Сколько всего замечательного было в детстве. И главное, были родители. Они были не только в детстве, конечно, но тогда они были в самом центре бытия. Сейчас, когда лежу и ворочаюсь от бессонницы, вспоминать можно бесконечно, но поделюсь мелкой крупицей.
Лет мне пять или шесть, я с папой и мамой на даче. Я маленький, щупленький, легкий, смотрю, как бы залезть на дерево, и быстро бегаю. До сих пор помню, как бежится по нашей земляной утоптанной улице под названием «Рабочая». Если увидел, например, что Волешка идет от шоссе, как я к ней навстречу бежал — мне кажется, быстрее, чем собака. Лето. Пока жарко на улице, так все время босиком. Сколько в этой связи исключительно летних впечатлений… Какая нежно мягкая придорожная пыль, ощущаемая такими же нежными детскими ступнями, как щекотно лезет грязь между пальцами, когда ступаешь по глади подсохшей лужи, какой скользкий ил на дне другой теплой глубокой лужи, как колются шишки и корни сосен на лесной дороге! Все эти радости оборачиваются неприятностью вечером, когда мама отсылает мыть ноги.
Бывало, плюхнешься в кровать, притворишься спящим и тут мама тебе:
— А ноги мыл?!
И ты такой в надежде, что обойдется:
— Мам, они чистые!
А тебе в ответ:
— Чистые, чистые, как у трубочиста! Мне тут простыни негде стирать!
А сил-то уже нет — дочиста избеганы! И вот плетешься до душа, моешь холодной водой ноги — малоприятное занятие… Моешь невысоко — там, где самая грязь…
Все это я к чему? Дальше будет понятно.
Родители были музыкальны, отец играл на гитаре, они частенько с мамой пели: пели вечером у костра или сидя на открытой террасе, где под балконом второго этажа стояли плетеные кресла и кресла-скамейки, пели и с гитарой, и без, пели на два голоса, а я пристраивался рядом и засыпал под их пение. Было в их репертуаре несколько песен на украинском языке:
«Мисяць на нэби, зироньки сияють,
Тихо по морю човен плывэ.
В човне дивчина письню спивае,
А козак чуе, серденько мре».
Я украинского языка не знаю, мне слышится «А чо мне дивчина песню спевает?».
Но в основном, конечно, поют на русском. Сквозь сон в сознание проникало что-нибудь типа:
«На речке, на речке, на том бережочке…
Мыла Марусенька белые ножки»
Марусенька представляется мне совсем маленькой, как и я, или даже меньше, одно слово — «Марусенька». Вот эту тему я намного более живо воспринимал: речка холодная, ноги у Марусеньки грязные, она идет вечером перед сном мыть эти самые ноги, понятное дело, не по своей воле. И то, что они белые, тоже вписывалось в общую картину, потому что, как только потрешь чуть-чуть, там действительно проступает белая кожа — очень знакомо!
Немного необычной мне казалась прозаичность всей этой картины, почему автор воспел столь странный предмет, как Марусины ноги?
Картины белых Марусиных ног меня не тревожили. Я воспринимал все просто... Мне было так легко и так покойно лежать под полой шерстяного одеяла, под родным кровом, слушать звуки своей улицы, звон комаров и пение родителей. Ничто не тревожит…Слушаешь, слушаешь и засыпаешь…