Надпись на постаменте

Олег Аникиенко
     Поэт стоял, как и положено стихосложителю, - задумчиво прислонившись  бронзовой спиной к стилизованному   дереву. Правую руку, по скульптурным канонам, прижимал к сердцу, касаясь лацканов сюртука. Левая нога выдвинута. Над склоненной головой, символизируя крону, нависло нечто,  похожее на  оладью.
      Таких скульптур прежней эпохи в Усть – Сыровске  было несколько: шахтер с  отбойником на плече, герой войны с ружьем, женщина – врач  со стетоскопом. Постепенно они изнашивались и остались лишь на старых фото. Живьем сохранился один «Поэт», представлявший интеллигенцию местной народности. Жил он в 19 веке, обучал гимназистов.  При жизни опубликовал несколько стихов. В советское время, когда укрепляли культуру масс, из него решили  сделать  борца – просветителя. Нужен был  свой светоч, символ борьбы с царизмом…
       Сотворил изваяние приезжий  москвич.  Он стал родоначальником  краевой монументальной скульптуры. На постаменте «Поэта»,  у ног фигуры, виднелись две буквы – «Е. М.».  Кривенько  выдавлены палочкой  на бетоне… Почему так скромно?  Это известная  скульптура в городе,  торжественно открыта к юбилею. Автор получил премию,  звание. И, всего – лишь, -  инициалы…
      Откроем городской справочник тех лет.   Оказывается,  у этого монумента было два автора. Официальная  информация гласила:  в процессе труда  скульптор Н. Бурцев скончался, и памятник закончил его друг Е. Мамчин.  Получалось красиво и трагично. И скромная надпись объяснялась этим обстоятельством.
      Однако, в этой истории таилась недосказанность.  В интернете сохранилась старая видеозапись, интервью с  Мамчиным, уже пожилым и заслуженным. Седой скульптор рассказывал о своей жизни в искусстве, в том числе о работе с Бурцевым.  Говорил он душевно. Но, казалось, тщательно продумывая слова и формулировки. Где надо, умалчивал, где – обтекаемо шутил. Из беседы следовало,  первоначальный  заказ на эту работу  получил в 70-х годах прошлого века скульптор Бурцев. Он создал эскиз, макет… Повез его на утверждение в Москву.
      Но послушаем воспоминания Мамчина. «Не знаю, что там вышло. В какой-то момент у Коли не заладилось.  Сроки поджимали... Повез, что было. Словом, проект его не утвердили. Отправили на  доработку. Дело касалось деталей. Изменить положение руки, выражение лица. И добавить дерево – опору. Коля отказался в сердцах… Работу поручили мне. И я сделал как требовали.  Так получилась совместная работа. А Бурцев вскоре уехал в районный поселок.   Мне он не писал. И премию за памятник получить не успел…»
        Городок начала 50 – х, выглядел  неказистым поселением  на севере  большой советской страны.  Здесь насчитывалось до 40 тысяч жителей. Занимались, в основном, заготовками и обработкой древесины на лесопильном комбинате. Уже работал педагогический институт, откуда выпускники направлялись по суровым деревням.  Город медленно поднимался от речного берега, тесня окружающую тайгу.  Была, как и положено,  своя площадь, заросшая травой, где мальчишки гоняли мяч. Десяток бывших купеческих домов терялись среди изб и двухэтажных  дощатых  бараков.
      Сюда, в деревянную окраину городка и приехали в год смерти Сталина молодые  скульпторы. Всем было по 25 лет. Женя Мамчин, Коля Бурцев,  супруги Семен и Маша Травины. Выпускники художественных училищ, полные надежд и жажды свершений.  Готовые служить Родине и живущие  в скромных   жилищах  на грязной улочке у оврага.
       Здесь еще бродили коровы  между деревянных  лежневок, сквозь которые пробивалась зелень.  А сам  унылый район, словно в издевку, назывался Парижем. Впрочем, историки писали, что когда-то сюда сослали пленных французов.  Позже, городок стал местом ссылки русских вольнодумцев…
       Женя и Коля дружили с времен обучения скульптурному искусству. Маша с мужем приехали с Урала. Нужно было поднимать страну, развивать советскую культуру,  вдохновлять  строителей  будущего.  Работы – непочатый край!
       Пришлось поначалу терпеть.  Скульптуры, как таковой, не было. Начались организационные дела, создали первую в крае художественную мастерскую скульпторов. Женя, Коля и Маша работали в одной большой комнате. Семен Травин занялся самостоятельно графикой. На градостроительном совете определили места   будущих монументов. Идеология требовала прославлять героев войны и труда.
       С чего начинать  ваятелям? С гипсовых фигур, конечно. Девушка с веслом у входа в парк, большерукий шахтер, пионеры, отдающие салют… А вечерами рисовали эскизы будущих «гениальных»  творений. Женя, пусть робко, решил пробиваться  к  «лениниане». Он понимал, что на этом пути можно достичь славы. И, конечно, денег для покупки квартиры.  Коля был не столь честолюбив, - его тянуло к философии, Маша хотела прославлять материнство, любовь…
     Но создавать приходилось то, что требовали. «Рабочий лесозавода», «Сплавщик», «Овощеводка», «Телятница»… Слишком яркие и конкретные черты лица не приветствовались. В скульптурах нужна была доброта, трудолюбие, устремленность к свету. Поэтому, хотя и лепили с натуры, - помнили о роли монумента  в воспитании нового человека. А для себя, для выставок, можно лепить станковую…
      Однажды Бурцев привел в их мастерскую священника. Самого настоящего попа! Женя Мамчин  встревожился.
      -  Зачем? Меня не спросил! Машу…
      -  Он интересный! Пусть смотрит…
       Мало того, Коля затеял лепить бюст священника, идеологического врага. Религию тогда не запрещали, но всячески ругали и высмеивали. Впрочем, священнослужитель, оказался добрым, просвещенным человеком.
     -   Для чего вы нужны? – ворчал Мамчин. – Людей обманываете…
     -  Так идут к нам, - вежливо отвечал поп. – Верят и приходят. Не прогонишь.
     -  Я материалист! У нас Кодекс! А вы стариков утешаете…– Вселенная была всегда…
      - Так умирать всем страшно… –  отвечал священник и переводил разговор на искусство.  На удивление, поп хорошо понимал скульптуру. Видно, много читал, думал. И тянулся к творческой интеллигенции. 
      Но Мамчин сомневался и относительно своих друзей.  Что  скрывалось между Колей Бурцевым и Машей? Какие отношения? Ведь  Коля был женат, а Маша замужем. Муж Маши,  нелюдимый художник,  вечерами пил.  Коля, как личность,  был, конечно,  сложней…
      Однажды Мамчин случайно подслушал их разговор о себе. Николай с Машей обменивались  фразами, работая над  своими скульптурами.
      -  Женя – правильный, трудолюбивый… Но – не художник…- изрекла женщина.
     Больше всего задело Мамчина, что  его друг промолчал. Мог и возразить… Впрочем, и Мамчин промолчал в важном для Бурцева событии. До начальства дошло, что Николай слепил бюст священника.  Состоялось бурное партсобрание всех художников города.  Маша неумело защищала Бурцева. Сказала об интересе к человеку, а не о классовой борьбе. Бурцеву записали строгача, а бюст запретили к показу. В мастерскую священник больше не приходил.

      Государственный заказ на бронзовую фигуру «Народный поэт» получил  Бурцев. Видимо, потому, что был родом из этих краев и знал местный язык. Это была  возможность оправиться после прокола с бюстом попа. Мамчин продолжал высекать уже из мрамора своих «ильичей», которые отправлялись по районным центрам.  Травина работала над проектом «Молодая мать». Лицо женщины  ей тоже сказали делать с национальными чертами.
      Друзья еще надеялись получить известность. Мамчин мечтал установить монумент Ленина на центральной площади города. А Маша Травина  получила зеленый газон у строящегося большого роддома.
       Как - то к ним в мастерскую попал французский журнал с иллюстрациями парижской скульптуры. Впечатление было убийственным. Какие откровенные,  выразительные работы! Не верилось, что так живут люди и смотрят на эти скульптуры просто на улицах… Маша надолго потеряла покой, задетая за живое. Своей болью души делилась с Бурцевым.
      Николай ее поддержал. Он углубился в творчество поэта, воплотить образ которого в бронзе ему доверила партия. И читал Маше его стихи. Из строк, дошедших из глубины времен, брезжил честный человек, педагог. Образованный, свободолюбивый… И тоскующий в затхлом захолустье. Переводы Пушкина, Лермонтова… Статьи о культуре своего края… Среди собственных стихов были и такие:
           «Город пошлый, город грязный!
           Заместил твои концы
           сброд какой-то безобразный,
           подлецы все да глупцы…»
      Это был душевный срыв поэта. Безвременье медленно отравляло кровь его жизни… Николай Бурцев видел в своей  работе правую руку поэта, нервно сжимающуюся в кулак.  Но кулак еще не сформированный  окончательно в оружие мятежника.  В пальцах угадывалось лишь намерение. И сомнение в том, что время – пришло…
      -  Хочу, чтобы это был «мой» поэт,  не типовой…  Взгляни!  У наших поэтов,  как под копирку, правая рука или у сердца (философ – лирик) или указует вперед (трибун, революционер). Мой – мятущийся, нереализованный в своем времени, которое ему досталось… Он  пока – лишний. Он живой и неживой одновременно…
      Маша соглашалась и рассказывала о чувственной скульптуре Франции…

   Комиссия важных академиков – экспертов подозрительно рассматривала  его метровую фигурку «поэта». Сердце Бурцева сжалось. Он понял – не пропустят.
         - Почему же … кулак? – картавил профессор. – Не в советской традиции.  Да, был царский режим… Но людям нужна идея, свет, а не отчаяние… Приспособьте  руку между пуговиц пиджака… Словно, касание души. И добавьте деревцо. Нужен лирик – просветитель…
          -  Но  это будет не Он! – жалобно молвил Бурцев.
          - Неважно! У вас субъективная индивидуальность. Две недели на  исправление... Юбилей  не ждет…
       Через неделю Бурцев явился выпившим в квартиру Мамчина.
            - Женя! Не смогу…
            -  Как? Что? Это -  Госзаказ! Сделай, как надо, а свой проект оставь для потомков…
            -  А Он простит?
            -  Ну, знаешь…
        В эти дни Маша Травина подала заявление в местное правление с просьбой принять  в члены Союза советских художников. «По мере сил своих, - читала она, - хочу участвовать в строительстве коммунистического общества…» Городские художники ее поддержали.  Но Мамчин выступил против,  повлияв на итог голосования. К тому времени Травина развелась с мужем – пьяницей, что вызвало кривотолки…
       В одно утро она не вышла на работу. Выяснилось – выехала в неизвестном направлении. Уехал, не попрощавшись, и Коля Бурцев…
       Мамчин с удвоенной энергией взялся за своего  «Ленина  на площади». В Москве его проект утвердили. Но, неожиданно, приехала бригада москвичей и на площади установили работу Льва Кербеля. Так решили наверху.   Было  очень  обидно.  Пропали двадцать лет труда… А тут и времена начали меняться.
       В 1993 году на свалке в пригородном лесу обнаружили двухметровую голову Ленина из розового гранита.  Нашедший грибник продал голову предпринимателю. А тот отвез ее в фирму «Камнеобработчик». Искусствоведы приписали этот огромный бюст руке Мамчина.  Впрочем, они могли ошибиться.
       Умер скульптор в возрасте 77 лет в 2006 году. Последние годы его жизни
омрачились скандалом с квартирой, которую Мамчин, наконец то, купил. С больной женой он покинул надоевший  двухэтажный барак в местечке «Париж». Но квартира оказалась  фальшивкой, проданной  с «нечистыми» документами. Объявился прежний собственник. Заслуженного  скульптора выселили судом. Циничные журналисты вдоволь позлословили над старыми людьми.  Которым  дали место в интернате для пожилых… Монументальная скульптура, с ее героями, авторами и ценностями эпохи все дальше уходила в прошлое…