Время разбрасывать камни и время собирать камни.
Боже мой, как давно это было! Почти вся жизнь пролетела. На экране дисплея моего компьютера в слайдовом режиме проходят фотографии различных периодов жизни, будоража память, пробуждая воспоминания о людях, событиях, короче, - о былом.
Последнее время всё больше привлекает моё внимание выпускная фотография моего класса, первого выпускного класса школы-десятилетки номер три города Житомира, закончившего учёбу в 1954 году. На фотографии 28 юношей, моих одноклассников, большинство из которых уже покинули наш мир и посматривают на нас сверху. Интересно, что они о нас думают, как нас поминают?
И школа наша, и класс были особенными. В Житомире того времени, ничем не примечательном провинциальном областном центре, было порядка 20 нормальных средних школ с десятилетним обучением - русских и украинских, мужских и женских (в наше время было раздельное обучение мальчиков и девочек). Особняком стояла школа номер три, дававшая семилетнее начальное среднее образование. И вот в 1951 году высокое начальство приняло мудрое решение: реорганизовать эту школу в десятилетку. Так что я не зря говорил, что школа особенная, единственная такая в городе. И класс был особый. В течение четырёх лет он являлся старшим в школе. А старший класс – это всегда особенный статус, особое к нему отношение и преподавателей, и остальных учеников школы. Но этим особенность класса не исчерпывалась. Ученики этого класса пошли в первый класс в 1944 году, т.е. ещё во время войны. Многие ребята в связи с эвакуацией и другими проблемами не смогли пойти в школу в семилетнем возрасте. По этой причине создалась уникальная ситуация, когда в одном классе учились одновременно тринадцатилетние подростки и семнадцатилетние «дяди», курящие, пьющие водку и гуляющие с девушками. Вот в такой класс меня привела судьба учиться. До этого в связи с частыми переездами, вызванными военной службой отца, я сменил 6 школ. Но именно здесь я проучился последние 3 года, и поэтому называю этот класс своим. Правда, попал я в эту школу не сразу. Сначала я начал учиться в 45-й железнодорожной школе (единственная школа, где было совместное обучение мальчиков и девочек), которая была ближе к нашему военному городку, но уже через две недели меня без лишнего шума перевели в 3-ю школу за непочтение к учительнице географии (стреляя бумажкой в стоявшую у доски девочку, я нечаянно угодил в глаз учительнице). Хорошо запомнил своё появление в новой школе. Наш незабвенный директор школы Евгений Трофимович Бурковский по кличке Жак заводит меня в класс и объявляет:
- Вот ваш новый товарищ Борис Лемстер. Он будет учиться с вами, - и ушёл.
А я остался наедине с классом. Надо сказать, что моё появление не произвело никакого впечатления: все, разбившись на группки, о чём-то оживлённо беседовали, не обращая на новичка никакого внимания. А я, между тем, почувствовал себя очень неуютно, даже струсил немного – мне предстояло учиться со взрослыми парнями, на фоне которых я выглядел (да наверно так оно и было) недорослем. Я был маленького роста и очень худой. Правда, довольно скоро, когда обнаружилось, что я единственный умею делать различные упражнения на турнике (перекладине) и брусьях, отношение ко мне изменилось. «Старики» признали меня, если не ровнёй, то достойным внимания. Меня посадили за пустующую парту во втором ряду, т.к. «камчатка» (последние ряды) была прочно оккупирована стариками. А ещё через пару недель у меня появился сосед по парте – ещё один новичок Игорь Турчин, приехавший из Проскурова (ныне Хмельницкого), с которым мы просидели рядом 3 года до окончания школы.
Была у нашего класса ещё одна особенность, которую в годы учёбы мы (по крайней мере, большинство ребят) не замечали. Сейчас, спустя десятки лет, рассматривая фотографию класса, я вдруг обнаружил, что из 28 учеников 21 (75%) были евреями. Как и почему так получилось, не знаю. Может, кто-то и создавал искусственно эту ситуацию. Когда проходила реорганизация школы, некоторых ребят (порядка половины класса) перевели из других школ, в основном из пятнадцатой. По странному стечению обстоятельств все они оказались евреями. Через 50 лет после окончания школы мы узнали, что наша учёба в 8-9 классах пришлась как раз на дела еврейского антифашистского комитета, расстрелянного в 1952 году, дело врачей-отравителей, а та;же на подготовку к депортации евреев на Дальний восток. Возможно, что концентрация евреев в одной школе была связана с этим. Что это за дела, я здесь рассказывать не буду, адресую интересующихся к Википедии. Скажу только, что все эти дела были связаны с репрессиями против евреев, борющихся (и не борющихся тоже) за свою национальную самоидентификацию. Сейчас можно строить различные гипотезы. Но в то время мы ничего этого не знали. В классе царил полный интернационал. Национальный вопрос ни разу не возникал, все мы были интернационалистами, а если точнее – ассимилированными евреями. Разговаривали все, естественно, на русском языке, т.к. идиш мы не знали за исключением нескольких слов, главным образом нецензурных, которые в городе знали и употребляли все, включая русских и украинцев. Мы не были отягощены знанием своей национальной культуры, традиций, обычаев и чувствовали себя русскими. Нет, пожалуй, я здесь покривил душой. К началу 10 класса все мы уже знали, что мы не совсем такие, как все. Чтобы поступить после школы в институт (без высшего образования будущее не рассматривалось), надо учиться лучше других. Мамы постоянно обсуждали вопрос, в каких городах и в какие ВУЗы берут евреев на всём пространстве СССР. И хотя такой оболтус, как я, к этим разговорам не прислушивался и не обращал на них внимания, с тех пор и на всю жизнь я усвоил: я ПОЧТИ такой же, как все, но… Должен всегда доказывать своё право на равенство с другими. Эта истина твёрдо усвоена всеми евреями на просторах бывшего СССР – от рядового инженера до академика.
Как в любом классе, были у нас отличники и середняки (я относился ко вторым). Ким Гринман был плохим отличником, т.к., из принципиальных соображений не позволял никому списывать домашние задания. А вот добряк Виля Гриншпун был хорошим отличником, т.к. разрешал это делать. Большая разница в возрасте приводила к тому, что создавались группки по интересам. Естественно, что у «стариков» они отличались от интересов «мелюзги». Поэтому за пределами школы у многих пути не пересекались. Класс был спортивным. Особой популярностью пользовался баскетбол. Позже я ещё вернусь к этому вопросу. Смотрю сейчас на фотографии и, как ни странно, узнаю почти всех учеников и преподавателей. У некоторых помню даже выражение лиц и некоторые особенности речи и поведения. А вот ничего об их внешкольной и послешкольной жизни не знаю. После школы судьба разбросала нас по бескрайним просторам Союза, как казалось, навсегда. И вдруг, уже живя в Израиле, я получаю весточку от кого-то из бывших одноклассников. Практически в любом коллективе всегда находится человек, который занимается этим. У нас, кажется, этим человеком был Роня Долбир. Сейчас совершенно не могу вспомнить детали первых контактов. Вначале связь поддерживалась по телефону, а потом перешли на компьютеры. Отыскалось большинство одноклассников, разбросанных по всему миру. Значительная часть уже покинула сей мир и поглядывает на нас в буквальном смысле свысока. А некоторые, оказалось, живут на одной с нами улице (реальная жизнь устраивает сюрпризы, которые нарочно не придумаешь). Мы все рады этим встречам с юностью. Прошли десятилетия сложной, интересной жизни. Мы обзавелись семьями и потомками, потеряли былые шевелюры, пропала прежняя подвижность и лёгкость в движениях. Но, как только начинаем говорить, меняется выражение глаз, и старики начинают молодеть, превращаясь в тех самых пацанов, которые запечатлены на выпускных фотографиях. Интересно, что как только встретились в первый раз, заговорили сразу так, как будто не было этого пятидесятилетнего перерыва.
Кто мог бы подумать,
Кто мог бы сказать
Полсотни лет примерно назад,
Что встретимся снова,
Спустя эти годы,
В стране, что родилась
Под знаменем Торы?
И вот собрались мы
Компанией тесной,
Чтоб вспомнить
О юности нашей беспечной,
Поведать о годах,
Проведенных врозь,
И вспомнить о тех,
Что дожить не пришлось.
Вот на выпускной фотографии в нижнем ряду крайний справа Илья Геллер. В годы учёбы мы с ним входили в разные группировки и общались мало. Он запомнился тем, что при решении математических задач всегда стремился идти своим, нестандартным путём. Как правило, успешно. В самом начале 10 класса директор школы вызвал почему-то к себе наших отцов (единственный случай за 10 лет, когда мой папа был в школе) и заявил, что мы оба лодыри, но, если постараемся, можем получить медали. Эффекта эта акция не дала, не считая того, что наши отцы, как мне показалось, друг другу понравились. А после окончания школы выяснилось, что мы не сговариваясь (плюс Виля Гриншпун) поступили в одно жутко секретное на то время училище (на третьем курсе прояснилось, что из нас готовят инженеров-ракетчиков). После окончания училища судьба нас разбросала прямо, как в песне: меня на Север, Илью на Восток, а Вилю, как отличника, на Юг. Илья успешно занимался на офицерских курсах обучением специалистов-ракетчиков. Но поскольку он привык ходить своим особым путём, то, кроме основного занятия, стал ещё изобретателем-рационализатором. На его счету несчётное количество изобретений и рационализаторских предложений разного достоинства, включая самые высокие. После долгих и порой болезненных стычек с судьбой оказался Илья в Москве, где проживает до сих пор. Каждый год он приезжает к нам в Израиль, всё такой же неуёмный, фонтанирующий бесконечными новыми идеями в самых различных областях – от техники до экономики и политической жизни.
Крайний слева в нижнем ряду Лёня Зельцер. Помню его лицо, шапку кудрявых волос. И конечно, поразительную способность находить рифмы. На меня произвело сильное впечатление, когда однажды он написал сочинение на нескольких страницах в стихах. Это при том, что лично я «выдавил» из себя только полторы страницы в газетном стиле. Говорят, что Лёня умер уже здесь, в Израиле, но мне о нём ничего не известно.
В самом центре первого ряда (седьмой с любого края) Яша Гохман. Курчавые волосы, хорошо учился, хорошо играл в баскетбол (3-й разряд). Кстати, спортивная квалификация в те годы совершенно отличалась от нынешней. Было всего четыре категории: 3-я, 2-я, 1-я и мастер спорта. Не существовало отдельно юношеских разрядов, кандидатов в мастера спорта, международных мастеров и пр. Количество разрядников было незначительным. Поэтому к парню со значком разрядника в молодёжной среде относились уважительно. Закончил Яша, по-моему, львовский полиграфический институт. Проработал инженером. Стал москвичом, После развала Союза помогал дочке, у которой хорошо пошёл бизнес. Последние годы мы поддерживали связь по СКАЙПу. Всё обещал приехать в Израиль проведать нас, да так и не успел. Сейчас обустраивается на небесах, ждёт нас ;же не в гости, а на ПМЖ.
Шестой слева рядом с Яшей Игорь Турчин, достигший самых больших высот из моих одноклассников. Я уже писал, что Игорь появился в классе на две недели позже меня. Он приехал из Проскурова. Наши пути странным образом переплелись. Уже в первые дни выяснилось, что у нас есть общая знакомая в Проскурове, который вскоре стал Хмельницким. Лена Табачник, дочь давних друзей моих родителей, была примой во Дворце пионеров Хмельницкого, много лет исполняла главные роли в тамошнем драмкружке. Игорь помнил её по этим ролям. А через пять лет они вместе выступали в капустнике Каменец-Подольского педагогического института. Кстати, вместе с ними учился ещё один мой одноклассник, Лёня Волков, о котором речь впереди. Через 11 лет после нашей встречи с Игорем Лена Табачник стала моей судьбой и сменила фамилию на Лемстер. Вот таким удивительным образом пересеклись наши с Игорем жизненные пути. Но я здорово отвлёкся. Игорь был высокого (по тем временам) роста и немного флегматичен. Учился он, в отличие от меня, серьёзно и очень хорошо. Мы вообще очень разнились характерами и манерой поведения, но странным образом сдружились, особенно в 9 и 10 классах. Часто бывали в гостях друг у друга и оставались с ночёвкой. Игорь играл в баскетбол. И быстро выяснилось, что играл он лучше всех. В классе сложилась прекрасная баскетбольная команда. Они завоёвывали первые места на различных городских и областных соревнованиях У Игоря, как правило, был отличный кладос. Этим термином было принято обозначать, когда почти все броски ложатся в корзину. Когда он играл, создавалось впечатление, что он не бегает по площадке, а ходит вразвалку. Но каждый раз он оказывался в нужном месте в нужное время. За несколько месяцев до окончания школы я увидел у нас в городке солдат-десантников, игравших в незнакомую игру. Они рассказали правила игры мне, а на следующий день я рассказал всё Турчину. Игорь приехал к нам в городок, посмотрел игру, пообщался с игроками. Игра эта называлась гандбол (ручной мяч) и стала, как потом оказалось, судьбой Игоря Турчина. После школы я поступил в жутко секретное военное училище и, к сожалению, потерял связь с Игорем. А он, между тем, стал тренером сначала украинской, а потом и сборной женской команды Союза по гандболу. Женская сборная СССР, возглавляемая Игорем Турчиным, заняла первое место на Олимпийских играх в Монреале (1976) и Москве (1980), была бронзовым призёром Олимпиады в Сеуле (1988), дважды побеждала на чемпионатах мира (1982, 1986), в 1975 и 1978 становилась серебряным призёром мировых первенств, в 1973 — бронзовым, в 1984 году выиграла соревнования «Дружба-84».
Игорь перенёс три инфаркта и умер в возрасте 55 лет в перерыве очередного матча за европейский кубок.
Занесен в Книгу рекордов Гиннеса как лучший гандбольный тренер.
По друг;ю сторону от Яши (восьмой слева) Арон Долбир, которого все звали Роня. Я даже первое время думал, что это кличка (клички были практически у всех в классе), только позже понял, что это ласкательное домашнее сокращение от имени. Роня был одним из «стариков», самых старших ребят в ;лассе, на нас, малышню, смотрел свысока, снисходительно. Причём, свысока и в прямом, и в переносном смысле. Он был очень худой, высокого роста, и мы на его фоне смотрелись действительно малышнёй. Тем более, что он уже брился, интересовался девочками и на мир смотрел глазами взрослого человека. Правда, к окончанию школы эта разница была уже не столь заметной (малыши подросли и повзрослели), но отношения складываются и закрепляются с первого знакомства. Роня был очень честолюбив, всегда и во всём стремился к лидерству. Он увлекался баскетболом и до появления Турчина был первым лицом в команде. С приходом Игоря между ними началась негласная конкуренция (к чести обоих – внешне это никак не проявлялось), что весьма положительно сказывалось на качестве игры команды и её успехах. У него была своя компания, к которой я не относился. Спустя 50 лет, уже в Израиле для меня открылось ещё два положительных качества Рони, о которых в школьные годы я не подозревал – скромность и смелость. Уже здесь, в Израиле, я узнал, да и то не от него, а от Ильи Н;дельмана, что Роня был парашютистом и к моменту окончания школы совершил 8 прыжков с самолёта (подчёркиваю – с самолёта, а не с воздушного шара). Поверьте, для этого требовалось настоящее мужество. И что не менее важно, ни он, ни остальные (Нудельман и Хмара) не кичились этим, не хвастались перед остальными, а некоторые (как я) даже не знали ничего. Лично я в школьные годы контактировал с Роней мало, т. к. мы были с ним в разных компаниях, да и интересы ; нас были разные. Но отношения у нас были нормальные, ровные. Но в последние полгода учёбы я почувствовал, что он стал относиться ко мне (и к Турчину) как-то странно, старался подначить нас на глазах у других, выставить в смешном свете. Нас начали избирать, например, во всякие организации – спорткомитет, комитет Красного креста, комиссию по сбору металлолома и т.п. Роня на собраниях выдвигал наши кандидатуры, а его компания, а за ними и остальные, со смехом поддерживали. Мы, чтобы не выглядеть смешными, не реагировали, отмалчивались. В отношении Игоря всё было ясно – рост его популярности как баскетболиста. А вот чем я ему не угодил, мне было непонят;о. Разгадка пришла спустя 50 лет, когда Роня с женой Асей был у нас в гостях в Израиле. Оказывается, я у него отбил девушку. Дело в том, что я ещё был совсем недоросль, жил в своём мире фантазий, книг и спортивной гимнастики, девочками не интересовался. Однажды друзья (кажется, Вова Хмара) затащили меня на танцы в женскую школу, где я познакомился с девочкой, и у нас неожиданно стал развиваться настоящий роман. Я понятия не имел, что это давняя подруга Рони, что у них серьёзные отношения и его родители уже ведут с ним разговоры о женитьбе и т.д. Всё это Роня рассказал мне только сейчас. Я, наконец-то, узнал, какая муха его укусила в те давние времена. В последние годы мы поддерживали с ним ровные дружеские отношения. Сейчас внешне Роня изменился до неузнаваемости. Передо м;ой был солидный мужчина весом, как мне кажется, за сто кило, который никак не ассоциировался с тощим длинным юношей, носившемся по баскетбольной площадке. Лидерский характер проявился в том, что он работал на различных руководящих должностях, а в годы перестройки стал хозяином двух заводов, но всё бросил и уехал в США. Здоровье стало сдавать, но он оставался до конца очень активным. Разыскал почти всех одноклассников по интернету, и до последних дней мы поддерживали с ним связь по СКАЙПу. Успел написать и издать книгу мемуаров. Когда Ася сообщила о смерти Рони, у меня сами собой родились слова:
На смерть Рони Долбира,
мужа, отца, деда, баскетболиста, парашютиста и просто ЧЕЛОВЕКА.
Пришёл тот день, пришёл тот час
Ещё один ушёл от нас.
А завтра буду я иль ты,
Ведь мы стоим у той черты,
Что отделяет явь от тьмы.
И все уйдём мы в мир иной,
Она и он, и мы с тобой.
А что останется от нас?
Воспоминанья без прикрас,
Потомков любопытный глас,
Который вспомнит в году раз.
Коль уж начал с баскетболистов, продолжу о них же. Лёня Волков. Вот он, в том же нижнем ряду четвёртый слева, через одного от Игоря Турчина. Я запомнил Лёню высоким, стройным, рассудительным. В отличие от меня серьёзно относился к учёбе и вообще ко всему. Как баскетболист был очень техничен и стабилен, прекрасно дополнял в команде Игоря и Роню. После школы учился на физкультурном факультете Каменец-Подольского пединститута вместе с Игорем, о чём я уже писал. Там между ними произошёл серьёзный конфликт на почве того, что влюбились в одну и ту же девушку. Ссора была всерьёз и надолго. После института так же, как и Игорь, был направлен на работу в качестве детского тренера по настольному теннису. Только, в отличие от Игоря, направленного в Киев, стал работать в Хмельницком. Он единственный из всего класса, кроме однокашников по училищу Вили и Ильи, которого я встречал после окончания школы до приезда в Израиль. В Хмельницком жили родители моей жены, и мы ежегодно во время отпуска их навещали. Когда я узнал, что Лёня работает в этом городе, то немедленно его отыскал и встретился с ним. Встретились хорошо, но мне не понравилось его состояние, недовольство всем и вся. Впрочем, и в школьные времена он был таким нытиком-пессимистом. При всём его спортивном виде ему всегда не хватало бойцовского характера. Думаю, это же являлось причиной того, что и на работе дела шли, по его словам, не лучшим образом. Долгие годы после этого я ничего не знал о судьбе Лёни. А когда через 50 лет Роня разыскал (тогда ещё по телефону) практически весь ;ласс, оказалось, что Волков живёт в Сан-Франциско, совсем рядом с тем городком, в котором живёт моя дочь и куда я каждый год приезжал. Я обрадовался, но Роня сказал, что Лёня не хочет ни с кем не толь;о встречаться, но и разговаривать. Откровенно говоря, я не поверил – ведь в школьные времена у нас были очень хорошие отношения. Да и после этого несколько раз встречались вполне по-дружески в Хмельницком. Короче говоря, сразу по приеду в Америку я позвонил Лёне, предвкушая дружеск;ю встречу. Каково же было моё удивление, когда после моего представления он никак не мог меня вспомнить, а в конце сказал, что припоминает мою фамилию. После этого стал жаловаться на свои болезни, перечисляя все имеющиеся ; человека органы. Я стал усиленно приглашать его в гости, надеясь, что при живой встрече удастся наладить нормальный контакт, но безрез;льтатно. По его словам (голос у него был действительно слабенький), он не в состоянии ни ходить, ни сидеть. Ещё дважды при приезде в Америку я пытался наладить с Лёней контакт, оставляя ему все свои координаты, но всё напрасно. Обидно. Жестокая всё-таки штука жизнь.
Лёня Каранбайвель на фотографии третий справа во втором ряду. Не уверен, что правильно написал его фамилию, т.к. в школьные времена мы общались очень мало, а звали друг друга по кличкам( порой очень странным и необъяснимым. Так, Турчина звали Фоня, Волкова Матуня, меня Беня, а Коренбойма Коробочка. По-моему, он был самым старшим в классе по возрасту. Учился средне, ничем особенно не выделялся, кроме того, что отлично играл в баскетбол. К сожалению, я не знаю, как сложилась его жизнь поле окончания школы.
По левую руку от Лёни Альберт Завернин. Тоже член нашей баскетбольной команды. Правда, не звезда, но из тех стабильных игроков, без ;оторых не возможен ;спех звёзд. Учился хорошо, был ближе к компании Рони. О его дальнейшей с;дьбе ничего не знаю.
Третий слева в том же ряду Изя Эйзипс. Прекрасно владел мячом, вытворял невероятные финты, проскальзывал чуть ли не между ног у противников. Меня всегда восхищала игра Изи, это было очень красивое зрелище. Его беда в баскетболе – низкий рост, с которым при действующей системе невозможно добиться высоких результатов. В последующей своей жизни я не раз вспоминал Изю, когда наблюдал различные спортивные соревнования. Дело в том, что в силовых видах спорта (бокс, борьба и др.) всегда учитывается разница в физических возможностях человека, его вес. А вот в игровых видах спорта и лёгкой атлетике (прыжковые виды) разница в возможностях, связанная с ростом человека, не учитывается. Этим самым лишаются возможности заниматься любимым делом миллионы людей. Я даже много раз хотел написать куда-ниб;дь во всемирные спортивные организации по этому поводу, но дальше благих намерений дело не пошло. Сейчас Изя живёт в США, иногда мы общаемся по СКАЙПу.
Крайний справа во втором ряду Серёжа Костров. Он жил недалеко от нашего военного городка, и поэтому иногда мы возвращались после школы домой вместе. Серёжа был заикой и использовал этот свой физический недостаток на всю катушку. Дело в том, что в повседневном общении это заикание не очень мешало общению. А вот при ответе ; дос;и это заикание резко усиливалось, он мог одну строчку стихотворения произносить целую минуту, за которую получал порцию подсказок для продолжения ответа. Учителя знали, что от волнения у та;их людей заикание усиливается, и поэтому претензий не имели. Но и терпения тоже не было. Поэтому через две-три мин;ты опрос прекращался, Серёжка получал очередную «четвёрку» и довольный садился за свою парту. Выявить его истинные знания учителя не могли (и не пытались), но и обижать болезного не могли. Волки сыты, и овцы целы.
Между Серёжей и Изей Эйзипсом видим фото Ильи Нудельмана с большим пышным чубом. Сейчас, правда, от этого чуба, как и у абсолютного большинства из нас, осталось только воспоминание в памяти и фотографии, подтверждающие, что это не вымысел и не полёт фантазии. Где ты, чубчи;, чубчик кучерявый? Илья после окончания школы поступил в ЖИКЗАУ (Житомирское краснознаменное зенитно-артиллерийское училище). Четыре человека из нашего класса поступили туда: Илья, Роня, Изя и Вова Хммара. Может, были и другие, но мне об этом неизвестно. Однако через несколько недель все, кроме Вовы, поняли, что свобода для них важнее лейтенантских погон, ретировались из училища (до принятия присяги это было возможно), предпочтя срочную службу. Илья попал служить в десантные войска. Это не было случайностью, т.к. к этому времени у него уже было на счету восемь прыжков с парашютом. Я до сих пор восхищаюсь скромностью и мужеством этих ребят (Рони, Ильи и Володи), которые не трезвонили на всех углах о своих прыжках. Большинство одноклассников, включая меня, ничего об этом не знали, а некоторые до сих пор не знают. Я узнал обо всём толь;о спустя почти 60 лет, ;же в Израиле. А ведь выполнить прыжок в то время требовало отчаянной смелости. Вылезть на крыло биплана, стать спиной к направлению полёта и ждать ;оманды инструктора «Пошёл!», когда секунды кажутся вечностью. А потом прыгнуть в бездну! Далеко не каждый на это способен. А мои одноклассники смогли. В дальнейшем, проходя срочную службу в армии, Илья выполнил ещё сотни прыжков как рядовой десантник и как инструктор. После армии закончил институт, стал строителем. Работал на Украине, потом в Ленинграде, где занимал руководящие должности в строительной отрасли. В Израиле из моих одноклассников преуспел больше всех. Несмотря на плохое знание иврита, активно работал прорабом на разных строительных объектах, крупнейшим из которых, пожалуй, является третий терминал аэропорта Бен-Гурион. Его профессиональные качества ценятся настолько высоко, что, когда случился инсульт, руководство выделило Илье машину с автоматической коробкой передач (на то время абсолютная новинка). А позже, после ухода на пенсию, продолжали и продолжают приглашать для консультаций по сложным вопросам. Сейчас живёт в славном городе Ашдод со своей неизменной подругой Эммой.
Прямо над Нудельманом (чуть не сказал – севернее) на фотографии Саша Крабе. Он с женой Галей живёт сейчас действительно чуть севернее Ашдода в городе Бат-Ям. После школы хотел стать моряком: поступал в мореходку, но не случилось. Потом – институт, инженер-механик на различных предприятиях. А затем – Израиль со всеми типичными для репатриантов проблемами. Саша у нас самый богатый – у него уже взрослые правнуки (у меня ещё нет ни одного). И ещё. У него сохранился его богатый чуб. Только из чёрного он превратился в красивый бело-серебристый.
Рядом с Вилей Гриншп;ном по левую руку Вова Хмара. Один из наших трёх парашютистов. Он единственный из поступавших в ЖИКЗАУ, кто пошёл по военной стезе. Дальнейшая его судьба мне неизвестна, хотя в десятом классе мы немного сблизились, иногда проводили вместе свободное время. После второго курса, когда в отпуске я заболел аппендицитом, он помог мне бежать из госпиталя, т,к. я отказался от операции. Знаю только от Саши Крабе, что умер Вова в Иерусалиме не задолго до того, как меня отыскал здесь Роня.
По правую руку от Вили Митя Морговский. Высокий красивый парень, очень нравился девочкам. Его следы затерялись.
Слева от Мити наша гордость золотой медалист Виля Гриншпун. Это с ним мы сейчас живём практически на одной улице на расстоянии 15 минут ходьбы. Детство у Вили было трудным, бедным. Отец погиб на фронте при форсировании Днепра. Мама работала на городском телеграфе и одна растила двух сыновей (есть ещё младший брат Сёма). Виля с детства знал, что он должен учиться только на пятёрки, чтобы после школы найти хорошую работу и помочь маме. Забегая вперёд, скажу, что это же явилось побудительным мотивом для поступления в военное училище. Уже на первом курсе он получал стипендию 750 рублей (по тем временам большие деньги) и смог помогать маме. В классе Виля был общителен, всегда был готов помочь другим, за что его уважали. И ещё. Он обладает абсолютным слухом, а в школьные годы у него был прекрасный голос. До сих пор помню «Белеет парус одинокий» и «Санта Лючия» в его исполнении. После училища, которое он закончил в числе первых, выбрал для службы Одессу, где и прошла вся его служба. Сейчас мы живём почти рядом в Нетании. Дочка его живёт в Голландии. Там же внуки и трое правнуков. Виля со Светой каждый год летают к ним в гости.
Справа от Мити Ким Гринман. Отличник, который не давал списывать из принципиальных соображений. Он вообще всегда был очень серьёзным и правильным человеком по системе ценностей, в которой мы росли. Недавно (после его смерти) обнаружилось, что мы жили совсем рядом, когда я приезжал в Америку проведать дочку. Обидно, что не знал этого раньше, обязательно пообщались бы.
О Куропяткине, братьях Заверниных, Инине и Зильбермане не знаю, к сожалению, ничего. В школе был от них далёк. То же относится к Старцеву и Мицевичу из нижнего ряда.
Валя Лушер (через одного от Геллера) в нижнем ряду имел одну ногу короче другой, что приносило ему не только физические, но и душевные страдания. Отношения в школе у нас были скорее приятельские, но не дружеские.
Через одного от Вали, по правую руку от Рони Боря Дорожкин. Они с Геной Заверниным были самые младшие в классе – 1938 года рождения, что на первых порах, когда я только пришёл в эту школу, избавило меня от чувства неполноценности. Боря запомнился мне как энергичный, весёлый парень. Позже (в десятом ;лассе) у нас стихийно возникла секция по спортивной гимнастике, где я тренировал ребят на турнике и брусьях. Было человек 7-8. Хорошо запомнил, как Боря почти мгновенно освоил стойку на руках и подолгу ходил вверх ногами. У него было прекрасное чувство равновесия.
Третий справа в нижнем ряду (по левую руку от Лёни Волкова) Бая Ратнер. Хороший парень, нас что-то тянуло друг к другу. Последний год мы сблизились и, как мне кажется, подружились. После школы он уехал из Житомира, и я его, как и многих других, потерял. Вообще, режим секретности, в который я угодил сначала в училище, а затем и в части, привёл к потере многих друзей, о чём я сегодня сожалею. Уже будучи в Израиле, я разыскал по СКАЙПу Баю в Омске (или Томске?), но вскоре он перестал выходить на связь.
Предпоследний справа в нижнем ряду Абраша Кругляк. Служил срочную службу на флоте. Умер в США.
Ну и, наконец, я, Борис Лемстер. В верхнем ряду по левую руку от Вовы Хмары. Многое о себе я уже рассказал. Было две настоящие страсти – книги и спортивная гимнастика, в которой достиг определённых успехов: был неоднократно чемпионом города и области, а однажды даже и Украины (среди общества ««Буревестник»). Затем – военное училище МВИРТУ (мы были первыми выпускниками по зенитно-ракетной технике). 29 лет службы в армии, где закончил службу в должности заместителя начальника ЗРВ-начальника службы вооружения соединения ПВО. На гражданке прошёл путь электронщика разработчика систем управления и робототехники. Завершаю путь в Израиле, где солнце, пальмы и вода. Занимаюсь различными увлечениями от плавания в море до видеосъёмок различных сюжетов и общения по СКАЙПу с одноклассниками и однокашниками по училищу.
На склоне лет живу в раю
На Средиземном море.
Сюда от Белого дошёл
Сквозь радости и горе.
И вот сейчас настал мой час,
Свободен нынче я.
Компьютер, море, тренажер
Теперь мои друзья.
Под тёплым солнцем января
На нетанийском пляже
Лежу почти что нагишом
И жарковато даже.
Песочек, море, неба синь
Приятно глаз ласкают.
И атмосфера эта вся
Мне Рай напоминает.
Преподавательский коллектив у нас был разнокалиберный по своему уровню, как, наверно, в любой не элитной школе.
Директор Евгений Трофимович Бурковский по кличке Жак в центре верхнего ряда.. Вечно озабоченный какими-то ремонтно-хозяйственными делами. Мне кажется, что относился он к нам уважительно, всегда помня, что мы старший класс (даже когда учились только в восьмом). Помню, однажды на перемене он заскочил в туалет и, увидев нашу курящую компанию, сказал:
- Ребята, постарайтесь, чтобы младшие этого не видели.
В районо (районном отделе народного образования) школа наша не котировалась, и отношение к ней было соответствующее, пока не состоялся первый выпуск (наш). Оказалось, что количество наших выпускников, поступивших в различные заведения, в процентном отношении значительно выше, чем в других школах. После этого авторитет школы и её директора резко вырос. Мне об этом рассказали, когда я приехал зимой на каникулы из училища. У меня о Жаке сохранилось хорошее впечатление.
Завуч Байтман Борис Юдович по правую руку от директора. Он же – учитель физики. Не знаю, знал ли он сам физику, но преподавал её плохо: сухо, скучно и непонятно. Впечатление о нём сохранилось никакое, что-то безликое.
Всех учителей не помню, но о не;оторых сохранились яркие воспоминания.
В 8-9 классах химию (органическую) нам преподавал учитель, ни имени, ни фотографии которого не сохранилось (у меня). Но плоды его деятельности сказались на всей моей жизни. Он был постоянно пьян, бормотал что-то невразумительное. На то, что происходит в классе, никакого внимания не обращал. А происходило невероятное. Ни до, ни после я такого не встречал. Быстро разобравшись, что к чему, во время урока, не спрашивая разрешения, мы ходили по классу, выходили из класса и возвращались. Хорошо помню, как некоторые из простого интереса вылезали на ;лицу через окно и тем же путём возвращались. Короче говоря, химию я никогда не знал, термины её меня пугают до сих пор. Помню перв;ю сессию в училище – все пятёрки, а по химии двойка. И несчастный преподаватель в муках на переэкзаменовке вытягивает меня на тройку. Почему этого учителя держали так долго, не знаю. Может, это только на меня так подействовало.
Учительница русского языка и литературы Смолич Ирина Андреевна нравилась всему классу прекрасным знанием предмета и умением его излагать. Очень уважительно общалась с нами, искренне (это всегда чувствуется) переживала наши успехи и неудачи. Ей я обязан и грамотностью, и любовью к литературе.
Справа от Смолич учительница неорганической химии, которая пришла к нам, по-моему, прямо из университета. Она так прекрасно, с такой любовью рассказывала нам о своём предмете, что сумела влюбить в него даже меня.
В нижнем ряду слева учитель английского Фурманов Марк Вольфоваич. Он знал несколько языков, но высшего образования не имел, поэтому учился заочно в институте. Первое время ходил в солдатской робе без погон. До войны жил в Румынии, отсюда и. знание языков. Не знаю как кому, а мне он нравился как преподаватель. Он создал у меня задел, который в последующем очень помогал, да и сейчас ещё кое-что осталось.
Рядом с Фурмановым Нина Антоновна Соколовская, учительница украинского языка и литературы. Отлично знала и умела делать своё дело. Но почему-то мы её недолюбливали, называли неприличной кличкой (жестокими и несправедливыми бывают пацаны). Лично у меня изменилось к ней отношение после того, как однажды во время перемены она завела с нами разговор (было несколько ребят), в котором упрекала нас в незнании родного языка (идиш). Я впервые об этом задумался после этой беседы. Я стеснялся идиша, а в семье об этом никогда не говорили. Об истинном лице Нины Антоновны говорит и эпизод, о котором рассказал Роня в своих мемуарах. Только её вмешательство спасло его от исключения из школы.
Крайний слева в нижнем ряду Корабельников Владимир, кажется, Васильевич – учитель физкультуры. Ничем особенным не запомнился. Нормальный хороший учитель.
Математику нам преподавала Нина Филипповна (фамилии, к сожалению, не помню). Хорошая учительница и нам (мне) казалось, что с этим предметом у нас всё в порядке. Но в самом начале десятого класса Нина Филипповна ушла в декретный отпуск и на подмену ей пришёл
Прессман Иосиф Исакович. Вот он в верхнем ряду второй справа. Он был преподавателем какого-то техникума. На первом же уроке И.И. устроил нам контрольную работу, по результатам которой два человека получили тройки, а все остальные – двойки. Это, конечно, был шок. Далее он начал преподавать по своей методике и своей программе, отличающейся от школьной. За оставшееся до выпускных экзаменов время Прессман натаскал нас до такой степени, что даже самый тупой из нас в любой другой ш;оле был бы твёрдым «хорошистом». Кроме обычной школьной программы, он дал нам азы дифференциального исчисления, а главное – научил нас думать и логически мыслить. Я глубоко убеждён, что именно благодаря И. И. мы преуспели и при поступлении в институт, и в дальнейшем в технических науках.
На этом завершаю рассказ о своём классе, классе, из которого я вышел в самостоятельную жизнь. Надеюсь, я не очень отошёл от истины. Во всяком случае, старался это сделать. Дело в том, что при написании этих воспоминаний я снова прочитал мемуары Рони Долбира и был поражён, насколько по-разному мы иногда видим и трактуем одни и те же события, насколько разные эпизоды сохраняет наша память. Впрочем, это общеизвестно. Просто каждый конкретный случай удивляет снова.
Зачем я бередил память и писал всё это? Наверно,
ПРИШЛО ВРЕМЯ СОБИРАТЬ КАМНИ.
P.S. После публикации этих воспоминаний друзья-одноклассники сообщили мне сведения о судьбе некоторых из наших соучеников. Вот они.
Алик Завернин работал в Житомирском областном управлении МВД и скончался внезапно совсем молодым. Шура Куропятник погиб тоже молодым. Он служил на флоте. Старцев, кажется, был инструктором горкома партии. Фред Мицевич стал врачом. Сейчас живёт в США. Лёня Коробочка умер тоже довольно молодым от злоупотребления алкоголем. Учитель физкультуры Владимир Корабельников много лет был бессменным вратарём Житомирской футбольной команды «Полесье».