Всех нас с детства учили, что правда – это хорошо, а ложь – плохо. Однако, подрастая, мы приспосабливаемся к жизни, а, следовательно, набираемся опыта и ума-разума. И понимаем: конечно, в общем случае и абстрактно рассуждая, правда лучше лжи, но в реальности всё обстоит несколько сложнее. Вот и я, сколько себя помню, инстинктивно не любя и плохо умея врать, делавши и делая это сейчас очень редко и через силу, думаю так же.
Ложь, как ни странно, в некоторых ситуациях бывает нужнее, резоннее, уместнее, продуктивнее правды. А правда бывает вредной, убийственной, разрушительной или просто никому не нужной. Вообще, понимание этого, и различение подобных случаев в жизни, я бы сказал – одна из тех вещей, которые характеризуют человека мудрого и отличают его от просто разумного.
Конечно, есть разного рода моралисты, особенно религиозного толка, которые утверждают, что ложь – в любом случае плохо, и ей всегда, при всех обстоятельствах, надо предпочитать правду. То есть «где-то на небесах» всё, что исходит от человека, фиксируется и взвешивается на неких универсальных нравственных весах. И любая ложь идёт ему в «минус», а правда – в «плюс».
Но, на мой взгляд, такие представления есть вредный вздор. Обобщение на все случаи жизни без оговорок – я уже писал, что такое обычно уводит от истины. Навскидку – такие возражения:
А как быть с вполне оправданной и подчас нужной дезинформацией противника как способом ведения войны? Как разведчикам и оперативным сотрудникам полиции обойтись без того, чтобы намеренно вводить в заблуждение представителей среды, в которую они внедряются? И чем будет правдивость пленного, который выдаёт неприятелю военные секреты своих? Ведь со всех точек зрения ясно, что здесь-то лучше обмануть.
Но есть и более тонкая и в то же время более глубокая причина того, почему всегда правду и только правду говорить в принципе никто бы не смог. Полностью отделить правду от лжи невозможно при всём желании – точно так же, как не сможем отделить воду моря от воды впадающих в него рек. Дело даже не в том, что кто-то злонамеренно и постоянно смешивает эти две субстанции, а в том, что и ту, и другую далеко не всегда можно идентифицировать.
Некоторая доля неопределённости заложена и в самой природе человеческого восприятия действительности, и в межчеловеческой коммуникации. Понятия «ложь» и «правда» подразумевают такие аспекты:
– степень объективности, точности, адекватности в передаче некой информации от одних людей другим;
– собственную оценку тех, от кого эти сведения исходят, этой меры соответствия сообщаемых сведений реальному положению вещей;
– их же собственное отношение к самому факту, что они намеренно или ненамеренно искажают информацию (если такое происходит), к тому, насколько искажают, и к тому, каковы могут быть последствия этого искажения;
– степень информированности (разумности) тех, кому сведения передаются, их способность воспринять полученную информацию, распознать её намеренное или ненамеренное искажение, оценить причины (мотивы) искажения, если его удаётся выявить.
То есть, если вдуматься, не всё так просто с отношением этих понятий.
*
Не всегда, например, намеренное враньё можно отделить от заблуждения. Есть некоторые личности, чересчур эмоциональные и с болезненно переразвитым воображением, склонные приукрашивать события, добавлять в них несуществующие детали, преувеличивать. Наверное, каждый хоть раз в жизни встречал такого «барона Мюнхгаузена» – неважно, мужского или женского пола. Такие люди, рассказывая о себе или о событиях, свидетелями или участниками которых были, могут добавить что-то от себя для того, чтобы расцветить рассказ, сделать его более интересным. А потом, повторяя в сотый раз свою байку, могут уже и сами забыть, что было на самом деле, а что придумано, и уверовать в придуманную ими же версию. Это что – ложь, или художественный вымысел, или, быть может, добросовестное заблуждение? Сложно сказать… Скорее всего, это результат частичного смешения всех перечисленных элементов.
Или более простой пример. Допустим, человек был свидетелем некоего непонятного явления – скажем, видел что-то похожее на НЛО или повстречал, как ему показалось, пресловутого «снежного человека» в лесу. У него погодя возникают маленькие сомнения: а может, это всё же не летающая тарелка была, а облако такое или некое атмосферное явление? Или это на самом деле был не йети, а медведь, просто он с испугу не разглядел? Но, желая поразить других (а это желание в нас живёт, что ни говори) рассказчик в своём воображении гасит это сомнение, и уверяет слушателей, что видел НЛО и встречал йети.
Тоже вроде бы не скажешь, что человек явно лжёт. Момент его собственного отношения к сообщаемой информации неопределённый. Можно возразить: «не уверен на все сто – не утверждай». Но опять-таки, если вдуматься, многое ли каждый из нас может сообщить другим с полной, абсолютной уверенностью?
До открытий Коперника очень немногие догадывались о том, что это Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот. А многие были совершенно убеждены в обратном и долго после. Как иронизировал Карел Чапек: если бы мы говорили только то, что знаем наверняка – представьте, какая в мире стояла бы тишина.
Или взять такие явления в человеческом общении, как лесть, комплименты или просто вежливость, которые предполагают намеренное искажение правды, часто очевидное обеим сторонам. Сюда же можно отнести официоз и всевозможные ритуалы. Но ведь никто за ложь всё перечисленное не считает – все понимают, что это вроде необходимой смазки во избежание болезненных трений между людьми. Страшно представить, что было бы, если б каждый всегда и везде говорил всем именно то, что он о них думает!
Другими словами, на границах нашего взаимообмена информацией с окружающим миром и подобными себе есть некие пограничные зоны. Не чёткие демаркационные линии, а именно размытые территории – между тем, что мы называем правдой и тем, что мы называем ложью.
Без элемента обмана (в различных случаях разного) не могут обойтись ни политика, ни дипломатия, ни государственная идеология и пропаганда, ни СМИ. Даже и чистую правду доносят до широких масс не иначе как в обёртке, мягко говоря, не такой уж правды. Совсем не обязательно вариться в этих средах, чтобы сделать такой вывод и принять его как данность. В работе перечисленных социальных структур это так же неизбежно, как неизбежны выделения у любого живого организма.
Сознательное искажение правды – неизбежная составляющая человеческого существования, везде и во все времена. Это не оправдание лжи, конечно, но констатация хоть и горького, но вполне очевидного факта.
*
Понятно, что речь не о правде и лжи в некоем абсолютном, метафизическом смысле. Я рассуждаю не о богословской, философской или естественнонаучной хорошей светлой Истине и её зловредной тёмной антагонистке. Я говорю о правде и лжи применительно к реальной жизни, как моментам в обмене людьми информацией. И эта реальная жизнь сплошь и рядом показывает примеры того, что разграничение между правдой и ложью очень даже может не совпадать с разграничением между добром и злом, вредным и полезным, целесообразным и неуместным.
Часто за ложь принимают намеренное сокрытие правды или какой-то её части. Тут тоже могут быть разные случаи, но я бы сказал, что правдивость бывает разумной и неразумной. Правдивость вообще состоит в том, чтобы сообщать другим только правду. То есть не лгать, не передёргивать, не выдавать желаемое за действительное, а всего лишь вероятное и сомнительное – за твёрдо и однозначно установленное.
Но разумная правдивость – это понимание: кому, при каких обстоятельствах, какую часть правды и в какой форме сообщать, а что и в каких случаях лучше утаить. Понимание того, почему так будет лучше, чем оглушать человека правдой – всей и неприкрытой. То есть это во многом ещё и мудрость, знание человеческой природы, понимание того, с кем и в какой ситуации имеешь дело.
А неразумная правдивость – это неумение и/или нежелание различать и учитывать такие нюансы. Вывалив на человека всю безжалостную правду, можно нанести ему непоправимый вред.
Пример врачебной тайны как разумной правдивости напрашивается сам собой. Действительно, когда у пациента обнаруживается безнадёжный диагноз, врачи находят какие-то другие формулировки, другие прогнозы для него и/или его близких. И эти новые названия или прогнозы смягчают то, что есть в действительности, как бы на словах уменьшают реальную опасность. Но в данном случае любой согласится, что такое намеренное искажение фактов оправданно. Чистая правда может усугубить и без того тяжёлое положение больного, окончательно деморализовать, уничтожить волю к жизни и сопротивление болезни. А ложь в данном случае может быть «во спасение», и вовсе не как метафора, а как медицинский факт. Ведь известно немало случаев, когда человек находил в себе силы победить болезнь или тяжёлое увечье, если верил в свои силы.
Иногда вполне уместна сознательная ложь во спасение себя или других. Галилео Галилей на суде инквизиции солгал, сказав, что он отрекается от своих убеждений. А ему как контрпример приводят Джордано Бруно, который не отрёкся и пошёл на костёр. Но кто посмеет всерьёз осуждать Галилея? Вот он бы так же упорствовал, и чего бы добился? Того, что его постигла бы та же участь, для науки ничего бы он уже не сделал, и осиротели бы его дети. Правда всё равно со временем победила, и вовсе без того, чтобы приносить ей в жертву великого учёного.
Скажут: «Так это только благодаря таким как Бруно!»
Да ну что вы, в самом деле. Отдельные подвижники науки, конечно, внесли свой вклад. Но знания о мире развиваются объективно вместе с обществом. И на этом пути, были, и вероятно, будут ещё человеческие потери. Но кто доказал, что они необходимы?
Думаю, вполне оправданной может быть ложь даже и не во спасение, а для торжества правды, так сказать, высшего порядка. Возьмём другой известный пример из истории. Молодой Михайло Ломоносов, прибыв в Москву с неуёмным желанием учиться, вознамерился поступить в Славяно-греко-латинскую академию. В то время сыну рыбака-помора из глухой северной деревни путь в учебные заведения такого ранга был закрыт. Поэтому он назвался дворянским сыном (по другим данным – сыном священника, в данном случае это не столь важно). И позже, скитаясь по европейским городам и весям, продолжая своё образование, он скрывал своё происхождение, выдавая себя за представителя знатного рода. Ну можно ли ту неправду ставить в вину тому, кто потом закладывал основы отечественной науки и литературной словесности? Упрямый помор верил в своё предназначение; а как он мог иначе обойти сословные предрассудки, переломить несправедливые обстоятельства в свою пользу? Его путь к самореализации в тех условиях неизбежно включал такие уловки. А если бы он не обманывал преподавателей и чиновников, от которых зависел в определённый период своей жизни, то не стал бы тем, кем стал, и не совершил бы всего того, что совершил.
Иногда от голой правды будет только хуже, и лучше её не знать никому. Вот пример. Допустим, некто является «другом семьи», часто бывает в гостях, поддерживает приятельские отношения и т.п. Но семья эта далека от единства: один или оба тайком изменяют друг другу на стороне. Хотя поддерживают подобие прочного союза, и обоих это устраивает. А «друг семьи» обо всём знает. Должен ли он их «поставить в известность»? Я думаю, не стоит. Потому что в таком случае будет хуже всем: и неверным супругам, и такому благодетелю. Во всяком случае, положение он не поправит, а болезненную драму создаст, и уж точно «другом семьи» быть перестанет.
Абсолютная прямолинейная честность во всём (в моей трактовке – неразумная правдивость) похожа не на режущий инструмент, а на кувалду или дубину. Как справедливо отметил Роберт Грин в книге «48 законов власти», такая честность больше способна размозжить, чем отрезать. Я бы ещё сравнил её со слоном в посудной лавке: вроде симпатичное умное животное, и крушить ничего не хотел, а вот поди ж ты…
Людям в некоторых случаях лучше говорить то, что они хотят услышать, а не то, что мы знаем доподлинно или думаем на самом деле (пусть это и справедливо). Кто этого не понимает, не учитывает – тот в общении похож на громилу с дубиной или на того слона в посудной лавке.
*
Предположим, кто-то из близких показывает мне результаты своих творческих усилий – стих там или рисунок, надеясь на похвалу. А мне кажется, хвалить не за что. Ну так я и не буду. Но не буду и говорить, что в действительности думаю – зачем человека зря огорчать? Скажу что-нибудь вроде «в этом что-то есть, но, наверное, есть также и над чем ещё поработать», или найду какую-то подобную формулировку. Глядишь, человека и подбодришь, вместо того чтобы подрезать ему начинающие отрастать крылья, а в следующий раз он и вправду создаст что-то более удачное.
Или: близкие родственники звонят мне из другого города, спрашивают в числе прочего, как здоровье, как дела. А у меня какие-то пустяковые недомогания. И дела могут быть так себе – в смысле каких-то преходящих мелких неприятностей. Спрашивается: что же, обязательно мне надо быть правдивым, жаловаться на то, чему сам не особо придаёшь значения? А тем более ни к чему посвящать в эти подробности, если знаешь, что огорчишь ими тех, кто тебя любят. Пусть уж лучше пребывают в неведении – мол, «у меня всё нормально». И уж всяко не стоит жаловаться тем, кто осведомляется о твоей жизни без подлинного интереса, из вежливости – тем, кому, что называется, твои проблемы и невзгоды «по барабану». Ну а про тех, кто, вероятно, будет даже рад – вообще речи нет; им лучше наврать с три короба, как у тебя всё отлично.
Или, скажем, такая распространённая в жизни ситуация. У вас есть некий знакомый, который постоянно занимает деньги у всех и не отдаёт вовремя, или вообще не отдаёт. А тратит их бездарно: пропивает, спускает на игровые автоматы или занимается бесперспективными вложениями. И у вас он уже занимал и не отдал вовремя, или не вернул до сих пор. И вот он снова приходит к вам и просит одолжить ему, и вы в принципе-то можете его очередной раз «выручить».
Что лучше: ещё раз его облагодетельствовать, зная, что деньги свои вы не скоро получите обратно (а то и совсем не получите), или отказать ему, солгав, что у вас денег для него нет? На мой взгляд, если человек имеет устойчивую репутацию ненадёжного (тем более если однажды уже злоупотребил вашей добротой и доверием), а вы не можете отказать прямо, то вполне имеете моральное право ему солгать. Ложь в данном случае даже будет лучше для вас обоих, потому что и свои средства сохраните, и ему не будете потакать в бессовестном поведении. А ещё лучше всё-таки отказать прямо, чтобы потом не чувствовать внутреннего дискомфорта за своё враньё – но не всякий же может проявить такую прямоту.
Не хочу множить подобные примеры. Таких ситуаций можно умственно смоделировать сколько угодно, и так же щедро жизнь создаёт их вокруг нас. Просто приходится опять-таки констатировать, что совсем без лжи прожить трудно. Да, наверное, никому ещё и не удавалось, и тут дело даже не в наших личных качествах и моральных установках.
Психологи говорят, что предельная правдивость как неумение лгать свойственна умственно отсталым. Вроде качество хорошее, но оно указывает просто на неспособность представить все последствия своего простодушия. Такой вынесет весь «сор из избы» туда, где он ещё менее уместен.
И ещё немного о неоднозначности правды. У Ошо есть отличное высказывание: «Человек знания отвечает на вопрос, а человек мудрости отвечает вопрошающему».
Эту же мысль иллюстрирует притча о том, как Будда по-разному выражает разным людям своё мнение, есть ли на самом деле Бог. Атеисту он говорит, что убеждён в существовании Бога, верующему – что Бога нет, а тому, кто сомневается, предлагает обратиться к собственному опыту. Недоумевающим ученикам – свидетелям этих ответов – он потом разъясняет: каждый из этих людей обращался ко мне для того, чтобы подтвердить свои ожидания. Но я, говорит Будда, не хочу поддерживать их застывшие представления – наоборот, я разрушаю их, чтобы человек искал истину сам, а не приходил за готовыми ответами. И в некотором смысле это и есть «разумная правда» – правда более высокого порядка, чем просто однозначные «правдивые» ответы.