Так и замёрз бы геройской погибелью гонец у высокого крыльца, если б не строители, вышедшие покурить на балкон. Втроём затаскивали сотоварищи по узкой, деревянной лестнице, по сбитым узким ступеням обезсилившее, отяжелевшее от объятий с весенней Землёй, богатырское тело героя.
Наконец, пережив безконечную ночь, перепив все просыпающиеся деревья, гости начали расходиться. Гасли одно за другим окна, и гости выходил из дома, будто их выталкивала душная, провонявшая немытыми телами, вонючими носками, прокуренная темнота квартиры, выходили в погоню за расступающимся пере ними свежим ночным, весенним воздухом. У только кухонное окно осталось светить до утра, ка маяк, в спины друзьям, уходившим по схваченной заморозком строительной грязи. Так же чувствующим, понимающим, но не могущим слова вымолвить о Великой Тайне Непорочного Зачатия. И только глазами показывая своё глубокое понимание произошедшего явления.
Последним, сплочённым ночным бдением соратники вышли из дома на стройплощадку.
Окружив плотным кольцом героя, усевшегося оклематься после схватки с Мужичком-с-ноготком, перемешивали его хриплый, густой баритон потерянными мужскими и женскими голосами. Их пьяные голоса, жёванные слова, размытые звуки, тонким лезвием прорезал девичий голос:
- Помоги, мама!
То натужно, то испуганно, то истерично.
В мужских, женских голосах слышалась праведность и уверенность в многовековом опыте предков. Иногда слышалась возня, утихающая после вопля:
- Помоги, мама!
Окружившие своего героя, невидимые среди примерзающих луж, тени тащили по зияющим провалам матово-чёрной земли сильное, гибкое тело, освобождённое от необходимости всматриваться в своё отражение. Сопение, рычание, хлёсткие шлепки, глухие удары и сдавленные женские вопли раздавались среди строительной площадки.
Кто-то, вытянувшись во весь рост, бросился в лужу, взволновал отражения звёзд и прожектора, решил проверить дистанцию между отражениями.
- По-мо-ги, ма-ма!
Совсем рядом, в лесопосадке, на берегу Канала, хлёстко протараторили автоматные очереди. Вслед им глухо стукнули пробками тетешные выстрелы.
Моргнул дальний прожектор на вершине столба. Никто не мелькал в предутренней пустоте стройплощадки.
Утром пришёл Прораб, выгнал гастарбайтеров на работу. Выходной пропал.
Похмелье превращает воздух в воду тёплого третичного моря.
Руки движутся медленно, колышутся водорослями. Ноги тяжелеют при каждом шаге, прирастают к земле кораллами. Солнце режет глаза и вдалбливает простую мысль рыбьего косяка, много миллионов лет назад не удержанную рыбами при резком, почти мгновенном, одновременном повороте оверштаг, мысль, отразившуюся от оболочки Вселенной и вернувшуюся обратно, прихватив новые образы по пути из безконечного дальнего Космоса, но нашедшую на месте оставленного моря стройплощадку и разламывающихся с похмелья гастарбайтеров.
Только пара морских коньков, пролетевших мимо, радуется жизни и будущему новоселью. Раздвигают телами в мутном, светло-салатовом растворе частицы солнечного света.
Он шёл впереди безкомпромиссным тараном, твёрдым, быстрым, размеренным шагом, словно вместо ботинок на его ноги были надеты рыбы-прилипалы.
Он что-то говорил, размахивал руками, не заботясь о том, смоли она перелететь через ров со скользким скатом, не заблудилась ли в оставшихся плитах, не споткнулась ли на мелких, стоптанных ступенях деревянной лестницы.
Она не слушала его горячих речей, поглощённая тем, чтобы удержать положенную дистанцию, как привязанная, не приближаясь, не отставая не на шаг, почти бежала за ним, сбоку от его хвостового плавника.
За утро коньки три раза пролетели сквозь стройплощадку, со стройплощадки на мелководье за железный забор, ныряли в подъезды кирпичной пятнадцатиэтажки и возвращались обратно.
Монтажники разбирали подъёмный кран, превратили подъёмный кран в оплавленную Солнцем свечу.
"Мерседес" чей-то материализованной мечтой о лучшей жизни и железном здоровье, после разгона всякой автомобильной мелюзги, притихший от удовольствия, осторожно продирался на стройплощадку, стараясь не испачкать заляпанные брызгами городских луж лоснящиеся бока, гордый тем, что в его полированные до зеркального блеска крыше отразилась, как в луже, пролетевшая над стройкой чайка.
"Мерседес" остановился, медленно раскрыл створки и выпустил из себя наружу, из одного бока Начальника Строительства, одетого в длинный чёрный плащ с погончиками, тёмно-бирюзовые, свободного покроя, отглаженные брюки, чёрные, узконосые туфли и Здоровенного Мужика, пружинящего на каждом шаге, в чёрной спортивной короткой куртке, в синих джинсах и в высоких ботинках со шнуровкой; из другого бока выплыл в тёплый воздух Риэлтор и, ныряющий на каждом шаге, вёрткий Молодой Человек, одетый так же, как патрон.
Вчетвером они пошли к остаткам подъёмного крана, лежащего перед домом.
Вчетвером они пошли на Прораба, вставшего в свободную стойку и бросившего по бокам руки.
Первым к Прорабу успел Риэлтор. Риэлтор поклонился, пожал руку. Молодой Человек отзеркаливал каждое движение патрона. Начальник Строительства подошёл не спеша, рассчитывая каждое движение, каждый порыв ветра, дёргающий его за полу пиджака, рассчитывая в динах силу нажима своей ногой на землю в точке соприкосновения своей ноги с землёй.Здоровенный Мужик шёл, словно по упругому батуту, заботился только об отпущенной спине и присогнутых в коленях, пружинящих ногах.
Начальник Строительства мягко подал Прорабу расслабленную руку и встал сбоку от него лицом к Риэлтору. Здоровенный Мужик сунул Прорабу огромную лапу, жманул один раз и убрал обратно в карман куртки, зашёл за спину Прорабу и начальнику Строительства.
Обменявшись необходимыми в этой ситуации фразами, участники собрания перешли основной части. Риэлтор раскрыл папку с листами бумаги и начал читать Проект Референта О Непорочном Зачатии для предоставления в СМИ, необходимо утвердить у Прораба и Начальника Строительства, но они не согласны с некоторыми пунктами и выводами, предложенными Риэлтором.
Риэлтор читал монотонно, без вдохновения и страсти, скучно и бездарно. Начальник Строительства закурил, шагнул к Риэлтору.
Из-за угла первого корпуса вынырнули Морские Коньки, остановились у остатков подъёмного крана. Он схватил её за руку и о чём-то рассказывал.
Начальник Строительства что-то сказал, взял какой-то лист, пробежал глазами по строчкам, достал сотовый телефон, позвонил. Разговаривая по телефону, Начальник Строительства бросил лист в папку. Убрал телефон в карман, повернулся к Здоровенному Мужику.
Морской конёк перестал полоскать мозги своей подруге и полез в барсетку.
Здоровенный Мужик подошёл к Риэлтору, двумя лапищами захлопнул папку у него перед лицом.
Морской конёк достал телефон, приложил руку с телефоном и барсеткой к уху, отпустил руку подруги, побежал к калитке. Пробегая мимо честного собрания, поскользнулся, взмахнул барсеткой...
Здоровенный Мужик, без взмаха, бросил папку с Проектом высокого вверх.
Подруга Морского Конька, чувствуя дистанцию между собой и Морским Коньком всем своим существом, бежала вслед за ним, подняла вверх голову, наблюдая за взлетевшей папкой.
Папка взлетела, расправила картонную обложку, вышвырнула в воздух запорхавшие, подхваченные ветром белые листы и, не в силах удержать в своих мёртвых крыльях даже маленькую, дребезжавшую комариную жизнь, сложилась, рухнула вниз.
Оставшись без раковины, листы заполоскались в воронке воздушного вихря, бросились вслед за промелькнувшим Морским Коньком...
Молодой Человек что-то кричал, хватал на лету листы, опускавшиеся в густом запахе влажной земли, вспомнившей исчезнувшее море.
Сорвались с забора, зайдясь каркающим смехом, вороны. Схватили на лету, пронзили невидимой нитью несколько листов, закружили с ними в плавном, непредсказуемом танце внутри вихря.
Риэлтор молча наблюдал за Молодым Человеком. Начальник Строительства бросил окурок, лениво наступил на неподвижную папку, на не пойманные листы, вдавил в глину хорошо рассчитанным усилием тонкую, отлетавшуюся, брызнувшую из воздуха фонтаном рыбью чешую.
Ветер бросился было в погоню за понравившимися листами бумаги, да махнул рукой. Мёртвые, плоские, тонкие, слабые тела, как безчувственная пыль дорог. Что с них радости.
Начальник Строительства и Здоровенный Мужик сели в "Мерседес" и уехали.
Что радости с плывущего среди мелюзги "Мерседеса"?
Риэлтор не стал дожидаться, пока Молодой Человек подберёт скомканные ветром о землю, потерянные пролетавшей чайкой белые перья.
Риэлтор что-то прокричал Прорабу, рубил перед собой рукой, плюнул, ушёл по невидимой тропинке к воротам стройплощадки.
Молодой Человек, собрав листы бумаги, сложив в папку, закрыл папку, сжал в руке, подполз, как щенок к вожаку стаи, к Прорабу, жал мясистую прорабскую кисть, что-то говорил.
Прораб стряхнул со своей кисти руку молодого человек.
Молодой Человек кивнул, смотрел снизу на Прораба, отошёл две шага спиной вперёд, развернулся, выискивая мелкие места, на мысочках прошёл к воротам стройплощадки.
Прораб стоял под окнами первого корпуса, между рельсами подъёмного крана и перекрикивался с монтажниками, разбирающими подъёмный кран.
Что радости с летящего под дороге "Мерседеса", рвущего ветер?
Прораб отошёл на несколько шагов, переступил рельсину, повернулся спиной к окнам дома.
Где-то бегут друг за другом в подземных залах метро Морские Коньки.
Что радости от безчувственных плит, от безчувственных стоек, что радости от строительного мусора, от безчувственной цементной крошки, вылетающей из окон отштукатуренных квартир второго этажа? Что радости от сварной, из железного прутка, десятка, железной решётки, с жужжанием боевого бумеранга вылетевшей из глубины дома и врезавшейся своими пиками в то место, где только что стоял Прораб? Решётка вырвала из земли, и-под снега, комья глины и безжизненно завалилась на кучу мусора.
Выходной, испорченный сверхурочной работой, наконец закончился. Завтра Воскресенье.
Ночью, перед рассветом, когда небо только начинает затягиваться огнём, сквозь калитку, на с тройку, с полиэтиленовым пакетом в руке, прошёл Высокий Тощий Человек в джинсовом костюме. Открыл своим ключом дверь в риэлторский вагончик, оставил в нём полиэтиленовую сумку и вышел, заперев дверь. Через некоторое время в вагончике несильно бухнуло.
Обездвиженным, не успевшим спрятаться осьминогом, вагончик выпустил из себя в весенний воздух множество тонких и толстый струй чёрного дыма. Дым, прижатый к земле воздухом, звонким от ночного заморозка пахнущий горелой пластмассой и краской, растекался по стройке терпким дымом прошлогодней травы.
Вагончик сгорел быстро. Оставил после себя прогоревшую в нескольких местах, потемневшую железную оболочку. Никто из жителей ближних домов даже не проснулся.
И никто, никогда не узнал об этой, вдруг случившейся на ближних подступах у Столице, Тайне Непорочного Зачатия.
Да, и кому это надо?
Эту историю рассказала воронам одна чайка, пролетавшая над нашими огородами. Вороны рассказали воробьям. Воробьи прочирикали цветам на балконе. А цветы приснились субботней ночью.
Вдалеке от городов, там, куда не долетает эхо рёва и перестука пустотелых железных существ, бегущих по рельсам и дорогам за Счастьем, не желая упускать своей весенний кайф, сделало небо глубокий вдох, сдёрнуло над стройкой, как салфетку с праздничного стола, последние облака, к которым примазался дым из труб ТЭЦ.
Густо-синяя ворона, в многоцветном гало чёрной окантовки крыльев, переливающимся в утреннем Солнце, с утра сидевшая на заборе, легко взмыла вверх. Пролетела, взбаломутив молодой весенний воздух, над разобранным подъёмным краном, над фундаментом второго корпуса, над гаражами, открытыми кронами деревьев, над лесопосадкой, над Гнилушами, над Каналом, туда, где хохочет пойманное, не кому не оставляющее шансов на спокойную, одинокую старость, невидимое Счастье.