Они никогда меня не замечают. Болтают там о всяком, трутся друг о друга, вздыхают. Порой кричат от услады. Порой от злобы. А я сижу себе тихонечко на стенке и наблюдаю за ними. Только по ночам спускаюсь полакомиться теплой кровушкой. Только вот вчерашний ужин, похоже, был прощальным: вчера они весь день генералили, сегодня уже чемоданы собирают. Съезжать собрались, значится. Меня это, если честно, не сильно расстраивает. Пару месяцев назад они хладнокровно убили все мое семейство, не пощадив ни стариков, ни детей. Привезли наемников с отравой и сгеноцидили целый род. Только мне повезло: отделался легкой контузией. Поэтому пусть валят подобру-поздорову, моих слез они не дождутся. Главное, чтобы новые кровобаки не задержались.
— Где он лежит?!
Заявился самец. Нарядный такой клерк, в рубашечке, с зализанной наскоро шерстью. По человеческим меркам еще молодой, как и его самка. Около года назад обручились, когда я только родился. Еще даже яйца не отложили.
— Глаза разуй! — донеслось с кухни. — На полке!
С подсказкой он-таки нашел на полке утюг и понес его к чемодану, но его самка причалила с кухни и загородила путь:
— Слушай, а что с дверью делать будем?
Эта особь отчаялась гнаться за сладкой молодостью, оставив себе только скромное каре, невзрачный полосатый свитер и воздушный макияж под очками с тонкой оправой.
— А что с дверью?
— Ты что, забыл? — Она указала на дверь в коридор. — Ручка расшаталась, плотно не закрывается.
Самец вручил ей утюг и закрыл дверь, но та тут же распахнулась вновь. Тогда он плотно навалился на нее плечом, изо всех сил прижимая к проходу, но, когда отпустил, дверь сразу же отворилась. Он недоуменно почесал затылок.
— Ну мы же не будем при ней ее закрывать, не входная дверь все-таки. Она даже не заметит.
Самка нервно елозила взглядом по комнате.
— Еще и ножка у стола отходит… И окна я как-то плохо помыла!
Из-за переживаний она лихорадочно грызла ногти. Самец ободряюще улыбнулся и отнял ее руку от лица, а из другой забрал утюг и кинул его на диван.
— Милая, не переживай, — нежно прошептал он, обнимая самку. — Все будет хорошо. Ты же сама знаешь, какая она добрая. Сколько раз нас в гости звала, помнишь? А что привозила каждый месяц?
— Фрукты, — отвечала она, умиляясь. — И конфеты.
— Да, и пряники всякие. А когда ты заболела, помнишь, как она завалила всю квартиру вареньем? Как названивала каждый час с советами? Ну правда, нет никаких причин переживать.
Самка выпустила переживания вместе с глубоким вздохом и провалилась в океан его объятий.
— Ты прав. Это я от усталости разнервничалась: вторые сутки на ногах, без передышки.
— Ладно уж, потерпи еще самую малость. Сейчас ключи ей вернем, и все закончится. Двадцать часов ехать будем, хватит тебе, чтобы отдохнуть? — Держа ее в кольце рук, он покачивался подобно движущемуся поезду. — Чух-чух, чух-чух.
Надеюсь, их поезд сойдет с рельсов. Хозяйка квартиры — старая овдовевшая карга — действительно не жалела для своих жильцов любви. Всегда шла на уступки, ремонтировала поломки за свой счет, не возмущалась, когда им задерживали зарплату. Она живет в какой-то пригородной деревне и, случись что непредвиденное, тут же срывается и, не ленясь, два часа колесит сюда на трамвае. Ее любимый сынуля потерялся в холодных лагерях, а эти счастливые молодожены пали жертвой обильной материнской заботы. Все полгода, что они тут живут, она подкармливала их своей добротой. Но эта проклятая старуха потеряла мое доверие, когда позволила им вызвать киллеров, и притом сама оплатила услугу! А пособники нацистов, как известно, не меньше их ответственны за холокост. В общем, грязная ведьма была под стать своим арендаторам.
Стоило им только расслабиться, как звонок в дверь засвистел соловьем. Придурки тут же сорвались, а я поднялся по стене чуть выше, чтобы разглядеть коридор.
— А вот и она, — сказал самец. — Пойду открою.
Он, как обычно, встретил каргу с гостеприимной улыбкой, но, к общему удивлению, гостья не ответила тем же. Она состроила кислую мину и раскинула по квартире раздраженный взгляд. В ее смердящих точно бутафорский парик волосах горел избыток морковной краски, на лице избыток столетней косметики, а в темном платье избыток узоров с цветочками.
— Здрасьте, Людмила Сергеевна! — прокричал самец, не снимая идиотской улыбки. — Как добрались?
— Нормально, — проскрипела карга. — Вы прибрались?
— Конечно!
— Щас проверять будем.
Она медленно снимала куртку и зимние кожаные сапоги. Ее жильцы молча ожидали в проходе. Они, так же, как и я, заметили ее неожиданно угрюмый настрой, отчего не решались издать ни звука. Но карга сама прекратила неловкую паузу:
— Подставили вы меня, конечно, ребятки, — шептала она, выдирая ногу из ботинка. — Я-то надеялась, что вы надолго ко мне. На пару лет хотя бы. А теперь снова мучаться с агентством, новых жильцов искать…
— Так мы сначала и собирались на длительный срок! — оправдывались жильцы. — Кто ж знал, что начальство переведет аж в другую область.
Карга иронично угукнула и, закончив разуваться, пошла проверять квартиру. Растерявшаяся парочка следовала за ней солдатиками, пристально наблюдая за каждым ее вздохом и взглядом, за каждой проглоченной слюной и закатом глаз. Бабка, точно опер на обыске, тщательно проверяла ванную и туалет. Плюя на радикулит, нагибалась под раковину и поднимала ободок унитаза. Когда пошли смотреть кухню, они скрылись с моих глаз, но в медленных шагах и взвешенном молчании чувствовалась строгая тщательность хозяйки.
— Холодильник помыли? — донеслось с кухни.
— Конечно!
Послышался громкий хлопок двери холодильника.
— Могли бы и лучше помыть. — Она показушно отвешивала негодующие вздохи. — И на плите какая-то ржавчина.
— Так, когда мы заехали, она уже там была. Вы же сами говорили, что пора менять плиту.
— Разве? Ну теперь это не имеет значения. Для кого менять теперь? Жильцов-то у меня больше нет.
Они не решались ей ответить.
— Пойдем гостиную смотреть, — сказала карга и поковыляла в мою комнату. — Екатерина, посчитайте пока счетчики.
Обычно Катенька-Катюша, а тут — Екатерина. Что-то новое. Придя в гостиную, взволнованная самка села за стол и, погрузившись в калькулятор и бумажки, принялась высчитывать цену пролитой воды и прожженного электричества. Карга первым делом захлопнула дверь в коридор и обнаружила расшатанную ручку.
— Иван, а что вы сделали с дверью? Почему она не закрывается?
Иван растерялся, точно пойманный с поличным хулиган, и невнятно бубнил, придумывая оправдание:
— Ой, а я и не видел даже. Мы обычно не трогали эту дверь, она всегда открыта была. Видимо, проглядели.
— А как она тогда расшаталась, если вы ее не трогали?
Самец пожал плечами.
— Давайте просто вычтем цену ремонта из залога.
Карга загадочно улыбнулась и продолжила смотр. Она разглядывала каждый угол комнаты, поднимала с дивана матрас, всматривалась в окна, пока ее жильцы в ужасе обменивались взглядами и готовились к худшему. Даже мне стало малость не по себе, когда она подошла к стене и пристально всмотрелась в обои, как будто намеренно выискивая меня. Благо, обошлось. Просмотрев квартиру по второму кругу, карга подошла к столу с самкой.
— Посчитала? — Она облокотилась на стол ладонями и чуть провалилась вперед. — А что со столом? Чуть не упала!
Самка умоляюще уставилась на своего кавалера. Тот мигом пришел на помощь:
— Ножка немного отходит…
— Ах, вот как. А предупреждать не нужно? Если бы сама не увидела, так бы и не узнала.
Самка скорчила извиняющуюся улыбку и пропела:
— Вычтите тоже из залога, да и все.
В этот раз карга не отделалась загадочной ухмылкой — она в голос захохотала.
— Из какого залога? О чем вы, милая?
— Ну как же, из нашего залога. Который мы оставили вам, когда заезжали. В договоре же указано.
— В договоре указано, конечно. А еще в договоре указано, что залог не возвращается, если вы съезжаете раньше, чем через год.
Взбудораженный самец подошел поближе:
— Нет, по договору он возвращается, если мы предупреждаем за тридцать дней до съезда.
— Правильно, Иван. Теперь напомните мне, пожалуйста, какого числа вы сообщили мне, что съезжаете?
— Тридцатого, но…
— А сегодня какое число?
— Двадцатое, но…
— Так сколько дней прошло? Екатерина, если не верите, можете воспользоваться калькулятором.
Карга триумфально лыбилась.
— Но ведь мы же сразу вам сказали, что можем дожить до конца месяца, — отвечала самка. — Что для нас это не проблема. Просто было бы удобнее съехать чуть раньше. Я же специально подчеркнула, что если вам это принципиально, то мы останемся тут до тридцатого. Чтобы было как по договору: за тридцать дней.
— А вы ответили, — подхватил самец, — что вам тоже непринципиально. Что вы вернете залог, несмотря на то что прошло меньше месяца.
Карга пожала плечами:
— Не выдумывайте, я не говорила ничего подобного.
— Но как же…
— Все, хватит! Я сказала, что не верну залог. Точка. Если хотите, пишите заявление: пусть суд решает, кто прав.
— Какой суд?! У нас поезд через два часа!
— Это не моя проблема.
Морда самки покраснела, из глаз полились слезы.
— Людмила Сергеевна, я прошу вас, — заревела она. — Верните нам наши деньги. У нас квартира в другом городе оплачена на месяц вперед, в кармане ни копейки.
— Нужно было предупреждать за тридцать дней, Катенька. Как в договоре написано! А еще лучше вообще не заселяться, если через месяц съезжаете…
— Мы полгода у вас жили!
— Ну полгода, какая разница? Вы думаете, мне легко? В моем возрасте искать жильцов, чтобы порядочные были, платежеспособные. Ездить сюда каждый день, показывать квартиру. С агентами этими ругаться, чтобы лишнего не своровали. Бедненькие какие, посмотрите на них: ни копейки в кармане. В вашем-то возрасте! Справитесь как-нибудь, ничего страшного. Проявите хоть чуточку уважения: признайте свою вину, верните мне ключи и бегите на поезд, пока не опоздали.
Все, сцена кончилась: вся троица замолчала. Карга ждала свои ключи, а парочка переглядывалась, не представляя, что делать дальше. К сожалению, у меня нет юридического образования, так бы просчитал, какие шансы отсудить у нее залог. Хотя им сейчас явно не до судов. Так или иначе, они точно не врут про пустые карманы: в залоге-то сумма за полгода аренды. Весь их резерв. И как бы я ни презирал всех троих, ума ни приложу, кто из них врет. Предупреждали они ее или нет. Даже если они правы, я все равно бы их не поддержал: не прыгнул бы на голову и не покусал. Они сами убили во мне своего союзника. Так им и надо, фашистам.
— Ну, долго еще ждать?
Карга вытянула ладонь, безмолвно требуя вложить в нее ключи. Самец поднял взгляд к потолку, глубоко выдохнул и засмеялся.
— Нет, что ты, — выдавливал он сквозь хохот. — Ты своего дождалась, старая ведьма.
Лицо карги покраснело и надулось по-жабьи.
— Что вы себе позволяете?!
Самец схватил ее за протянутую руку и прижал ее к столу.
— Как это, что? — Он достал из кармана ключи и повертел перед собой. — Возвращаю вам ключи.
Длинный зубчатый ключ, поблескивающий ржавеющим серебром, с разгона воткнулся в дряхлую ладонь, прижатую к столу. Окровавленное дерево треснуло под порванной плотью, ножка окончательно оторвалась, и стол вместе с бумагами и калькулятором рухнул на пол. Карга завизжала от боли.
— Ой, вы посмотрите, — говорил самец, оставив ключ в ладони. — Теперь точно придется вычитать деньги за ремонт.
Он поднял оторванную ножку и, похлопывая ей по своей ладони, подошел к ревущей карге.
— Умоляю, прекратите!
— Не нужно умолять, Людмила Сергеевна. Как вы там говорили? Думаете, нам легко? Проявите же хоть чуточку уважения!
Карга заорала на весь подъезд:
— Спасите! Кто-нибудь!
— А вот это ты зря, — прошептал самец и с размаху засунул ножку стола ей в рот. — Зачем выносить сор из избы? Мы же не жалуемся в суд. Сами все порешаем, по-свойски.
Несколько зубов покрошились на осколки и упали в хриплую глотку. Деревянные занозы копьями вонзались в пересохшее нёбо, пока самец надавливал на конец ножки и просовывал ее глубже в старую пасть. Побелевший язык придавило к зубам, темная кровь вытекла из него и, смешавшись с последней слюной, потекла по губе к подбородку. Карга и дальше пыталась кричать, звать на помощь, но выходили лишь хриплые стоны, которые точно никто не услышит: давеча они обложили стены панелями, чтобы улучшить звукоизоляцию. За ее счет, кстати.
Карга схватила свободной рукой ножку и пыталась вытащить ее изо рта, но самец, увидев это, взял ее пальцы в свой кулак и что есть мочи выгнул назад. Послышался хруст.
— Эй, ты сама хоть договор читала? «Без предупреждения в квартире нельзя ничего менять, передвигать и ремонтировать». Хочешь убрать ножку — предупреди. Ну, я жду. Будешь предупреждать, нет?
Спрятанные в слезах глаза старухи умоляли его прекратить, но грязное советское дерево не давало ей вымолвить ни звука. Самец одной рукой заталкивал ножку ей в глотку, а другой дырявил покрасневшую ладонь ключами. Карга тряслась как эпилептик, но была не в силах сопротивляться. Она умоляющим взглядом искала помощь самки, но та спокойно встала и ушла к двери, принявшись возиться с расшатанной ручкой.
— Милый, — кликнула она развлекающегося мужа. — Раз уж ты решил заняться столом, может, и с дверью сразу разберемся?
Ее улыбка заплутала между добротой и безумием, но самец все прекрасно понял.
— Конечно, дорогая!
Он ухватил каргу за подмышки, насильно притащил к двери и зафиксировал ее растрепанную башку в дверном проеме. Она вертела ей в разные стороны, похрюкивая сквозь торчащую изо рта ножку, но самец плотно вцепился в морковные волосы, не позволяя ей сбежать.
— Давай, милая! Дерни-ка разок, да посильнее. Авось починится.
Самка кивнула и со всей силы швырнула дверь, которая, конечно же, не захлопнулась: она наткнулась на препятствие в виде барахтающейся старческой головы. Дверь обиженно ударила ее висок и, приобретя на ребре небольшое красное пятно, снова врезалась в стену.
— Нет, любимый. Она все еще не закрывается.
— Как странно. Ну-ка попробуй еще раз.
Дверь снова врезалась в хрупкий висок, отбилась от него и вернулась к стене. На пол капало красное. Карга перестала кричать, ее глаза закрылись, и, если бы самец не поддерживал тело, оно бы рухнуло на пол.
— Видимо, не судьба, — сказал самец. — Ладно, тогда все-таки вычтем ремонт из залога. Вы не против, Людмила Сергеевна? Эй! Ох, она вырубилась. Как невовремя, мы же еще не закончили.
Он бросил бессознательное тело на диван и огляделся по сторонам.
— Катюш, ты уже убрала утюг?
— Нет, вот же он. — Она указала на диван.
— Замечательно! Включи его, будь другом, а я пока займусь нашей любимой хозяйкой.
Пока самка искала удлинитель и нагревала утюг, самец притащил с кухни стул и целый ворох инструментов: несколько ножей, плоскогубцы, скотч. Усадив вырубившуюся каргу на стул, он привязал к нему скотчем ее вздувшиеся венозные ноги. Липко поскрипывая, скотч проделывал один круг за другим. Первый круг, второй, третий, — надежнее некуда. Потом самец выгнул старушечьи руки за спинкой стула и обвязал их оставшейся лентой.
— Милая, утюг нагрелся? — Она кивнула. — Налей мне стакан воды, пожалуйста.
Самец протянул удлинитель к стулу и, взяв утюг, подошел к карге. Когда самка принесла стакан, он поцелуем поблагодарил ее и вылил ледяную воду в лицо старухи. Та резко очнулась и зачерпнула воздух ртом. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы понять, где она и что ее ждет. Когда это произошло, она заревела от боли и ужаса.
— Ну что вы, Людмила Сергеевна, все только начинается! — сказал самец и приложил раскаленный утюг к ее груди.
Уродливые цветочки на платье превратились в горячий пар и растворились в воздухе. Вслед за ними испепелился объемный бюстгальтер, оголив обвисшую бульдожью грудь. Грудь на глазах краснела и покрывалась ожогами. Связанное тело тряслось на стуле, рискуя повалиться на пол, но заботливая парочка поддерживала его.
— Аккуратнее, вы же сами просили не шуметь. Соседи могут пожаловаться!
Когда кожа выжигалась до мяса, самец отрывал утюг от тела и прикладывал к другим частям груди. Самка залила рот карги водой: обмякшая ножка стула плавала в ней Ноевым ковчегом. Вибрируя под беззвучными стонами, капли воды выпрыгивали из раскрытой пасти. Оставив от груди сплошное красное пятно с выглядывающими тут и там окровавленными костями, самец отложил утюг в сторону, подарив своей жертве ложную надежду.
— Кстати, как вы и просили, мы наточили ножи! — сказала самка, повертев двумя кухонными ножами перед ее лицом. — Проверим? Вы же сегодня так и хотите все досконально проверить.
Она вручила один из ножей муженьку и, вытянув руку карги, завернула рукав ее платья к плечу. Пока она держала руку, самец ювелирно провел лезвием остро заточенного ножа по плечу. Шкура рвалась покорными полосами. Несчастная плоть мироточила кровью. Самец безжалостным татуировщиком вырезал широкий квадрат на ее плече и, поддев кожу пальцами, отодрал ее от тела. На месте квадрата пеклось темное мясо. Карга выплевывала воду в беззвучных криках, но самка заливала рот по новой.
— Не переживайте, Людмила Сергеевна, — говорила она, опустошая стакан. — Мы просчитаем по счетчикам, сколько воды истратили.
Самец опустился чуть ниже по руке и, филигранно вырезав вдвое больший квадрат, отодрал всю кожу от локтя до кисти. Его скучающая жена взяла другой нож и принялась таким же путем свежевать другую руку старухи. Она поглядывала за работой мужа, пошагово вторя ему в этом тонком ремесле. Когда шкуры на руках не осталось, они принялись свежевать живот и ноги, никуда не торопясь и наслаждаясь каждой секундой. Стоны и дрыганья карги становились медленными и безжизненными. Полудохлые зимние мухи чуяли несвежее мясо и усаживались на руки. Запах крови пробудил аппетит и во мне, но ползти было слишком долго.
Сложно было понять, жива карга или нет, когда ее обезображенное освежеванное тело издыхало от надрезов и ожогов. Это мало заботило ее обезумевших жильцов: не теряя пыла, они откопали в кладовке запылившиеся топор и ножовку. Самец спрятал их за спиной и сказал:
— Выбирай.
Самка, почесав подбородок, указала на левую руку.
— Хороший выбор! — похвалил самец и отдал ей ножовку.
Он по-джентельменски позволил ей начать. Нервничая, как на первом экзамене, самка приложила серую ржавеющую ножовку к освежеванному плечу и, выдохнув, начала пилить. Острые зубцы проваливались в мясо, облегчая ей работу. Доныне безжизненная карга очнулась в изнемогающей тряске, разбрасывая по полу куски мяса с руки. Она скулила, как умирающая гусыня, доводя до мурашек своими безумными инопланетными стонами. Когда ножовка уперлась в кость, самка приложила все силы, чтобы пробить ее, но задача оказалась ей не по размеру. Самец довершил ее работу одним хорошим ударом топора. Кровь зашипела струями, как из шланга, окрашивая стены, мебель и пол. Жизнь выплескивалась вместе с ней.
Далее, они таким же путем отрезали другую руку, потом отложили ножовку в сторону и, ограничившись топором, словно трудолюбивые дровосеки, отрубили мясистые затекшие ноги. Во все четыре стороны хлестала теплая красная жидкость, чуть-чуть не доставая до моей стены. Лишившееся конечностей тело более не поддерживалось скотчем и метеором рухнуло на пол. Скромным завещанием на лице сохранилась маска ужаса, боли и мольбы. Самец, нацепив триумфальную мину, вонзил ножовку в шею и усердными движениями отпилил несчастную голову.
Когда холодеющий шарик рухнулся на пол, самец взял его за ножку стула, торчащую изо рта, словно пластмассовая рукоятка у сладкой ваты, и поднял к потолку, высокомерно хвастаясь своим трофеем. Самка аплодировала и улюлюкала своему любимому герою. Обнимала его окровавленными руками и пошло-пошло целовала. Их языки сплелись морским узлом, возбуждая и без того возбужденные сердца. Теплая кровь расползалась по их оголившимся телам в горячих объятиях. Они предались безумной любви, разложившись посреди кучи пахучих конечностей. Самец спаривался с самкой в ритмичных толчках, его ноги задевали кровавое мясо карги. Они прилипали к мокрому фаршу, крича от удовольствия. Ни в чем себя не сдерживая, они бесстыдно испражнялись на непогребенное мясо. К сочному аромату крови прибавилась вонь экскрементов этих грязных животных.
— Сожжем жалкую клятвопреступницу!!! — заорал самец.
В угаре нечеловеческого безумия они собрали останки в кучу, обложили креслами и простынями, счетами и договорами, шторами и коврами, и зажгли все спичечные коробки, что удалось найти. Пока ритуальный костер неспешно разгорался, самка включила на кухне газ и закрыла все окна.
Двое обнаженных, заляпанных кровью дикарей плясали вокруг горящих оскверненных останков, держась за руки и тряся гениталиями. Их смех похрипывал демонической святостью. Может быть, кого-то и удивило бы это действо, но я раскрыл их безумную сущность уже давно, когда они не менее цинично расправились с моими близкими.
Газ стремительно выходил сразу из четырех конфорок, проникая в каждый квадратный метр приличной, хоть и старенькой однушки. Бабушкин клоповник, как они говорили. Пусть сервант из бордового дерева занимал слишком много места, пусть ковер на стене страшно смердел совком, пусть стена в туалете потекла ржавыми пятнами, а на кухне с трудом умещалось и два человека, зато метро рядом, район обжитый и аренда в пределах разумного. Так они постоянно себя утешали — и что в итоге? В итоге наспех оделись и сбежали отсюда, к чертям, пока разбежавшийся газ не поцеловал аутодафный огонь.
Спаслись, трусливые, а меня помирать оставили. Оно и к лучшему, наверное. Раньше хоть месть подначивала, а теперь… Теперь я встречусь с родными на клоповых небесах. А эта старая хрущевка все позабудет. Каждая хрущевка забывает своих тихих палачей.