после некоторых колебаний, связанных более со стыдом, чем с нежеланием встречаться, решила все же пойти к отцу Сергию и по дороге продумать предстоящую беседу. Она прошла через сад, вышла через заднюю калитку к реке и вдоль нее направилась к храму. В эту пору конца октября в уже почти голом саду стояла тишина. Косо падав-шие лучи клонившегося к закату солнца золотили стволы и ветви деревьев, под которыми то тут, то там лежали пятна теней и света.
Настя шла по берегу реки. В воде плавали уже прелые темные листья. Глядя на них, Анастасия задумалась. Вернее, ум ее, все еще не совсем освободясь от сильного стресса и, главное, от его последствий, хаотично «перепрыгивал» с одного на другое.
«Несмотря на то, что со мной произошло, роль мышки меня, конечно, больше не устраивает... Интересно, отец Сер-гий знает о том, что со мной случилось?..
Хорошо бы уехать, но куда я уеду? В области, в Москве — там те же люди. А Москва и «раздавить» может, «перемолоть» по-своему. А из Москвы куда? Из России? — За границу? Но Россия все равно внутри останется. Дальше нее и себя не уедешь.. Нет, нет, останусь здесь, будь что будет!..»
Храм был почти пуст. Анастасия отстояла вечернюю службу и по окончании ее подошла к отцу Сергию за благословением. Тот пригласил ее в свой кабинет.
— Походи, дочь моя. Не трать лишних слов, я уже с Раи-сой Никифоровной говорил о тебе. Знаю тебя и знаю Быст-рова, к тому же собрал о нем кое-какую информацию по своим каналам... Так что я вполне уверен в твоей невиновно-сти. Но все же осторожнее нужно быть!
— Да, отец Сергий, вы правы.
— Теперь к делу. Скажи честно: были мысли о само-убийстве?
— Были, и неоднократно.
— Вот... А все это от того, что ты, как и многие, не знаешь цели Бога, а Он благ. Каждое мгновение свое человек должен жить полной жизнью, чтобы не происходило, и мыс-лить о смерти лишь для того, чтобы взвешивать на ее весах все, что делает, думает и говорит. Вот возьми пример: как бы знал торговец, что он отпускает покупателю должный вес, и как бы знал покупатель, что он получает требуемое, когда бы не было весов?.. Велики дела Божьи, и люди, по-раженные этим величием, часто принимают свой страх пе-ред ним за страх смерти. Нужно говорить себе: смерть есте-ственна, не страшна, как мы думаем,— это трансформация, рождение в новую жизнь, подобно тому, как плод умирает для жизни в утробе матери и рождается для новой жизни вне ее… И еще я понимаю, что тебя посещают мысли: уехать из города?
— Думала и об этом.
— Вот и я думал, и думаю, что здесь, на месте нужно до-казать свою правоту. Докажем, тогда везде будем правы, достойно жить будем, а нет — везде может повториться по-добное, а то еще и посильнее. А Бог все видит, и справедли-вость восторжествует!
— Согласна, отец! Я тоже пришла к такому убеждению.
— А как у тебя со Степаном Алексеевичем, прости за не-скромность?
— Степан Алексеевич дал мне от ворот поворот, как го-ворится. Он придумал себе идеал и себя подгоняет под него. Но, думаю, время все разложит по полочкам, идеал испарит-ся, подобно туману, а он останется только со своими прин-ципами, которые чувствовать не могут, так как у них нет души… Но я не буду искать отмщения, можете мне верить,отец Сергий. У меня уже все спокойно к нему.
— Это хорошо, Настя, а то такая страсть и такие мысли могут уподобить тебя, ты уж прости, Быстрову, который живет по принципу homo homini lupus est, что означает: че-ловек человеку — волк (по лат.— прим. автора).
— Нет-нет, я все понимаю, нет, не будет ничего такого.
— Да, нет такой боли, которая бы не прошла со време-нем, иначе жить невозможно будет? А в гимназии как?
— Никак... Оправдываться, доказывать свою правоту и чистоту смешно, еще больше будут оскорблять и смеяться. И будешь мучиться... А можно просто уйти и все, и этого просто уже нет для тебя.
— С одной стороны, это так, однако с другой...— все же за истину нужно и страдать, и бороться.
— Мне иногда кажется, отец Сергий, что наша Земля — это не место для счастья, все мы здесь находимся в силу неких обстоятельств, которые не можем постичь. А небесные создания смотрят на нас, жалеют и хотят помочь. Я в самом начале, после того, что случилось, говорят, ни на что не реагировала, не разговаривала, даже взгляд был неподви-жен. Врач сказал Раисе Никифоровне, что это был посттрав-матический синдром...
— Да, дочь моя, мы на нашей планете должны трудиться, в том числе и душой, проходить испытания, чтобы, в итоге, найти Бога и приблизиться к Нему, живя по Его законам. То, что произошло с тобой, нужно тоже рассматривать как ис-пытание, а правильное преодоление трудностей, связанных с ним, неминуемо приведет к возрастанию твоего духа. А может быть, и к уменьшению гордыни...
— Гордыни? — переспросила Анастасия.
— Ну, да,— подтвердил Сергий,— например, в том, что-бы стать женой не сильного, самостоящего человека, а, наоборот, слабого, чтобы помочь ему стать сильнее, умнее и духовнее.
— Вы имеете в виду...
— Ты верно поняла меня. Иван — открытая душа и очень понятлив. Кроме того, мне кажется, да и не только мне, он любит тебя.
— Два писателя на одну семью — много. Нужно либо-либо, или муж, или писатель. А иначе ничего не получится...
— Любовь, Настя,— это и, среди прочего, когда кто-то может помочь человеку встретиться с собой.
— Я понимаю, отец, но разве можно переделать челове-ка, который уж таким получился до тридцати лет?
— Ерунда это все! Человек может меняться до бесконеч-ности, вспомни евангельские истории о разбойнике на кре-сте и о мытаре Матфее. А Мария Египетская? Даже такие люди изменились!
Анастасия непроизвольно взглянула на Распятие, висев-шее на стене между книжными шкафами. «А ведь, действи-тельно, Иван, с его-то знакомством со Светогоновым — рас-сказывал же мне,— мог бы стать чиновником и, как боль-шинство их это делает, «смахивать» пачки купюр в приот-крытый ящик стола. Или и вовсе перейти в категорию людей с животным типом психики и заняться, например, надува-тельским бизнесом в Интернете, как многие из его поколения. Ну, на худой конец, стать офисным планктоном. Сейчас он живет на деньги от сдачи квартир, но ведь стремится к чему-то, и все серьезнее...»,— размышляла она.
Отец Сергий тоже задумался, разговор с Настей навеял ему мысли о любви: «Вот у нас с Пелагеюшкой все же лю-бовь была и есть. Ведь это когда хочешь переживать вместе все, что происходит. Когда были молодыми, радовались с ней вместе грозе, дождю и солнечному дню, цветам и яго-дам, купанию в реке, первому морозцу и снежному лесу, весенним ручьям и золоту осени. А теперь вместе варим ва-ренье и заклеиваем окна на зиму, помогаем друг другу пе-режить бессонные ночи и болезни…»
«Конечно,— продолжала думать Настя,— если он будет моим созданием, то будет мне больше нравиться, ибо станет частью моей души, и мы станем побратимами в жизни».
— Мой тебе совет, Анастасия, обрати самое пристальное внимание на Ивана. Я думаю — у него есть будущее, ибо он растет не по дням, а по часам. И ты, как хорошая земля, принимающая в себя низкосортное семя, своими добрыми соками делает зерна высокосортными, то есть добрыми се-менами, сможешь помочь ему преобразиться. А я буду мо-литься за тебя, чтобы слухи оставили тебя в покое, эта обуза спала с твоих плеч, как ее и не было, и в помощь тебе с Ива-ном. Радуйся, не доставляй аду удовольствия, дочь моя!
— Благодарю вас, батюшка, за добрые слова, добрые со-веты и будущие молитвы! Благословите меня, батюшка,— сказала Анастасия и подошла к Сергию.
… Анастасия возвращалась из храма не прямой дорогой, а решила сделать крюк и, по мосту перейдя реку, прогулять-ся по любимому лесу. С детства она помнит каждый овра-жек, всякое дерево в нем. А сколько разноцветных утренних зорь и закатов видела она здесь.
Настя ощущала лес не только своими телесными чув-ствами, но она как бы присутствовала во всем окружающем, ибо все, что когда-либо затрагивало ее добрыми пережива-ниями, тотчас становилось не частью, а ею самою. Поэтому сейчас, несмотря на спокойную ясную осень, она может очу-титься — стоит только захотеть — в лесу, овеваемом прият-ным ветерком, под шелестящим дождиком, в снежных, ис-крящихся сугробах и теплым солнечным летом. И хорошие ее знакомые: река, деревья, трава и цветы — садовые и лу-говые,— дом, в котором живет, птицы, небо и солнце,— все-все — это живое, и все это в ней самой, и все это — она са-ма... до осязания, до обоняния.... Настя никогда не знала, как назвать, как объяснить данное состояние, однако она внут-ренним чутьем понимала, что оно выше любого объяснения, любого знания, ибо она чувствовала, что есть некая общ-ность, истинное существование, Жизнь, и она, Настя, как и все окружающее, части Ее, и в то же время все они по от-дельности и есть Она целиком...
Лес встретил ее букетом острых и пряных запахов увяда-ния: палой, прелой листвы и хвои, сырого мха, гниющего хвороста, грибной сырости и чего-то терпкого, как крепкое вино. Она любовалась рубиновыми плодами шиповника и янтарем барбариса, терпким и острым, как перец, копытнем и чувствовала, что, кроме увядания преходящих одежд леса, в нем и теперь живет могучий дух силы и вечной крепости, выражающийся своими запахами, в которых есть что-то неистребимо жизненное и которые особо чувствуются в такие дни, как сегодняшний — последние теплые и нежные дни прощающейся осени. Это впереди у осени нудные дожди, иголки инея и злые морозы. А сейчас она, засыпая, видит приятный сон, и так же, как хорошо находиться рядом с человеком, смотрящим хороший сон, хорошо быть в такую пору в осеннем лесу. Анастасия чувствовала, что сердце ее готово все и всем прощать, умиротворяется, желает, чтобы всем на земле было хорошо. Пока жива, она обязана быть такой. Ведь все различие между людьми в том, что одни жи-вут, как обязанные, а другие, как необязанные... И в этой тишине осеннего леса она решает — нужно жить, нужно противодействовать всякому злу, каким бы большим оно ни казалось, своей честью, чистой совестью и правдой бороться с бесчестием, грязью и ложью.
Когда Настя пришла домой, Раиса Никифоровна хлопо-тала по хозяйству во дворе.
— Здравствуйте, бабушка! — по-семейному поздорова-лась она.— Вы все трудитесь, без дела и часа не проходит.
— Будет досуг, когда вон понесут,— ответила та.
— Бабушка, я не в укор, а к слову...— смутилась Настя.
— Я знаю, Настенька. Вот занимаюсь.— Раиса Никифо-ровна показала вокруг себя.— В жизни любое занятие долж-но быть со смыслом для других людей. Иначе никто о тебе и твоем деле, когда ты будешь не в силах, не позаботится...
— Ну, что вы, Раиса Никифоровна, мы всегда о вас поза-ботимся!
— Верю, верю, моя хорошая! Ты откуда такая радостная?
— Была у отца Сергия.
— Поговорили?
— Да, я очень довольна, что решилась на этот разговор!
— Вот, хоть слово и не бог, но, как говорится, воскресить может.
— А еще я в нашем лесу побывала...
А Раиса Никифоровна думала, сколько же много в жизни горя и вражды, а в людях — дурости и недомыслия, а порой и глупости, жадности, ненависти… Жизнь же всем: и чело-веку, и любой живности на радость дана Богом. Вот с отцом Сергием поговорила, в лесу побывала, и, гляди, совсем дру-гой человек, как будто ничего и не было. Другой тебе напле-тет словес — их много, а мякина мякиной и пустые: каза-лось, дунь — улетят… И в душе, и в голове от них пустота.
«Эх, девочка моя,— подумала Раиса Никифоровна, глядя на взявшуюся подметать двор Анастасию,— Боже сохрани тебя думать лишь о себе: в народе говорят — соседу неза-метно на ногу наступишь… И более всего опасайся трусости… А еще ни на что не напрашивайся, ни от чего не отка-зывайся… Вот Иван...» — и вслух, подойдя к ней, сказала:
— Настенька, я очень хотела бы, чтобы ты вышла за Ивана. Конечно, он еще находится очень далеко от состоя-ния жениха, ведь как некоторого мужика ни положь — все не хорош, но в твоих руках…
— Да, в моих руках. Но вот руки мои к нему не тянутся...
— Настенька, не гони коней, помысли, мужчины меня-ются и «растут» всю свою жизнь, а противоположности, как мы знаем, дополняют друг друга!
— Вот и отец Сергий о том же мне говорит...— в задум-чивости произнесла Анастасия.
© Шафран Яков Наумович, 2020