Что-то мне на днях понадобилось в банке, какие-то деньги снять. Получая квитанцию, я глянул на банковскую служащую, не молодую, но ещё не совсем старую женщину передо мной за барьером. Выдавая мне квиток на подпись, она, посмотрев на меня через большие затемнённые очки, вдруг спросила:
«Вы меня не помните?»
Я глянул на неё внимательней. Сразу всё вспомнил, хотя прошло более пятидесяти лет.
«Простите, но я Вас, не знаю,» в замешательстве соврал я и, взяв квитанцию, вышел из банка.
Вышел из банка. Нахлынули мысли и воспоминания. Конечно, я эту женщину знаю. И всё помню, как будто это случилось вчера…
…. Где-то на улице я нашёл кусок чугунной решётки, который, как мне показалось, можно превратить в подобие пистолета. Приложив к нему фантазию и усилия, поработав изрядно двумя напильниками (прямоугольным и круглым), я получил нечто по профилю отдалённо напоминавшее маузер. Тяжеленная штуковина, как раз такая, какой размахивали комиссары в кожаных тужурках из фильмов про революцию.
Доводя надфилем своё изделие до идеальной кондиции, я сидел с ребятами возле нашего дома на игровой площадке.
Подошёл Володька Манохин, малый из соседнего корпуса. Он уже большой, не только курит, но и паспорт имеет. Хвастал, показывал.
Докурив сигарету, он пристроил её между пальцев и ловким щелчком отправил в дальний полёт.
Присел возле меня на качели-промокашку.
«А ну-ка, покажи, что тут у тебя!»
Я протянул ему свой муляж.
«Ого! Тяжёлая балда. Такой угостишь – мало не покажется,» он с удовольствием погладил рукой каждый изгиб пистолета. «Как, однако, тонко обработано. Ни малейшего заусенца. Ты, шкет, молодец!»
Не скрывая удовольствия, Володька лапал моё изделие…
«Вот здесь надо бы чуток закруглить, чтобы рука лучше легла. Но я это сделаю. Заготовка хорошая.» Володька сунул пистолет себе за ремень.
«Эй, Володь, ты пистолет-то верни.»
«Чего-чего?»
«Пистолет верни.»
Володька посмотрел на меня невидящими глазами.
«Я ему кобуру сделаю. Отличный получится кастет.»
«Отдай пистолет! Он мой!»
«Был твой, стал мой.»
Совсем мне не понравился такой разговор. Я приблизился к Володьке решительно.
«Вов! Отдай пистолет! Я над ним работал!!»
«Ты что? Русский язык не понимаешь?»
«Понимаю. Отдай пистолет!»
«Сейчас отдам!» Володька схватил меня за нос прокуренными пальцами, покрутил мне ноздри и скомандовал: «Вали отсюда!» после чего отпихнул как пакет с мусором.
Сидевшие рядом ребята рассмеялись. Особенно громко гоготал Валерка Чернов, вырезавший ножичком какую-то деревяшку.
Я снова подхожу к Володьке.
«Володь, отдай пистолет. Я тебя очень прошу. Пожалуйста!»
«Пошёл отсюда!» Коротким тычком в челюсть он отправляет меня на землю.
Я встаю, отряхиваюсь. Обида, чувство возмущения охватывают меня. Наворачиваются слёзы. Но я стараюсь не плакать.
И снова я перед ним.
«Володь, отдай!»
«Какой же ты тупой!»
Он хватает меня за шиворот (всё-таки лет на шесть-семь старше, весьма большая возрастная разница в отрочестве), разворачивает задом и наносит увесистый пинок пониже поясницы. Я улетаю на несколько метров в сторону под улюлюканье окружающих ребят. Особенно противно смеётся Валерка.
«Володь, добавь ему. Он ещё хочет!» кричит он.
Поднявшись с земли, я направляюсь к Володьке. В голове у меня церковный звон. Удар по копчику был такой силы, что у меня помутилось сознание.
«Отдай пистолет!!!» будто в тумане твержу я.
«Что? Мало получил? Сейчас добавлю!»
Манохин хапает меня за воротник, чтобы поставить в более удобную для последующего пинка позу.
Но что-то со мной происходит. Я вырываю кусок чугуна у него из-за пояса, и бью, не понимая куда. Шмяк-сcc… Не чувствую, не ощущаю ничего кроме удара чего-то твёрдого обо что-то мягкое… В тот же миг бросаюсь, ничего не соображая, наутёк. Куда и почему бегу – не знаю, ничего не понимаю…
Проходит время. Я где-то на чужой улице, далеко от дома. Что делать? Не идти домой – невозможно. Иду…
Летом темнеет поздно… Подхожу к дому. Возле подъезда сидит Валерка Чернов, всё с той же деревяшкой ковыряется.
«Ты что наделал? Ты же убил его!»
У меня всё внутри холодеет. Захожу в квартиру в почти бессознательном состоянии…
В тот же вечер, ближе к ночи, к нам на квартиру пришли родители Володьки Манохина. С ними была девочка лет восьми-девяти с тёмными печальными глазами. Мои и его родители говорили на повышенных тонах.
«Что вы сделали с моим братом?» время от времени спрашивала девочка и всхлипывала при этом.
На следующий день мои родители ходили к его родителям. И там я видёл всё ту же печальную девочку, и она мне задавала всё тот же вопрос. «Что вы сделали с моим братом?»
Потом родители обеих семей ходили вместе в милицию. Я тащился сзади как хвост курдючной овцы. Милиционер в погонах говорил, что моя судьба, а также судьба моих родителей зависит от результатов лечения. В любом случае в Уголовном Кодексе найдётся статья и для малолетнего преступника, и для родителей, не занимавшихся его воспитанием…
Сломанная челюсть Володьки Манохина зажила, затянулась, заросла…
Больше никогда в жизни я его не видел. Но младшая сестра (которую я потом тоже никогда не встречал) осталась в моей памяти.
И вот я вспомнил её (а она меня) сейчас, более чем полвека спустя…
В голову полезло всякое… Нельзя обижать тех, кто слабее. Даже маленькая мышка, доведённая до отчаяния, может превратиться в опасного зверя.
Вот о чём я подумал, сходя с порожков Сбербанка и вспоминая печальные глаза маленькой девочки…