6908 год от сотворения мира. Выдропуск на Тверце, Тверское княжество.
У дома местной колдуньи, к которому вела едва заметная тропинка, сегодня было людно. Дом стоял далеко за деревней, в те годы это было редкостью. Колдуны в деревне всегда жили бедами и радостями каждого: посоветовать к какому духу или богу обратиться за помощью, совершить ритуал, раны залечить - всем такой сосед нужен. Её имя никто не помнил, просто колдунья. Дун или дуния это место, где свершались все требы и тризны, приносились жертвы богам, около дуна всегда был человек следящий за огнем и ритуалами, которые свершались соплеменниками, вот отсюда и колдун или колдунья. Когда-то давно колдунья тоже жила в деревне, но случился пожар и все дворы кроме двора колдуньи выгорели, этому никто,собственно, и не удивился - так и должно было случиться; а вот строить на пепелище колдунья не советовала, и деревня от неё уехала на пару верст.
Будислава тоже вместе со всеми девицами ждала пока колдунья начнет свои наставления. Собрала в этот год колдунья по всем деревням девиц, которым этом году на Ярилин день предстояло выбрать себе суженных, что бы какие-то потаённые секреты в этом деле передать, которых девицы не чаяли как выпытать, и, которые даже с родной матушкой не обсудишь. А кровь уже кипела в головах и дурманила юных девиц этими секретами. Колдун был в каждой деревне, но вопрос тайного весеннего сбора девиц поручали неизменно единственной особе женского пола среди колдовского сообщества. Почему тайного? Знамо почему, если парни об этом узнают, это уж непременно будут девиц, тайными тропками, пробирающими к дому колдуньи высматривать. А не правильно это. В Ярилин день, когда всем им нальют зелья, и в ночь разведут костры, до красоты ли будет. Там совсем другие причины выбора пар сложатся, будущие семьи от этого только крепче будут, потому что каждый по себе ветку гнуть станет.
Припомнились Будиславе песни того самого вечера, когда они с девицами и парнями в праздник Ярилы через костер прыгали. Тогда еще дочь колдуньи выведала из материных книг заговор, и они тайком его повторяли:
«Гой еси, государь Ярила, пошли мне часть Куполака с огнями горящими и с пламенем палящим и с ключами кипучими, и чтоб шел тот, чье имя я назову, ко мне девице и зажигали по одному моему слову душу и тело и буйну голову, ум и слух, и ясны очи и белое лицо, и ретивое сердце и бурую печень, горячую кровь и все телесные жилы и суставы его. Чтоб он от всего телесного пламени не мог на меня наглядеться и насмотреться, и чтоб шел он в мою думу и думицу и в девичью мою утеху». И тут надо было после прочтения заговора венок с себя снять и по воде пустить и имя в тот венок прошептать. Вот только имя она никак припомнить не могла. Бабушка ей сказку сказывала про отважного князя, который превращаться в любых животных мог, и Будислава решила, что за такого как он она и выйдет замуж.
-Сим..., Сим..., Сим...- нет, не помню, - и все колдовство той ночи даром пропало, так решили Будислава.
Колдунья местная была совсем не стара на вид, наоборот, как говорится, женщина в соку, хотя сколько ей лет никто бы не сказал. Некоторые считать пробовали, выходило не меньше ста. Говорят, могла она одним взглядом убить и зверя и человека. Обращались к ней со всеми печалями: в какой день дома ставить, в какой день деревья рубить, чтобы поросль от него в год в два раза выше вырастала, на какие луга стада не водить чтобы скотина здоровой была – да много ли еще чего. Была у колдуньи дочь, скорее всего на каком-нибудь будь сборище колдунов прижитая, а , может, нет. Кто знает? А вот ведь, не суждено ей было вырасти ни красавицей, ни умницей. Да и способностями она не отличалась, не смотря на наследственность.
Ученье девиц разочаровало: как смешать корень весеннего первоцвета и ягоды вороньего глаза с двумя каплями смеха ребенка, и что из этого выйдет – этих рецептов они не дождались. Учеба была нудной и сведения были не новы – травы лечебные, так это они давно от бабок своих знали, грязное белье в чистым вместе не класть - да кто этого не знает; а основное, что в ученье было – за каждой мелочью к ней, к колдунье надо было бежать, конечно, с подарком. Как без этого? Но что-то холодило сердце девиц, отводили они глаза от внимательного взгляда колдуньи. Так и ушли, унеся в сердце частичку ужаса от этого леденящего взгляда.
Только разошлись девицы, один за другим стали подтягиваться к её дому колдуны совет держать – Солнце на небе пряталось за плотными завесами туч,весна в этом году никак на тепло не поворачивала и задержалась настолько, что грозило это не урожаем и напастями. Отвернулось Ярило от людей. Дочь свою колдунья в деревню загодя отослала по какому-то пустяшному делу. Не след ей слышать, о чем в избе говорить будут. Боги,судя по всему, требовала жертву, и, похоже, баранами в этом году не отделаешься.
Старый колдун Стан открыл свою заветную книгу из деревянных дощечек и, что-то бубня себе под нос, стал водить по строкам писалом. У каждого уважающего себя жителя на шеё на веревочке писало висело, а на поясе еще много чего – и расческа, и ножнички, и щипчики в мешочках к поясу, сплетенному древними узорами свастик, крепились. Много веков назад новый алфавит выдумали, и книги писанные древним алфавитом на деревянных дощечках в костер приказано бросать, а новые на бычьих шкурах писать. Это где же столько быков набрать, чтобы все старые книги переписать-то? Только у Стана таких около полусотни найдется, хранят их пуще глаза- дерево материал, как известно, не вечный.
Наконец колдун остановился на древнем заклятьи и стал повторять его так тихо, что даже, если уши навострить ничего не разберешь. И раз он прочел заклятие и два, и три, но не появлялся никто из высших богов. Когда комната наполнилась дымом от трав, которые тлели на шестке, а терпение у собравшихся уже стало иссякать, наконец, в дыму возникло лицо Мокоши. К каждому, сидящему кругом колдуну, оно было обращено, так, что Мокошь смотрела прямо в его глаза и требовала в жертву отдать жизнь самой красивой девушки. Колдунью эта весть очень порадовала: не её дочь, которую она лелеяла и берегла, как воспоминание о своей любви, и, казалось, жизнь бы за неё бы отдала, будет принесена в жертву- лицом не вышла, да и статью тоже, а другая. Мокошь повернула свой взгляд к дальней лавке.
-Хочу девицу, которая на этой лавке днесь сидела.
Сказала, и развеялся дым.
Две змеи, каждая о трёх головах медленно ползли по телу Будиславы. Сжавшись от ужаса она затаила дыхание, змеи обвили её шею и начали душить, потом полезли к макушке, она чувствовала холод их тел. Добравшись до макушки они вдруг распустились нежнейшими цветами у висков. Да такими красивыми, таких Будислава никогда не видела ни в лесу ни в поле. Пьянящий аромат разлился по всему помещению.
И вдруг сильный стук, от которого Будислава проснулась, это матушка пошла доить корову, хлопнув дверью. Начинался новый день , мрачный, как все дни этой весны. Природа мать как бы замерла в ожидании, снега сошли, ни тепло–ни холодно. Но ,главное, нет солнца, уже и время сева подошло, а земля оставалась холодной и не готовой, чтобы принять в себя семя. Будислава свесилась с полатей, где на овечьих мягких шкурах спала с сестрами, и легко перескочила на печь , а оттуда на голбец. Подняла крышку, чтобы спуститься в подвал и взять продукты для того, чтобы приготовить немудреный завтрак для всей семьи - с недавних пор её приставили к печи и она должна была готовить на всю семью.
В этом году зимой с ней случились кровя, испугалась она до ужаса, но мать объяснила со смехом, что это радость, что теперь она девушка и что теперь её можно выдать замуж. На праздник на Ярилин день выберет себе из кандидатов жениха - их было трое, а осенью свадьбу сыграют. И, может быть, она уедет в другую деревню в семью парня, которого присмотрела на супрядках, устраиваемых зимой для девушек на выданье и девочек, еще только готовящихся перейти в категорию невест; а может подумает да и останется в своей деревне, она еще не решила кого выбрать. Только в девках она точно не засидится- и красотой и умом взяла, а некоторые так по пять зим высиживают. Надежда их с каждыми супрядками падает, кому хочется на перестарке жениться. А ей бояться нечего: она первая красавица на деревне, да и семья не из бедных.
Набирала она в фартук семя конопляное для каши , когда за стеной у лестницы на повети услышала разговор. Похоже, мать говорила с колдуньей, о чем не слышно, но похоже мать обрадовалась и расплакалась. Подошла к Будиславе
-Ты, доченька, не готовь ничего, поди в горницу. У тебя сегодня особый день.
Тут же набежали откуда ни возьмись соседушки замахали руками,словно крыльями.
-Повезло тебе соседка. В каждой семье девка – камень на шее, выкорми, одень, приданное собери, а потом отдай в чужую семью. У тебя девок то сколько?
-Три.
-Я вот и говорю, повезло. Да еще к самой Мокоши в услужение, это ж весь ваш род теперь в особом почете будет..
К матери подошла старая сухонькая старушонка со злыми глазами.
-Что? Наряжать-то начали.
-Скоро начнут, подружки хлопочут.
-Везет же некоторым. Вот им все и богатство и почет, а моей-то Дарушке ничего, а она вокруг твоей Будиславы как сестра хлопочет. Ты бы ей какой подарок подарила что-ли. Вон вам всего навезли, куда вам столько барахла.
Мать подбоченилась и уставилась на старушонку.
-Ты что приперлась сюда? С прошением, чтобы моя дочь об тебе похлопотала? Так подарок тащи. А нет, проваливай.
-Ой, рано ты зазналась. Может не возьмет её к себе Мокошь в пряхи судьбы прясть
Может вернет. Будет она тогда у какого-нибудь колдуна полы мыть.
-Сгинь окаянная, - сказала мать, и, хлопнув дверью, скрылась в избе.
Через некоторое время прибежала соседка, принесла подарки. И , что Будиславу удивило, поклонилась ей в пояс и ноги её обняла. Вести по деревне быстро разносятся. И скоро дверь совсем не закрывалась, все несли и несли подарки. Ничего не понимающую Будиславу сопроводили в баню, а уж соседки–то её и парили и веником хлестали и медом с травами поили и еще отваром, который колдунья принесла, и от которого Будиславе стало легко и весело. И все кто приходил в её дом в этот день с подарками пытались подола и ног и рук девушки коснуться. Сначала её эти объятия забавляли, потом стали раздражать, но её заставили выпить еще отвара, и ей опять становилось хорошо и весело.
В избе девушки обряжали Будиславу. Надели на неё рубаху из тонкого льна, сверху еще одну из шерсти, и еще одну из шелка вышитую мудреным узором - один богач из соседнего села прислал. На запястьях скрепили рубахи браслетами медными. Обули на неё чулки высокие из сыромятной кожи, обручами их повыше колена и на щиколотках скрепили. Поневу одели, поясом узорным опоясали, а на поясе кошель бисером вышитый. А в кошели и ножнички, и щипчики, и щеточка, и много мелочей, что в дороге в небеса пригодиться могут. Косу лентами украсили и плат шелковый на голову одели, а поверх плата обруч медный и по бокам кольца височные в три ряда. А уж на шею и ожерелья и монисто и подвески с кониками – без этого девушка и неодета вовсе.
За всем этим придирчиво следила старуха, что жила у старого, старого колдуна из соседней деревни. Кем она ему приходится никто не знал и не помнил никто. Даже самые старые жители деревни не знали, когда она появилась и откуда пришла. Все говорили, что жила она в той деревне с колдуном, когда они еще не родились.
Будислава сама не своя от этой суеты смотрела в окно, где парни и девчата с гудками и трещотками и домбрами вовсю горланили песни и лихо отплясывали.
Взгляд её упал на березу на той стороне улицы. Почудилось или взаправду увидела, там огненный пес с крыльями – давний её спаситель.
Было это в прошлом году. В тот день, когда мать послала её в лес за шишками, и она, собрав своих подружек, уже шла с ними по лесу к заболотью, весело перекрикиваясь с ними, вдруг она ясно почувствовала, что за ней следят чьи-то недобрые глаза. Обернулась, вроде никого, но в сердце появился страх, и любой шорох, которым полон лес, заставлял сердце сжиматься и бешено колотиться. Будислава, ускорила шаг, волоча за собой в раз потяжелевшую корзину.
-А-а-у, -а в ответ тишина,где подружки запропастились? -А-а-ау!
И вдруг за елью она увидела следящие за ней глаза волка, охнув, она помчалась прочь, бежала долго пока совсем не выбилась из сил, а лес становился все гуще и гуще, темнее и темнее. Она прижалась к высокой ели, чтобы отдышаться и увидела перед собой преследовавшую её стаю волков. Три, шесть - не помнит, сколько их было. Медленно приближаются, опасливо смотрят на неё - кто их знает этих людей, может у этой хрупкой девчонки нож за поясом и орудует она им лучше, чем заправский охотник.
Стоит она не жива не мертва, вот-вот чувств лишится, и в этот момент пришло спасение: она увидела его, мчавшегося к ней огромного огненного пса с крыльями. Волки попятились и, не издав ни звука, растворились в лесной глуши. Обессилено она упала к ногам спасителя и очнулась на опушке леса. Пес согревал её своим телом и укрыл крылом как заботливая наседка.
-Кто ты?
-У меня много имен. Здесь меня называют Симаргл, зови меня просто Сим. Ведь это имя ты шептала , когда пускала венок на воду?
-Откуда знаешь?
-Я много чего знаю. Хочу что бы ты мне подарила что –нибудь пустяшное, но что бы ты могла бы сразу этот предмет узнать.
-Зачем?- спросила девушка, протягивая ему деревянный гребешок.
-И поклянись мне, что замуж не выйдешь, пока тебе этот гребешок не вернут.
-Клянусь, а ты мне тоже что-нибудь подари.
-Вычеши шерсть с загривка и намотай на левое запястье.
Будислава достала гребешок вычесала шерсть обмотала вокруг запястья, и загорелась на её руке огненная нить. Гребешок, старенький, один зуб выломан, она в загривок пса приладила. А из леса уже бежали подружки.
-Ты куда пропала? Мы тебе кричим, кричим, а ты вона где.
-Ой, а я.., - и она, повернувшись и не увидев своего спасителя, благоразумно закрыла рот.
У ног стояла огромная корзина полная шишек. Принесла она шишки домой, стала высыпать их в подклеть, куда мать приказала. Сыплет, сыплет, а они все не кончаются - целую гору насыпала. О происшествии в лесу она и матери не сказала: никто не поверит, а на смех точно поднимут.
И вот сейчас, возле неё суета, а она смотрит в окно и там, у березы, видит своего огненного крылатого пса.
-Матушка, там пес у березы.
-Какой пес, нет там никого. Это тебе жар в голову после бани ударил. Кваску хочешь?
Подошла колдунья, посмотрела в окно.
-Ты его видишь?- спросила она.- Симаргл это, его простые смертные не видят.
Она обошла вокруг Будиславы, удивленно её рассматривая. Случается, что жертва не всегда покидает этот мир и отправляется к богам. Случается, что жертва, привязанная к дереву в холодном весеннем лесу и опоенная зельем, избегает участи задохнуться от крепких веревок, или замерзнуть на смерть от ночного холода, или быть разодранной каким-либо зверем, привлеченным запахом крови жертвенных баранов. Тогда берет её к себе кто-нибудь из колдунов, обучает её помалу сложному ремеслу; глядишь, через пару десятков лет появится в округе новая колдунья, кто такая и откуда взялась никто уже и не помнит. Она бы тоже от такой ученицы не отказалась, жаль её любимая дочка пустоцветом оказалась, а эта тонкие материи видит без обучения и практики - удивительно.
Когда её обрядили, старуха, которая за её нарядом следила, и указания давала, что и как надеть, дала ей выпить зелье. Стало ей от этого зелья легко и абсолютно все равно, что вокруг происходит. Она будто бы не шла - летела по воздуху к свету через лесную просеку. Только ветки в лицо ей хлестали, но не больно, а ласково - это каждый из провожающих её обнять пытался и желание свое ей на ушко сказать. Посадили её на украшенную телегу и с песнями проводили до конца деревни, дальше нельзя. А в следующей деревне и в третьей, и в четвертой все повторилось – и песни и пляски и обнимания. А чтобы она от этих объятий, порой сильных и весьма похотливых от мужского пола, боли не чувствовала, старушонка все подливала и подливала ей зелье; к седьмой деревне Будислава уже лежала без чувств на телеге, и к ней также тянулись просящие руки, и также стискивали ей до синяков руки и плечи, а ей все казалось, что-то ласковое и легкое едва касается её тела.
Наконец, когда уже вечерело, и полная луна безучастно следила за процессией, они подъехали к дому колдуна, что стоял на отшибе за последней деревней. Там все телеги, груженные подношениями, были оставлены. Колдуны пересели с телег на коней и отправились по дороге к священному дуну, камню и дубу на юру на горе у берега реки Тверцы, где справлялись все требы, сопровождать почти бездыханную Будиславу.