По повести В.П. Катаева "Трава забвения"
Спрашиваю Антона Беляева, известного московского поэта, что читаешь на самоизоляции?
- Стихи Бунина…
- Ого!..
Только поговорили - на другой же день бросается мне в глаза ранее не читанная книга Валентина Катаева из домашней библиотеки. Раскрываю и – на тебе, падаю в «Траву забвения», аккурат на страницу, где великий русский писатель И.А. Бунин учит стихотворчеству юного Валю, начинающего автора.
Внимательно ознакомилась с рекомендациями Нобелевского лауреата и решила поделиться ими с теми из вас, друзья мои, кто еще не насладился этой замечательной автобиографической повестью.
Итак, начинающий поэт, одессит Валя Катаев до встречи со стихами Бунина (пока только со стихами)«... хотя и смутно, понимал, что уметь составлять стихи еще не значит быть поэтом».
Но еще не уходила глупейшая мысль, что стать поэтом легко! Как? Да очень просто.
«Можно в маленькую ученическую тетрадку «для слов» записать попарно все существующие рифмы, затем вызубрить, как таблицу умножения, все существующие стихотворные размеры – ямб, хорей, амфибрахии – … и дело в шляпе! Что же касается самого содержания, то оно общеизвестно и вполне доступно: мечты, грезы, печаль… горькая судьбина… Мало ли чего! Разумеется, в большом количестве море, волны, заливы, бури, чайки, - но это все вообще…»
Но что-то тяготит. Не дает удовлетворения от написанного.
И вдруг он слышит стихотворение Бунина (привожу в редакции, изложенной Катаевым):
Все море – как жемчужное зерцало,
Сирень с отливом млечно-золотым.
И как тепло перед закатом стало,
И как душист над саклей лёгкий дым!
Вот чайка села в бухточке скалистой, -
Как поплаво. Взлетает иногда,
И видно, как струею серебристой
сбегает с лапок розовых вода…
Молодой человек поражён! Перед ним открывается «совсем простая тайна поэзии», которая так упорно ускользала от него, доводя до отчаяния.
Он и не предполагал, что скалистой бухточкой можно не только любоваться, но и рассматривать её как предмет поэзии; что чайка не абстрактная чайка книжных виньеток и концовок, а вполне реальная черноморская чайка. Как поплавок. Сравнение это сразило наповал. Бунин открыл ему глаза на физическое явление поплавка. А серебристой струею стекающая с лапок вода была так достоверна, словно он видел её в хороший морской бинокль…
Он увидел чудо подлинной поэзии, перед ним открылся новый мир.
Катаев признаётся, что с этого дня он вдруг «… понял всей душой: вечное присутствие поэзии – в самых простых вещах, мимо которых он проходил раньше, не подозревая, что они в любой миг могут превратиться в произведение искусства, стоит только внимательно в них всмотреться.»
Он осознал вдруг, что ему «… не надо было её разыскивать, откуда-то выковыривать. Она была тут, рядом, вся на виду, она сразу попадала в руку – стоило лишь внутренне ощутить её поэзией.»
Познакомившись с другими стихами Бунина, Валентин был настолько впечатлен, что почувствовал: им безраздельно овладело ощущение жизни как поэзии.
Но в полной мере этот неведомый мир раскрылся перед ним, когда судьба подарила счастье общаться с Иваном Алексеевичем непосредственно, стать его учеником.
Итак, делюсь советами классика, изложенными Катаевым в «Траве забвения».
Постулат первый и главный: поэзия – это ежедневный труд.
«Писать стихи нужно каждый день, подобно тому как скрипач или пианист непременно должен каждый день без пропусков по нескольку часов играть на своем инструменте. В противном случае ваш талант непременно оскудеет.»
Все мы помним бессмертные слова Ю. Олеши «Ни дня без строчки» (искренне завидую тем, кто следует этому), повторил за древними, но надо понимать, что автор «Трёх толстяков» был близким другом юности Катаева и постоянным слушателем восторженных рассказов Валентина о встречах с Буниным.
- О чем же писать? – спросите вы.
«О чём угодно. Если у вас нет в данное время никакой темы, идеи, то пишите просто обо всем, что увидите. Бежит собака с высунутым языком – опишите собаку.»
- А если поконкретнее? – слышу от вас уточняющий вопрос.
«Одно, два четверостишия. Но точно, достоверно, чтобы собака была именно эта, а не какая-нибудь друга. Опишите дерево. Море. Скамейку. Найдите для ни наиболее верное определение…. Наконец, опишите воробья.»
- Всё уже написано до нас, - вторите вы ведущему рубрики с аналогичным названием на радио Бизнес FM.
«Знаю, вы пришли в отчаяние, от того, что все уже сказано, все стихи написаны до вас, новых тем и новых чувств нет, все рифмы давно использованы и затрепаны, размеры можно перечесть по пальцам; так что в конечном итоге сделаться поэтом невозможно. Но это … вздор. Каждый предмет из тех, какие окружают вас, каждое ваше чувство есть тема для стихотворения. Прислушивайтесь к своим чувствам, наблюдайте окружающий мир и пишите.»
- А можно ли научиться не зависеть от мнения авторитетов, устоявшихся представлений? – живо интересуетесь.
«Этому можно научиться. И тогда перед вами откроется неисчерпаемый мир подлинной поэзии. Вам станет легче дышать.»
«Пишите так, как вы чувствуете, и так, как вы видите, а не так как до вас чувствовали и видели другие поэты, пусть даже самые гениальные. Будьте в искусстве независимы...»
«Самостоятельное видение окружающего, умение видеть явления и предметы совершенно самостоятельно и писать о них абсолютно по-своему, вне каких бы то ни было литературных влияний и реминисценций.»
- В каком же случае предметы, явления, чувства становятся чистейшей поэзией? – требуете уточнения.
«…Лишь в том случае, если удастся открыть саму душу вещи или явления: например, душу велосипеда, который промелькнет бесшумным махом птицы».»
При всяком удобном случае Бунин тренировал юного поэта искать именно это в любом явлении или вещи. К примеру, во время ночной прогулки задание такое:
- Перед нами ночь. Как вы опишете её в нескольких словах, но так, чтобы она была именно эта, не какая-нибудь другая ночь?
Продолжая изучать рекомендации в «Траве забвения» В.П. Катаева, я снова вспомнила Антона Беляева, блестяще знающего историю. Вспомнила вот почему.
Бунин убеждён, что «… каждый настоящий поэт должен знать историю мировой цивилизации. Быт, нравы, природу разных стран, их религии, верования, народные песни, сказания, саги.»
Но юный Катаев признаётся, что предпочёл бы прочесть нечто такое, что сразу же и без особых хлопот научило его писать прекрасные стихи и сделало знаменитым поэтом.
Ха! А кто бы этого не хотел!
«У каждого подлинного художника, независимо от национальности, должна быть свободная мировая, общечеловеческая душа; … всё сущее на земле есть предмет искусства. Общая душа, общая душа. Понимаете: не моя и не твоя. А общая.»
(При чтении этих строк мне вспомнилось недавно услышанное блестящее интервью, почти полуторачасовое, с Диной Рубиной, которое она дала YouTube-каналу «А поговорить?» Оно очень созвучно словам Бунина. Оно из тех, которые можно и нужно растащить на цитаты.)
А следующий настоятельный совет мастера очень разочаровал Катаева:
не стараться во что бы то ни стало печататься, а немного повременить, не торопиться!
«Впрочем, я не сомневаюсь, что вы меня все равно не послушаетесь, будете рассылать свои стихи во все редакции, лишь бы увидеть их, а главное, имя своё, напечатанными.»
Как это знакомо нам, не правда ли?
Все мы желаем литературной славы. Иначе зачем все это бумагомарание?
Мысли о славе, богатстве и роскошной жизни классик пытался развеять.
«Признайтесь, что вы мечтаете о своих портретах в журналах и газетах, похвальных отзывах в прессе, подумываете о собственной даче в Финляндии, о текущем счёте в «Лионском кредите», о красавице жене, об автомобиле!… Так вот что я вам скажу: не воображайте, что все знаменитые писатели непременно богаты. Прежде чем добиться более или менее обеспеченного – весьма скромного, весьма скромного! – существования, почти все они испытывают ужасную бедность, почти нищенствуют.»
Замечу, однако, что со славой и богатством у В.П. Катаева все было превосходно: премии, какие только были возможны в СССР (включая Сталинскую), и портреты в газетах-журналах, и красавица жена, и автомобиль, и, разумеется, главная метка выдающегося литератора - дача в посёлке Переделкино…
А вот Бунин умирал в нищете, если верить тому же Катаеву, посетившему его вдову в Париже и поразившемуся убогости жилища, описанного им в «Траве забвения» со всеми подробностями (запущенную, с застарелыми запахами несвежего постельного белья, с ванной комнатой, где сушилось штопаное бельё и на дне облупившейся ванны желтела неспущенная вода, а в уборной чёрные толстые трубы отстойника и чугунный бачок сочились ржавыми каплями холодной воды, и деревянное сиденье стояло в сыром углу, как хомут…).
- А не было ли у классика рекомендаций избегать каких-либо тем? – осторожно спросите вы, живущие в условиях современного мира с его ... ну сами понимаете.
Бунин считал, что в литературе нет запретных тем: важно лишь, с какой мерой такта будет об этом сказано.
Такт. Точность, краткость, простота. Но не та, которая хуже воровства, а как следствие очень большой работы над фразой, над отдельным словом.
- Учитель и ученик не могли обойти вопрос «кровь-любовь», «слёзы-грёзы?» - уверены вы.
- О, разумеется, мои дорогие читатели. В особенности Бунин остерегал от литературных штампов, всех этих «косых лучей заходящего солнца», «мороз крепчал», «воцарилась тишина», «дождь барабанил по окну». И подобного. Впрочем, об этом много говорил Чехов.
Следующая рекомендация в компьютерный век может показаться неприемлемой, однако озвучу.
Мэтр не советовал писать на машинке (можно потом, конечно перепечатать рукопись).
Почему?
Самый процесс сочинения, по мнению писателя, заключается в некоем взаимодействии, в той таинственной связи, которая возникает между головой, рукой, пером и бумагой, что и есть собственно творчество.
«Когда вы сочиняете непосредственно на пишущей машинке, то каждое выстуканное вами слово теряет индивидуальность, обезличивается, в то время как, написанное вами собственноручно на бумаге, оно как бы является матерьяльным, зримым следом вашей мысли – её рисунком, - оно ещё не потеряло сокровенной связи с вашей душой…»
(Перед глазами возникла черная авторучка известной московской поэтессы Юли Зазимко. Именно авторучка. Именно чёрная. Именно с чёрными чернилами. Только из-под такого орудия труда (да простит меня Иван Алексеевич за штамп) выходят её замечательные стихи.)
А еще Катаев вспоминал, что у Бунина была потребность (по крайней мере, в период их двухлетнего общения в Одессе) постоянно находиться в уличной толпе, разговаривать с прохожими, быть свидетелем уличных происшествий. Почти каждый день, в любую погоду он несколько часов подряд ходил по городу. Именно ходил, а не гулял. Останавливался, покрывая своими записями странички записной книжки.
А уж если вы, мои дорогие читатели, хотите стать настоящими поэтами или писателями, вот вам квинтэссенция вышесказанного.
«Во-первых, и это самое главное, - нужно преодолеть в себе отвращение к листу чистой бумаги, которое испытывает почти каждый настоящий писатель, и писать каждый день, регулярно, не дожидаясь вдохновения, настроения и тому подобного, писать – как ходить на службу…»
Валентин Катаев признался, что в «Траве забвения» он написал лишь о тех уроках, которые запомнил. Но, я думаю, их вполне достаточно, чтобы дать определённое представление о том, «что делать» и «с чего начать».
Я очень рекомендую вам прочитать повесть В.П. Катаева «Трава забвения» полностью, потому что я раскрыла только одну ее составляющую: историю дружбы Катаева и Бунина, причем, не сказала об отношении Бунина к Достоевскому, Толстому, Блоку, Маяковскому… Ох, как он их припечатал! А что? Нобелевский лауреат имеет право.
Особенно интересна повесть будет поклонникам Блока, обожаемого автором, и Маяковского, ведь поэт-трибун был дружен с Катаевым и провел последний день перед самоубийством именно у него. А как прошел этот день и поздний вечер, писатель изложил в мельчайших деталях.
А может, вас привлечёт судьба Клавдии Зарембо, девочки из советской партийной школы, история ее предательства любимого человека во имя Революции.
Кстати, реквиемом по революционной романтике назвал «Траву забвения», перечитанную им бессчётное количество раз, Дмитрий Быков. Он посвятил этой книге блестящую лекцию-анализ. А у меня получился просто отзыв о книге В. Катаева "Трава забвения".
Ну что, мои дорогие читатели, nulla dies sine linea?