На дорогах войны

 

Алла Грановская, жительница Новгорода,  спешила на вокзал. Шёл июль 1941 года, пролетел всего месяц от начала войны, а уже столько страшных событий произошло.
 Её муж, Павел, ушёл на войну. Алла осталась с десятилетней дочкой Линой. Уходя на фронт, Павел сказал жене:
- Сердце моё гложет предчувствие, что если мы и увидимся, то очень нескоро.
- С чего ты это взял, Павлуша? – Тот пожал плечами. Он не мог объяснить этого даже самому себе: чувства – вещь тонкая, так просто в них не разберёшься, да и смысла в этом нет никакого.
 Город  и оборонительные сооружения уже обстреливали из дальнобойных орудий. Появились жертвы среди мирного населения. Труд. Армейцы и добровольцы из числа ребят 16 – 18 лет, не достигших призывного возраста, и пожилых людей – солдат первой мировой и гражданской войны, рыли окопы на подступах к Новгороду, и погибали при обстрелах,  заполняя эти окопы своими телами. Защитники города вели кровопролитные бои с неприятелем, фронт приближался. По городу поползли слухи, что немцы уже близко.
Новгороду грозила оккупация, поэтому население и предприятия   эвакуировались за Урал. В городе оставались те, кто долго не мог решиться стронуться с обжитого места в неизвестность.
Ехать в незнакомые места так далеко от дома, с ребёнком, Алла не решилась. В городе Боровичах Новгородской области, живёт её старшая сестра Валентина. Этот город пока не затронула война.  Туда и собралась поехать Алла, чтобы вместе переждать войну. Тогда ведь никто не верил, что эта война надолго.
По радио объявили, что это будет последний рейс, поскольку железная дорога,  время от времени, простреливается с воздуха. Ехать было страшно, но оставаться в разрушенном городе ещё страшнее, и Алла решилась. Она быстро собрала небольшой чемодан с вещами, документы, остатки денег и еды в дорогу. Потом достала фото сестры Вали с мужем и на обратной стороне написала фамилию, имя и отчество сестры – на всякий случай – мало ли что может случиться в дороге! Алла посадила дочку рядом:
- Лина, ты, конечно, помнишь нашу тётю Валю, мою родную сестру, и дядю Петю – её мужа. Вот здесь я написала про тётю Валю. Её полное имя Валентина Алексеевна Трегубова. Пока идёт война, мы поживём у неё. Дядя Петя в военной форме, он офицер, и сейчас на фронте, защищает нашу Родину. Запомни полное имя тёти Вали. – Девочка повторила это имя вслух несколько раз. Затем Алла завернула фото в лоскуток ткани и вшила его в лиф платьица дочки. – Ну, а себя я записывать не стала, ты ведь меня и так не забудешь, правда, Линуся?
- Как будешь себя вести! – засмеялась дочка. – А зачем ты всё это делаешь, ты что думаешь, что мы потеряемся?
- Сейчас все так делают. И нам не помешает. Возьми с собой одну игрушку, самую любимую. Лина взяла с собой  Крушу – мягкого длинноухого белого зайца в нарядном костюмчике и с воротничком жабо на шее.
 Алла была уверена, что выехав из Новгорода утром, к вечеру поезд, даже при всех задержках, будет в Боровичах. Она ничего не сообщила сестре о своём приезде, решив сделать ей сюрприз.

                ДОРОГА В  АД               
Состав был короткий, всего 6 вагонов, но забиты они были под завязку. Сидели по 3 человека на нижних полках, включая боковые, и, по одному, лежали на вторых. Итого, 110 человек, не считая, малышей на руках, а их было немало.
 Июль, жара. Очень скоро люди почувствовали, что в вагоне нечем дышать, но открытые фрамуги свежего воздуха не добавили – вагон тут же заполнили пыль и чад от паровоза. Люди сидели, тесно прижавшись, друг к другу, мокрые от пота. В основном, это были матери с детьми разного возраста – от грудничков до 15 лет, и пожилые люди, лишившиеся крова при обстреле города.
 Все молчали или говорили вполголоса, словно боясь искушать судьбу. Даже,  всегда активные малыши, жались к своим близким, не пытаясь побегать или поиграть. Тревога витала в воздухе, и люди впитывали её каждой клеточкой своей души. Женщина тихо говорила, рядом сидящим попутчикам:
- Мне моя бывшая соседка написала из эвакуации, что их поезд дошёл благополучно, и его ни разу не обстреляли. Письмо пришло на прошлой неделе. – Она с надеждой посмотрела на соседей по купе, как будто от них зависело их общее благополучие.
- Дай-то Бог! – тихо прозвучало с боковушки.
Расстояние от Новгорода до Боровичей небольшое, но они ехали очень медленно, то и дело, пропуская военные грузы. Туда - солдат и оружие для защиты Новгорода, обратно – эшелоны с ранеными, которых перевозили вглубь страны.
В сущности, Алла с дочкой ехали к сестре в гости, пусть и на неопределённый срок, на короткое расстояние, поэтому обе они были легко и нарядно одеты, явно не по - походному.
 Проводник, проходя по вагону, громко и строго предупредил:
- Вещи с прохода убрать, вы поймёте, насколько это важно, когда придётся быстро покинуть вагон. В случае воздушной тревоги надо бежать в лесополосу вдоль дороги. Первая половина вагона выходит через этот тамбур, вторая – через запасной. Не вздумайте тащить с собой свои узлы и чемоданы, задерживая других пассажиров. С собой можно взять только сумочку с документами и её лучше повесить на шею. Не забывайте своих детей. – Неожиданно улыбнулся он. - Надеюсь, что всё будет хорошо, и с нами ничего не случится. Когда атака закончится, машинист паровоза даст гудок. – И подумал про себя: - Если останется жив.
Вечерело. Но до темноты было ещё далеко. Жара начала потихоньку спадать. От равномерной качки и постукивания колёс, духоты и тишины в вагоне, многие задремали. Уснула и Лина, прижавшись к матери, и, обнимая своего зайца.
 Алле не спалось, и она вспоминала свою довоенную жизнь. Каким счастливым казалось ей теперь то время. Все неурядицы и ссоры забылись, как далёкое прошлое, потерявшее свою остроту.
 После школы Алла окончила педучилище и работала воспитателем в детском саду. Ей было 18 лет, когда она познакомилась со своим будущим мужем Павлом, на танцплощадке. Он сразу понравился ей – такой деловой, уверенный в себе, энергичный, весёлый. А, когда она узнала, что у него такая красивая фамилия – Грановский, то и вовсе была сражена. Павел – житель Белоруссии, говорил с мягким акцентом, и ей очень нравился его выговор. Он был направлен на работу в Новгород после окончания энергетического техникума, и трудился в городских электросетях.
 Павел не был красавцем – среднего роста, худощавый, светловолосый и нос у него длинноват, но он хорошо танцевал, и от девчат ему просто отбоя не было, однако он выбрал Аллу. Как тут было не влюбиться? В общем, когда они поженились, то были оба вполне счастливы.
 В 20 лет Алла родила дочку. Девочка была копией отца, только глазки мамины. Они с Пашей долго выбирали ей имя. Потом придумали – Эвелина! Прекрасное имя. В детстве – Лина, а когда повзрослеет, будет Эвелина Павловна Грановская. Шик – блеск! С таким именем и жизнь у неё обязательно будет красивой, думали молодые родители.
Жизнь начиналась хорошо. Правда, Павлик оказался скуповатым и прижимистым. Да ещё и ревнивым. Но пока это не очень мешало им жить, хотя ссорились они часто. В апреле 1941 года они отметили сразу две круглых даты – 10 лет Лине и 30 лет Алле. Павлу в августе будет 36 лет.
Её грёзы неожиданно прервал сильный толчок. Поезд резко затормозил, и проводник громко крикнул, пробегая по вагону:
- Воздушная тревога! Все бегом на выход, без вещей, бежим в посадки! Быстро, быстро!
Глянув в окно, Алла поняла, что станции рядом не было. Все вскочили, и, бестолково суетясь и толкаясь, кинулись к выходу через узкий проход, все в одну дверь, сразу забыв все инструкции проводника. Паника охватила людей. Те, кто моложе и сильнее, пробивались вперёд, отталкивая менее расторопных. В дверях образовалась пробка, в вагоне сразу стало шумно – крик, истеричный плач, жалобы. А самолёт уже описывал круг, заходя для стрельбы. Его рёв забивал уши, вызывая страх, и желание бежать, сломя голову, куда угодно, лишь бы спастись. Насыпь в этом месте оказалась очень высокой - не приспособленной для посадки и высадки, поэтому приходилось спрыгивать с подножки. Это оказалось под силу далеко не всем участникам трагедии. Проводник выбился из сил, выдёргивая из вагона матерей с малышами и пожилых пассажиров.
Какая-то девочка, лет двенадцати, захлёбываясь слезами, кричала в вагоне:
- Мама, мамочка, я боюсь, боюсь! Не хочу туда! Нас убьют! – А мать, плача вместе с дочкой, уговаривала её:
- Люсенька, нас убьют, если мы останемся в этом вагоне. А на улице мы спрячемся! – Но девочка не слышала никаких доводов. Она цеплялась за всё, что попадало ей под руку. Мать, притянула дочку к себе, и сжалась вместе с ней в углу у окна, закрыв её голову руками, и, мысленно взывая:
- Господи, спаси и сохрани нас грешных!
       Выходить было уже поздно, и вскоре они услышали, как пули цокая и щёлкая, пробили крышу вагона и верхние полки, прострочив дорожку рядом с ними, только щепки летели. Ужас, который они пережили в этот момент, останется с ними до конца жизни, если они не потеряют эту жизнь, скитаясь по дорогам войны.
 Наконец, почти все вывалились из вагона, но не у всех хватило сил добежать до посадки. Многие падали на траву, едва миновав насыпь, почти рядом с вагоном, прикрыв голову руками, мечтая зарыться в землю, и не слышать голоса смерти. Пара пожилых супругов сидела на насыпи возле вагона, держась за руки. Они уже простились друг с другом, и приготовились принять свою смерть – смирившись с неизбежным. У них уже не было сил ни бояться, ни бороться за жизнь. 
Алла с сумочкой на шее, и  Лина с зайцем, домчались до посадок, и присели в траву. Свет заходящего солнца был ярок, как в полдень, так ярок, что на глаза наворачивались слёзы. А может, это было не от солнца? Ужас, который пережил каждый из пассажиров, лишал воли и веры в своё спасение.
 Все услышали ноющий звук снижающегося самолёта и стук крупнокалиберного пулемёта.
Лина, не осознавая  смертельной опасности, с чисто детским любопытством, внимательно наблюдала за самолётом. Всё было так необычно и интересно. Она ещё не могла поверить, что этот длинный чёрный самолёт с прямыми крыльями несёт смерть и разрушения. Она видела самолёты Красной Армии на многочисленных плакатах, они были совсем не похожи на этот чужой самолёт. Девочка шептала своему зайцу:
- Смотри, Круша, и не бойся, это совсем не страшно. Самолёт полетает, полетает и улетит. Мы далеко убежали, и он нас - не достанет. И я не боюсь, и мама не боится, а одна девочка боялась и громко кричала. Она наверно трусишка.
Расстреляв свой боезапас, самолёт улетел. Паровоз подал сигнал, и все побежали и потащились обратно в вагон. Влезть в вагон с высокой насыпи оказалось ещё труднее, чем спуститься, так как ступеньки оказались на уровне груди. Но с помощью того же проводника, и двух – трёх  помощников из числа пассажиров, все вскарабкались на свои места. А пожилые супруги так и сидели на насыпи, не веря, что смерть обошла их стороной. На этот раз им повезло – их не задела ни одна пуля. Их тоже затянули в вагон. Судьба дала им шанс прожить вместе ещё одну ночь. Из-за сильного потрясения сон к ним никак не шёл. Так и просидели они на вагонной полке, взявшись за руки, и тесно прижавшись, свою последнюю ночь  их нелёгкой жизни.
 Зато в других вагонах были жертвы. Проводники с помощью пассажиров вынесли их и положили на траву. Вместе с ними остались плачущие родственники, - ожидать похоронную команду с ближайшей станции. Их путешествие окончилось, а поезд пошёл дальше.
Вскоре солнце окончательно скатилось за горизонт, небольшие тучки поглотили последние лучи, и спасительная темнота укрыла измученных пассажиров. Вскоре все уснули, и сон их был скорее похож на обморок. Спал ли пожилой проводник – никто не видел.
 Поезд простоял почти всю ночь, пропуская другие составы, пассажиры спали, привалившись к стене или переборке вагона. Им казалось, что все они намертво слиплись, истекая потом, в этой душегубке.
Но сон их был недолог. Летние ночи коротки.  Под утро поезд, наконец, снова отправился.
С первыми лучами солнца люди зашевелились, с тревогой глядя на безоблачное голубое небо. Многим из них пришло в голову, что это ясное солнечное утро под высоким голубым небом, может стать для них последним. Измученные, они уже ни на что не надеялись.
От этих мыслей отвлекала необходимость стоять в нескончаемой очереди в туалет. Они ехали уже почти сутки. Один из пассажиров сообщил:
- Скоро станция Угловка, если этот участок проскочим, дальше поедем спокойно.
- Угловка! Это же наша станция, оттуда и до Боровичей недалеко. – Подумала Алла.
Поезд остановился так резко, что люди, стоящие в проходе, повалились на пол.
- Воздушная тревога! Вон из вагона! Без вещей, в свой тамбур, быстро!!
Проводник начал бешено проталкивать пассажиров к выходам. Послышались рев самолёта и  взрывы. И снова паника, крики, плач, давка. Хорошо было лишь то, что насыпь на этом перегоне не была высокой. Это позволило выскочить из вагона быстрее.
Алла с Линой ехали в середине вагона, поэтому выбрались на волю в числе последних. Самолёт сбрасывал на поезд бомбы. Состав был коротким, и, пролетая над ним, стрелок успевал сбросить только одну или две бомбы, поэтому он кружил, сбрасывая бомбы, три раза. Те пассажиры, которые не успели отбежать от места расправы подальше, были убиты, ранены или контужены взрывной волной.
 На бегу, Алла увидела, что паровоз превратился в пылающую груду металла. Рельсы перед паровозом разворочены взрывом. Самолёт заходил для повторной бомбёжки. Алла не могла оторвать глаз от этого чёрного хищника - надвигающейся смерти, для многих  пассажиров этого поезда. Ей казалось, что видит она всё это на киноплёнке. Алла впала в ступор и вяло подумала:
- На чём же мы теперь поедем? – Ей не пришло в голову, что вместе с паровозом погиб и экипаж – машинист, помощник и кочегар. Не до того ей было.
 Она вдруг увидела, что на этом участке дороги, посадок никаких нет, только поле. Лина дёрнула мать за руку, и они побежали к этому полю, невольно оглядываясь назад. И тут, Алла подвернула ногу, попав в сусличью нору, в ноге что-то хрустнуло, её пронзила острая боль и Алла грохнулась на землю. Лина закричала:
- Мама, самолёт близко, бежим скорее! – Но, поднявшись, Алла поняла, что наступить на ногу она не сможет.
И тут прогремел взрыв. Бомба упала на их вагон. Взрывной волной их отбросило далеко от горящего вагона на землю. Лина упала на спину, а Алла на живот, частично прикрыв дочку.
 Их тут же засыпало летящими обломками балок и досок, мелкими осколками металлической крыши вагона, вместе с песком насыпи. Одна из балок ударила Лину по лбу, а Аллу по затылку, и свет для них померк. Они обе ещё глубже погрузились в ад.

                ОТЧАЯНИЕ
Вечером этого дня на перегон прибыла на бортовой машине медсестра с двумя санитарами, и железнодорожная дрезина, чтобы вывезти раненых пассажиров в госпиталь города Боровичи. Оставшиеся в живых «счастливчики», потащились налегке пешком к станции Угловка, чтобы сесть в другой поезд. Время, когда они крепко держались за свои узлы и чемоданы, ушло в прошлое. Теперь это стало неважно, ведь вещи – дело наживное. Увидев, и пережив столько страданий и смертей, они тихо радовались, что остались живы. Из шести вагонов, набитых людьми до отказа, осталось не более 50 пассажиров, способных самостоятельно передвигаться, и преодолеть десять км пути по шпалам. Все, оставшиеся в живых, становились сплочённой группой, объединённые общей бедой, поддерживая друг друга, и морально и физически – ведь там были и женщины с маленькими детьми. Даже подростки 14-15 лет помогали нести чужих малышей выбившимся из сил матерям, - до вещей ли тут было.
Солнце поднялось высоко, стало жарко. Ни у кого не оказалось с собой ни еды, ни воды. От шпал исходил тяжёлый запах креозота. Идти по шпалам не просто, в то время их укладывали, не слишком строго отмеряя, расстояние между шпалами, поэтому, ноги часто сбивались с ритма. Вскоре все стали спотыкаться и отставать, растянувшись метров на сто. К их счастью, самолёты больше не прилетали. Расправившись с мирными жителями, они, видимо, получили другое задание.
 Через полтора-два часа этого скорбного пути, они дошли до избушки обходчиков путей. Там они, наконец, попили воды из ручья. Им сказали:
- Отдохните пару часов, до станции уже недалеко, а поезд будет только вечером. Люди, отойдя от железки, повалились на траву, как одна семья, объединённая общим горем. Один из младенцев надрывно плакал, не переставая. Его мать, плача вместе с ним, повторяла:
- У меня пропало молоко, что же мне делать, люди добрые!? Малыш хочет есть, но чем же я буду кормить его? Он умрёт! – Пожилая женщина сказала молоденькой мамаше:
- Успокойся, попей побольше водички, умойся, поспи, не думай о плохом. У вас с сыном ещё вся жизнь впереди. А на станции поешь, как следует. Смотришь, и вернётся к тебе молоко.
- А разве так бывает? – Вытирая слёзы, спросила молодушка. И услышала с другой стороны:
- Неси сюда своего крикуна, я его покормлю, пока моя дочь спит. – Два раза ей повторять не пришлось, и, вскоре, довольный и сытый малыш уснул рядом с матерью.

А те, что остались у разбитого поезда, тоже ждали помощи. Раненых оказалось много. Молодая медсестра и два санитара неустанно перевязывали раны различной тяжести. Тяжело раненых пассажиров, отправят на машине в госпиталь Боровичей. Остальных – довезут до станции, и отправят дальше, помощь им будут оказывать на эвакопунктах во время стоянок.
Когда дошла очередь до Аллы с дочерью, уже начало смеркаться. Медсестра уже совсем выбилась из сил. Посмотрев на Аллу, она решила, что та мертва – женщина была вся в крови, пульс не прощупывался. Зато девочка, которую мать прикрыла своим телом, приняв все осколки на себя, была жива. Она тоже была в крови и в глубоких занозах - от щепок разбитого вагона,  контужена и не приходила в сознание. Рядом с ней лежал грязный игрушечный заяц. Девочку  вместе с другими отправили в госпиталь.
Остальных, чья жизнь уже закончилась на этом перегоне, ночью захоронит специальная команда.  Только тела железнодорожников, которых удалось ещё распознать, увезли на станцию – их похоронят родные. Среди них был и знакомый нам, герой - проводник.
Как только скрылись машина и дрезина с ранеными, из лесочка выехали две деревенские подводы. Деревенские жители приехали собрать уцелевший скарб пассажиров – в хозяйстве пригодится, а так всё равно пропадёт.  Времена такие были, что не до морали стало, а о мародёрстве крестьяне и не слыхивали. Слаб человек и грешен – мало кто откажется прибрать к рукам то, что плохо лежит, тем более, если выживаешь в аду, и надеяться на чью-то помощь извне – нет смысла. Одна из подвод остановилась недалеко от  Аллы.
 Дед Семён поковылял к поезду, чтобы до темноты собрать то, что не сгорело. Его жена, Матвеевна, осталась у подводы. Вдруг ей почудился стон. Женщина осмотрелась, но стон больше не повторился. Не успела она сесть на телегу, как стон повторился.
- Божечки ж, мои! Неужто, не всех живых-то забрали! Кто ж это стонет? Посмотрю, пока не стемнело.
Недалеко лежала, нарядно одетая, молодая женщина, - вся в крови. Матвеевна склонилась над ней, тронула её за плечо, и женщина тихо застонала, не открывая глаз.
- Ты глянь-ко, живая! Как есть живая! И сумка на шее, с документами, видать. И игрушка рядом, не иначе, дитё с ей было, увезли, по всему, в госпиталь. – Матвеевна подобрала пострадавшего зайца. – Отмою зайца-то, а как она очнётся, покажу ей, пусть порадуется. – Матвеевна была уверена, что ребёнок жив.
Тут и дед Семён подоспел с большим узлом.
 – Ох, и умаялся я, ёк-магарёк, годы-то уж не те, как есть – не те. Один-то вагон почти цел остался, только крышу снесло, остальные-то вдребезги  порушены. Мы с Захарычем-то и подобрали, что осталося. Ну, поехали, пока совсем не стемнело. Скоро могильщики приедут, работушки у них будет – до утра-то, вряд ли управятся.
- Семён, а ты глянь-ко, кого я тут нашла! Живая душа тут мается. Давай её заберём в деревню, позовём Кузьмича, пусть её полечит. Он хоть и ветеринар старый, да и с этой бедой справится.
- Да забрать-то можно, конечно, да опять же, харчи-то на третий рот, где взять? Сами перебиваемся…
- Грех это, Семён, оставить её здеся помирать, поди ж ты, грех какой! Бог всё видит. Могильщики-то не будут разбираться в темноте-то, а она без памяти. Оставили – значит, мёртвая. И похоронят её живую, не приведи, Господи! Может, послал Бог нам испытание. Наши-то детки воюют где-то. Может, и им кто-то поможет - в беде - какой ни есть. –  Голос Матвеевны наполнился  слёзами.
- Ну, ладно, ладно, чего раскудахталась-то! Вот ёк-магарёк! Сказал - заберём, значит заберём. Бери за ноги. Да осторожней, она, как ёжик, осколками-то утыкана. Положим её животом книзу, да и поедем, чем болтать-то попусту. Да сумку-то с шеи у неё сыми, пусть дышит поглубже, - что ей ишо остаётся, бедолаге.
И свернула дорога жизни Аллы Грановской в другую сторону от её дочки, но она пока этого не знала, и ещё не скоро узнает.

Раненых привезли в госпиталь поздней ночью. Пришёл хирург и приказал:
- Детей в первую очередь.
Лину положили на стол, она так и не пришла в сознание. Ей обработали широкую рану на лбу, удалили занозы. Врач сделал заключение:
 – Контузия, последствия непредсказуемы, будем наблюдать.
На третий день к Лине вернулось сознание. Она долго не могла понять, где находится, и как здесь очутилась. К ней подошла женщина, склонилась и что-то сказала. Но Лина ничего не поняла, только глухие звуки: - Бу-бу-бу. Женщина ушла. Лина снова задремала.
Врач, выслушав медсестру, сделал вывод:
- Так, так, так! Это хорошо, что она не впала в кому, но у неё временная потеря слуха – надеюсь, что временная. Контузия очень коварное повреждение организма. Наблюдайте за ней. Пусть и ходячие больные приглядывают. Последствия могут проявиться, когда и не ждёшь. От неё можно ожидать непредвиденных поступков. – Врач, помолчав, добавил:
- То фото, что обнаружили в её платье, я пока оставлю у себя. Оно в плохом состоянии – пропиталось кровью, помялось, но может, со временем, и пригодится. У нас в седьмой палате лежит фотокорреспондент, спрошу у него, нельзя ли как-то восстановить это фото. Надо девочку опознать. Мать её погибла, но не помогут ли нам раненые из этого поезда. Поспрашивайте тех, кто способен говорить.
А пока Лина с трудом приходила в себя. На четвёртые сутки, очнувшись ночью, она почувствовала, что в горле пересохло, и она очень хочет пить. Палата, где она лежала, была плохо освещена, слабый свет был только в коридоре. Рядом никого не было. Слух её ещё не восстановился, поэтому она ощущала давление на уши и полную тишину, как под водой. Спустив ноги с кровати, она переждала тошноту и головокружение, и, ухватившись за спинку кровати, попыталась встать. Комната закружилась у неё перед глазами, и она, падая, отчаянно крикнула:
 - Мама!
Санитарка в коридоре делала уборку. Она кинулась в палату, и увидела девочку, лежащую на полу. Положив её на кровать, она позвала медсестру. Та догадалась:
- Наверно пить или в туалет захотела. – Приподняв голову Лины, она чайной ложечкой из чашки осторожно начала поить девочку водой. Попив воды, Лина уснула. Утром ей сделали укол и перевязку. Так и начались для неё больничные будни, полные боли, слёз и страданий.
Война, как и любая затяжная беда, – слишком тяжкое бремя для детей любого возраста.
Прошло немало времени, прежде чем Лина смогла передвигаться потихоньку без поддержки. К ней вернулся слух. Она начала говорить, правда, сильно заикалась. Врач успокоил, что и речь со временем наладится. Одно плохо – Лина не могла вспомнить ни своё имя, ни фамилию. И никто не мог ей сказать, где её мама.
 Зато у неё появился друг – Гриша Половиков. Его маму убило во время бомбёжки осколком, а его самого ранило в ногу. Ему сделали операцию, но на ногу наступать он не мог, и передвигался с костылями. Гриша переживал, что останется хромым навсегда, и не сможет играть в футбол.
Они познакомились у кабинета хирурга:
- Девочка, как тебя зовут? Меня зовут Гриша Половиков.
- Я пока не помню своего имени и фамилии, Гриша.
- Хочешь, я буду называть тебя Ромашка? У тебя такие светлые волосы, как лепестки у ромашки, а глаза медовые. Эти цветы очень любила моя мама. – Голос его задрожал от сдерживаемых слёз, но он вспомнил, что ему уже 13 лет, и проглотил солёный комок в горле.
Они помолчали, думая каждый о своём. Потом Лина сказала:
- Это хорошее имя, мне оно нравится. Пусть я буду Ромашка Колокольчикова. – И они оба весело рассмеялись – дети, есть дети.
Но, однажды, она шла на перевязку, и её окликнула какая-то женщина:
- Лина! Ты меня не узнаёшь?
- Меня зовут Лина? – Удивилась девочка.– А откуда Вы меня знаете?
- Мы ехали с тобой в одном вагоне и в одном купе из Новгорода. Твоя мама называла тебя Линой.
- Нет, не помню. А Вы знаете, где моя мама? Она ко мне почему-то не приходит. – Женщина смутилась, не зная, как сказать девочке, что её мама погибла во время бомбёжки поезда.
- Нет, Линочка, не знаю. А в руках у тебя был игрушечный заяц, белый такой, в костюмчике. Ты называла его - Круша, помнишь?
- Нет, пока не помню, но потом вспомню. Я сначала ничего не слышала, а теперь слышу. Не могла говорить, а теперь учусь хорошо говорить. Значит, я всё вспомню. И мама моя найдётся.
Женщина только, молча, кивала головой, с грустью глядя, на маленькую страдалицу в бинтах. Тут на перевязку пришёл и Гриша. Лина назвала ему, наконец, своё имя. Он подумал и сказал:
- Хорошее имя, но я буду звать тебя по-прежнему – Ромашкой.
Лину позвали на перевязку, а когда она вышла из кабинета, женщины уже не было, Лина так и не спросила, как  звали её маму. Девочка забеспокоилась, как же она найдёт маму, если она не знает её имени. Эта мысль засела в её голове, лишая покоя. Она начала спрашивать всех взрослых: - Вы не знаете, как зовут мою маму? А женщину с поезда она больше так и не встретила.
Медсестра сказала об этом врачу, и он решил показать девочке восстановленное фото.
Он пришёл в палату, и, показав снимок, спросил:
Лина, ты знаешь этих людей? Имя Валентина Алексеевна Трегубова тебе ни о чём не говорит? 
Но Лина, посмотрев на фото, не смогла вспомнить, кто на нём изображён.
- Может это – мои  мама с папой? – С надеждой спросила она. Врач, зная, что мать девочки погибла, больше не стал заострять её внимание на этом фото. Он сказал, улыбаясь:
- Нет, моя хорошая, маму ты бы  сразу узнала. Это фото храни у себя, оно тебе пригодится, хоть ты ещё пока и не можешь вспомнить, кто эти люди. Мама не случайно пришила это фото к твоему платью. Наверняка, это кто-то из твоих родственников. Придёт время, и ты их вспомнишь.
Но у мозга свои законы, не всегда подвластные человеку.  Лина стала видеть сны, полные кошмаров пережитого в пути, кричала и плакала во сне. Ей снилось, что прямо на неё летит чёрный самолёт, а она не может от него убежать, потому, что ноги её стали ватными. Потом она увидела, что на её зайца – Крушу, упала бомба, и он разлетелся на мелкие кусочки. Иногда она видела неясную женскую фигуру, понимая, что это её мама, но никак не могла разглядеть её лица, и вспомнить её имя.
Врач выписал ей успокоительное, и теперь Лина всё время хотела спать. Но она боялась засыпать, опасаясь страшных снов. К ней прискакал на костылях Гриша, и они вместе выбрались на школьный двор – госпиталь располагался в здании школы. И тогда Лина нарисовала свои сны обломком красного  кирпича на бетонном фундаменте. Гриша удивлялся:
- Ромашка, да ты настоящая художница. Я горжусь тобой.
- Мне так легче, а рисовать я всегда любила. Только жаль, что у меня нет чёрной краски, самолёт ведь был чёрный.
- А ты возьми и сбей его, он загорится и станет красным. Они так и сделали. Лина нарисовала пикирующий самолёт, и они вместе стали забрасывать его комьями земли с ближайшей клумбы.
- Это зенитки стреляют! – Кричал Гриша. – Ба-бах! На! Получай! Это тебе за маму!
- Мы его сбили! – Кричала Лина.
Потом они смахнули землю, и Лина кирпичом нарисовала пламя, охватившее самолёт.
- Горит! Горит! Теперь он уже никогда не прилетит к тебе во сне. – Радовался Гриша.
- Так ему и надо! Мне его нисколечко не жалко.
Лина нарвала травы и Гриша стёр рисунок:
- Всё! Сгорел! Вот, теперь от него ничего не осталось, и ты можешь спать спокойно.
- Да, мы его уничтожили.
- Я хотел бы стать лётчиком, таким, как Валерий Чкалов, чтобы сбивать всех врагов.
- А я, когда вырасту, буду врачом, чтобы помогать всем детям, когда они заболеют.
 Это оказалось настоящим сеансом психотерапии. Лина поверила, что самолёта больше нет, и не будет. С этого дня самолёт ночью больше не прилетал. В следующий раз Лина нарисовала зайца таким, как он ей приснился. Теперь, когда они с Гришей выходили на прогулку, Лина  здоровалась с ним, а Гриша, играя роль зайца, отвечал ей:
- Здравствуй, Круша! Наконец-то, ты ко мне вернулся, я сначала забыла о тебе, а потом скучала без тебя. Я теперь лежу в больнице. Мне было так больно! И я боялась ходить на перевязки.
- Здравствуй, Лина! Я тоже рад тебя видеть, и тоже соскучился. У тебя уже ничего не болит?
- Голова иногда сильно кружится или болит, но это скоро пройдёт. Мне врач сказал.
- Тебя уже скоро выпишут?
- Да, нас с Гришей скоро выпишут, и отправят в детский дом. Но мы туда не хотим, мы хотим жить с мамой и папой.
- Ничего, не бойся, ты будешь учиться в школе, и Гриша тоже будет учиться, а в свободное время он всегда будет рядом с тобой, ведь он теперь твой брат, а ты его сестра, и вы всегда будете неразлучны.
- Да, это очень хорошо! А когда моя мама найдётся, у нас с Гришей будет одна мама на двоих. Потом, папа с фронта вернётся, он нас заберёт домой, и мы всегда будем жить вместе. Надо только немного подождать, пока кончится война.
А война всё не кончалась, она набирала обороты. В сентябре 1941г был оккупирован Новгород и окрестные деревни. Раненых в Боровичи привозили ежедневно, мест не хватало, поэтому выздоравливающим, сокращали срок пребывания в госпитале. Всех детей-сирот решили отправить в детский дом, и долечивать там. Главный врач решил:
- Не место ребятишкам в военном госпитале - в обстановке боли, страданий и крови.
Лину определили в 4 класс, записав ей фамилию Трегубова, как на фото с её родными.
Гриша пошёл в 7 класс. Они виделись каждый день, и всем говорили, что они брат и сестра, они и сами теперь в это верили, и уже не чувствовали себя совсем одинокими.
Так  прошли и осень, и зима, наступила весна 1942 года.
Учебный год был на исходе, оставалось только, сдать экзамены.
Однажды Лина увидела сон: она сидит рядом с мамой, и та, показывая дочке фото, говорит:
- На этом фото твоя тётя - Валя, моя родная сестра, и её муж дядя Петя, он офицер. Запомни имя тёти – Трегубова Валентина Алексеевна. Она живёт в Боровичах. – Лина очень ясно видела маму и узнала её. Она потянулась к ней, протянув руки, но мама вдруг растаяла, сказав:
- Надо найти тётю Валю.
Утром Лина подошла к учительнице, показала ей фото, и рассказала, кто на нём изображён.
Учительница сообщила об этом директору, и он через паспортный стол нашёл тётю Лины. Та, узнав такую новость, примчалась в детдом, но племянницу ей не отдали – надо было оформить опеку. Зато видеться они могли часто – каждый выходной день. Лина узнала свою настоящую фамилию, и имя мамы. Увидела её фото, и многие другие семейные фотографии. Всё встало на свои места, только мамы по-прежнему не было вместе с ней. Лина говорила тёте Вале:
- Мама жива, я знаю. Когда самолёт сбросил бомбу, мы с мамой упали вместе. Раз я не погибла, то и мама тоже не погибла. Она найдётся, надо только подождать.
Лина всё время твердила, что у неё есть брат Гриша, они вместе ехали в том страшном поезде, потом залечивали в госпитале свои раны. Она рассказала тёте, как он помог ей избавиться от страшных снов, и вновь обрести её любимого зайца - Крушу, как они решили стать братом и сестрой.
-  Мама его погибла, а папа на фронте. Я с ним ни за что не расстанусь, тогда он снова будет один. Когда я осталась без мамы, совсем одна, среди чужих и незнакомых людей,  мне было очень больно и плохо. Ко мне никто не подходил, раненых было очень много, всем было не до меня - Гриша стал мне самым родным человеком. И он остался один, без мамы, а вместе нам было хорошо.
Пришлось тёте Вале пообещать, что Гриша будет приходить к ним каждый выходной, а когда поступит в техникум, будет жить у них. Теперь ему оставалось только сдать экзамены за 7 класс, и выбрать специальность в строительном техникуме – другого - в Боровичах не было.
Пролетело лето сорок второго года. Нога у Гриши зажила, но хромота осталась навсегда.

                ВОЗВРАЩЕНИЕ  К  ЖИЗНИ
По дороге домой, Семён с Матвеевной навестили местного ветеринара - 58-летнего Авдея Кузьмича. Это был плотно скроенный человек с длинными обезьяньими руками, мощным торсом, и крепкими кривыми ногами.  Кузьмич был человек дела. Он с цинизмом относился к «высоким идеалам и лозунгам». Ему была чужда обманчивая видимость благородных чувств. Что есть – то есть. И ничего более.
 Он подошёл к телеге, и, подняв керосиновую лампу повыше, посмотрел на раненую Аллу, и пробурчал:
- На ладан дышит, знать-то, ваша находка. Молодая, жалко, конечно, если помрёт, но сейчас народ-то тыщами гибнет, и не видно этому конца, так что…
- Ты скажи, есть ли надежда? У её, видать, дитё рядом было, вот и игрушка осталася, увезли дитё-то, стало быть, в больницу, ему мамка нужна. Ты уж постарайся, Кузьмич, Бог-то всё видит. – Забеспокоилась Матвеевна. – Кузьмич хмуро глянул на неё:
- Надежда-то есть, да лекарств мало, да и те для животных. Но раны обработать смогу, тут и сомневаться нечего. А дитё у неё, знать-то, дочка была, мальчишка с такой игрушкой играть бы не стал, ему машинку подавай. – Тут вмешался дед Семён:
- Так что делать-то прикажешь, мил человек? Надо лечить бабу-то, ёк-магарёк, время-то идёт, и крови она много потеряла. У тебя её оставлять, или ты к нам на Выселки поедешь? Скоро уж совсем стемнеет.
Кузьмич, любитель поговорить о том - о сём, не любил, когда его перебивали. Недовольно пожевав губами, он проворчал:
- Чуть что – ко мне бегут, а слово уж и не скажи. Я ведь вижу, что раны у неё на теле не слишком глубокие, хоть и кровавые, внутри-то всё цело – полечим, и скоро заживут, а вот контузия – дело другое. Лежать ей долго придётся, за ней уход нужен, так что поехали к вам. Только сумку соберу. Самогонки-то чистой найдёшь, раны промыть, Семён?
- За этим дело не станет, ей же ей, и больной хватит и тебе, ёк-магарёк, стало быть, останется – за труды-то. Вместе за её здоровьице-то и примем по стопушке.
Дома смыли с раненой кровь и грязь – и с головы и с тела, расположившись в пустом и чисто выметенном амбаре, подвесив керосиновую лампу на крюк под потолок. Потом привязали её руки и ноги к топчану, чтобы не дёргалась от боли, если очнётся.  Кузьмич, обработав свои руки, и, приняв, предварительно, в своё нутро 100 г «для настроения», приступил к операции. Все умолкли.
Яркий свет керосиновой лампы отбрасывал искажённые тени людей на стены и потолок. Эти тени шевелились вместе с людьми. Казалось, что какие-то загадочные существа потустороннего мира проникли в амбар. Но вот Кузьмич заговорил, и волшебство сразу исчезло:
- Принеси ещё тёплой воды, Семён, а я тут покумекаю - что ещё надо поправить.
 Операция прошла успешно. Провозился он долго, но удалил всё, что вонзилось в тело пострадавшей. Потом обработал рану на голове, и вправил вывих на ноге. Волосы на голове пришлось остричь, а вокруг раны и побрить. Матвеевна принесла старые льняные простыни, от которых осталась одна каёмка, середина-то была латана-перелатана, и давно пошла на тряпки. Кузьмич забинтовал промытые и смазанные мазью раны, и ногу. Потом посоветовал Матвеевне:
- Оставьте её в амбаре, ей нужен свежий воздух, а как очнётся, дайте попить. Заварите вот эту травку. Давайте пить по полстакана – это от воспаления. Переночую у вас, утром по светлу осмотрю её – может, что не так.
 Денег за операцию ему никто не заплатил, хотя, деньги – наименьшее из зол, которым платят за добро. Но откуда их было взять-то, деньги-то эти? Ограничились «спасибом», да шкаликом самогонки из бурака, с убойным запахом.
Больная за время операции в себя так и не пришла.
Хозяева перетащили в амбар  кровать одного из сыновей, и Матвеевна решила:
- Пока она без памяти, посплю возле неё, а потом она на этой кровати спать будет, до холодов-то. А там – что Бог даст. Под Новгородом что деется! Того гляди, немец явится.
Потом старики приступили к осмотру сумки своей подопечной. Из паспорта они узнали, что зовут её Грановская Алла Алексеевна. Деньги из сумки оставили в неприкосновенности.
Очнулась Алла только через месяц, хотя раны на теле уже благополучно заживали. Температуры уже не было. Лечение, проведённое Кузьмичом, принесло свои плоды, – израненное тело приходило в норму. А вот где блуждала душа молодой женщины – никто не мог знать. Кузьмич авторитетно заявил:
 - Кома. Она теперь находится между жизнью и смертью, и кто из них победит – неизвестно. Я сделал всё, что мог. Надо ждать – она может умереть, а может и ожить. Ждите. Поить не забывайте.
Но, однажды утром, Матвеевна увидела, что Алла открыла глаза, и смотрит в потолок. Матвеевна, больше всех,  ожидая этого момента, молилась неустанно, а когда это случилось, она растерялась, и не знала, что надо делать. Можно разговаривать с больной – или нельзя? Она осторожно подошла, и тихо сказала:
- Алла, ты меня слышишь? – Та, не поворачивая головы, тихо ответила:
- Да, слышу. Кто Вы?
- Матвеевна я, ты у нас живёшь, покуда не поправишься. Скажи, что у тебя болит?
- Ничего не болит.
- Может, ты поесть хочешь или попить?
- Не знаю.
- Ну, на, попей водички с травкой, и поспи, а потом я тебе супчику дам. – Алла прикрыла глаза, соглашаясь. – У меня нет сил,  даже руку поднять. – Прошелестела она.
- Ничего, я тебе помогу. – Матвеевна напоила больную с ложечки, и она сразу уснула. С этого дня началось выздоровление. У Аллы появился аппетит, и она ела всё, что ей давали.
Она становилась, со временем, сильнее физически, но оставалась безучастной ко всему. Казалось, что ей было всё равно, что бы ей не говорили. Получалось, что жизнь проходит мимо её сознания:
- Алла, ты хочешь поесть?
- Хочу.
- Или не хочешь?
- Не хочу.
-- Так хочешь или не хочешь?
- Не знаю. – Алла полностью утратила свою волю.
Она стала помогать Матвеевне по хозяйству, это очень облегчило жизнь пожилой женщине. Она старательно выполняла все поручения, но равнодушно кивала, когда её хвалили.
 Жили они не  на Большаке, т.е. не в деревне Сорокино, а в стороне, в двух км от неё – на Выселках, поближе к старой ферме, где раньше Матвеевна работала дояркой, а Семён коновозчиком. Но перед войной построили новую ферму, с другой стороны деревни, а старая - совсем развалилась. Всё, что можно было использовать в личном хозяйстве, давно растащили, остался один остов. В Выселках было всего 3 избы с огородами и сараями, но жить там было хорошо – грибной лесок близко, речка – внукам купаться. Что ещё надо на старость-то? Живи и радуйся – кабы не война проклятая. Да что тут поделаешь! Только посетуешь – да и весь сказ!
 Наступила весна 1942 года. Скоро год будет, как Алла живёт у них, а душа её так и не проснулась. Худенькая она, небольшого росточка, на подростка похожа, а на личико пригожая. Волосы тёмно-русые, отросли после стрижки, а глаза – светло-карие – медовые. Матвеевна переживала, жалела Аллу, но не знала, как ей помочь.
 И тут она вспомнила про игрушечного зайца, будто кто ей нашептал. Заяц тоже пострадал от бомбёжки, а после стирки щелочным чёрным  хозяйственным мылом, краски его красивого костюмчика поблёкли. До поры, до времени, Матвеевна положила его в шкаф. Теперь, достав зайца, она поставила его на комод, и сказала:
- Алла, глянь-ко, кто ето, в гости к нам пожаловал!?
Алла подошла к комоду, взяла в руки зайца, и сказала: - Круша. Это - Круша. – И вдруг громко заплакала, обливаясь слезами, и, прижимая зайца к груди.
- Лина! Лина, доченька моя! Где ты? Круша твой нашёлся!
Сколько ещё не разгаданных тайн хранит наш мозг! Эта потрёпанная игрушка вызвала целый каскад воспоминаний, и глубоких переживаний, связанных с ними. Бурные слёзы прорвали плотину равнодушия и безволия. Матвеевна, с облегчением поняв это, обняла свою подопечную, поглаживая её по голове и по спине:
- Ну, будет, будет, душу-то рвать. Теперь-то, уж, так тому и быть, - всё наладится. Услышал Бог мои молитвы-то. Всё будет хорошо, Линочка твоя жива, её в больницу увезли. Тоже наверно по мамке-то скучает. Но надо подождать, пока немец-то  уберётся. Новгород под немцем, и к нам, того гляди, заявится.
Слушая воркотню Матвеевны, Алла стала успокаиваться. Потом попросила:
- Расскажите, как я к вам попала, я ведь ничего не помню.
- Ну и ладно, и хорошо, что не помнишь, не всё и надо помнить, зачем плохое-то помнить. Хорошее вспоминай. Глядишь, оно к тебе и вернётся, хорошее-то.
Тут как раз и дед Семён домой явился. Он ездил в свою тайную кладовую на заброшенной ферме, там у него в ящике было закопано прошлогоднее солёное сало. Сейчас снег растаял, и Семён проверил, не подмокло ли сало. Он считал, что этот продукт с чёрным хлебом и 100 грамм – лучшее лекарство от всех болезней. Правда, сало от времени пожелтело, и малость заветрело,  но в военное время – цены ему не было. Он и домой шматочек прихватил. С картошкой, да с квашеной капустой - куда как хорошо!
Войдя в избу, он, довольный, что сало не пострадало, спросил:
- Вы чего тут мокроту-то развели? Мало мне одной плаксы было, ёк-магарёк, так теперь, получай, дед, сразу две.
- Да вот, дочка-то наша приёмная хочет узнать, стало быть, как мы её нашли.
- А-а! Вон оно как! Дак это просто! Едем мы с Матвеевной-то на телеге. Глядим, на земле ёжик лежит и не шевелится, да и дюже большой, ёжик-то. Подошли поближе, а это, ёк-магарёк, и не ёжик вовсе, а красавица писаная - вся щепками от вагона утыканная. Ну, решили домой забрать – в хозяйстве пригодится, молодая ишо, надолго хватит, если подремонтировать чуток. Ну, как домой ехали, прихватили с собой местного-то ветеринара - Кузьмича, ему спасибо-то и скажи, он тебя  вылечил. – И Алла, и Матвеевна, улыбаясь, слушали рассказ Семёна. Алла спросила:
- А дочки моей рядом не было?
- Не-ет! Чего ей рядом с тобой-то делать? Она, точно, - живая была, ты её своим телом прикрыла, но и ей слегка досталось, от взрыва-то. Её в больницу вместе с другими увезли, в Боровичи. А тебя живой не признали, нам, стало быть, оставили, в помощницы. Ну, мы и рады. Дочки-то у нас нету, только 2 сына, да и те на фронте. – Алла обрадовалась:
- В Боровичи увезли? Это хорошо, у меня там сестра живёт. Она Лину к себе заберёт. Я дочке фото моей сестры в платьишко вшила и полное имя и отчество сестры, Лина выучила – Она помолчала, ошеломлённая таким приятным открытием, потом спросила:
- А как же, Крушу, вместе с Линой, не забрали, она ведь с ним не расставалась?
- А его с тобой оставили, чтоб не скучала, и о дочке не забывала. А моя-то старушка его и подобрала, она ведь до сих пор в куклы играет, когда никто не видит. Дома отмыла зайца, просушила, и спрятала, чтоб никто не отобрал игрушку-то. – Развеселился дед – столько сразу радостных событий – и сало цело, и Алла пришла в себя, и Матвеевна перестала страдать из-за неё. И погода установилась – можно картошку сажать, да огород копать, завтра можно и начать.
Но тут прибежал к ним мальчонка из деревни:
- Дедушка Семён, немцы к нам с деревню пришли. Избы, которые получше, заняли, а хозяев согнали, чтоб в сарае жили. Теперь велели на сход идти, меня за тобой прислали.
Вот тебе и радость…
И прожили они в оккупации до конца 1943 года. 20 января 1944 г наши войска освободили Новгород. А в марте этого года деревню заняли солдаты Красной Армии. На Выселки поселили армейского интенданта, и он, узнав историю Аллы, согласился на своей машине, по пути, подбросить её до Боровичей, когда он, по делам, поедет в ту сторону.
 Старики,  которые дали ей вторую жизнь, и с которыми она прожила два с половиной года, не удерживали Аллу, понимая её состояние.
- Только в чём же я поеду? У меня ни одежды, ни обуви нет. – Всё время, что Алла жила у Семёна с Матвеевной, она носила старые юбки и кофты хозяйки дома. Но Матвеевна, довольно улыбаясь, достала из сундука босоножки Аллы и свою выходную юбку и блузку, которые они с Аллой ушили по её фигуре, за что она от души расцеловала свою благодетельницу. Нашёлся и жакет на подкладке, вместо пальто. Обе они всплакнули на прощание, и договорились обязательно встретиться после войны. Это было 10.04.44 года.
Им казалось тогда, что как только окончится война, все беды закончатся, и начнётся сказочно прекрасная жизнь. Страдать больше не было сил, хотелось радостных событий.

                ПЕЧАЛИ  И  РАДОСТИ
В апреле 1942 года Лине исполнилось 11 лет. Она с трудом училась в 4 классе. У неё появились проблемы с памятью, и часто болела и кружилась голова. Это были последствия контузии и недостатка витаминов. Теперь она постоянно жила у тёти Вали и та водила девочку по врачам, но толка от этого пока не было. Девочке нужно было полноценное питание, но где его было взять?
 Грише исполнилось 14 лет, и он, окончив 7 класс, отнёс документы в строительный техникум. Хромота его так и не прошла, поэтому от занятий спортом ему пришлось, к большому сожалению, отказаться. А, в то время, массовый спорт был в большом почёте.
Зато Гриша нашёл своего отца. Валентина Алексеевна посоветовала ему написать письмо кому-нибудь из родственников, чтобы сообщить свой новый адрес - на случай, если отец жив и будет разыскивать сына. Гриша вспомнил, что они с матерью ехали в том страшном поезде в город Киров. Там живёт брат отца с семьёй. Сумочка с документами висела на шее у Гриши, поэтому она сохранилась и была с ним в госпитале. Там он и нашёл адрес своего дяди. Гриша написал ему письмо, и получил ответ. Дядя сообщил, что отец Гриши был ранен, потерял руку, и лежит в госпитале в Кировской области. «Приезжай к нам, устрою тебя на завод учеником». – Написал дядя. Но Гриша не решился снова пуститься в дорогу, помня, что ему пришлось пережить, зато теперь он мог переписываться с отцом, и часто видеть свою названную сестричку Ромашку.
С мечтой стать лётчиком пришлось расстаться. Он поступил в строительный техникум на отделение «Гражданское строительство», решив, что после войны надо будет много строить, и устроился в общежитие, не желая стеснять Валентину Алексеевну. Ему стали платить, хоть и маленькую, стипендию. Отец, узнав, что Гриша поступил в техникум, перевёл на него своё ежемесячное денежное довольствие. Хоть и небольшие деньги, но оба эти источника дали Грише возможность доучиться, и получить диплом об образовании. В то время, с таким дипломом - многие, подкопив опыта на производстве, занимали инженерные должности. Его отец мог гордиться сыном.
10 апреля 1944 года, Лина пришла из школы. Бросив сумку, заменяющую портфель, она поставила на плитку чайник, собираясь перекусить. Тётя Валя сегодня на обед не придёт, у неё квартальный отчёт – она работает бухгалтером на кирпичном заводе.
Через 5 дней Лине исполнится 13 лет. Сегодня вторник, значит, это будет воскресенье. Уже немножко подождать осталось. Гриша придёт её поздравить, и обязательно изобретёт какой-нибудь подарочек. Он очень добрый и внимательный, её названный брат. Он всегда говорит, что похож на свою маму. И тут она задумалась:
- Бедная моя мамочка, у неё ведь тоже скоро был бы день рождения – 17 апреля. – В это время засвистел чайник и послышался звонок на двери.
Выключив чайник, Алла побежала в прихожую. Посмотрев в глазок, она увидела коротко постриженную, незнакомую  худенькую девушку.
- Кто бы это мог быть? – Подумала Лина. Тётя Валя не велела открывать не знакомым.
- Вам кого? – Спросила девочка.
Девушка у дверей неожиданно заплакала, закрыв лицо руками, и Лина открыла дверь.
То, что она увидела, потрясло её. Эта девушка была очень похожа на маму. Они, молча, смотрели друг на друга. Потом Лина тихо спросила:
- Мама? Это ты?
- Неужели я так изменилась, что меня не узнала родная дочь?
У Лины от волнения закружилась голова, и она, привалившись к стене, тихонько начала сползать на пол. Алла подхватила её, и они стояли теперь, прижавшись, друг к другу.
- Мама, я не верила, что ты умерла, а мне все говорили, что ты погибла под бомбёжкой. Где же ты была всё это время? – Сквозь слёзы говорила Лина. Девочка была счастлива, что с мамой всё в порядке, но эта неожиданная встреча потрясла её.
- Мне можно войти в дом? И где моя сестра? – Улыбаясь, спросила Алла.
- Заходи скорее, мамочка, а тётя Валя на работе.
- Как же ты выросла за эти  почти 3 года. Папа тебя не узнает, когда вернётся. Я вижу, ты чайник вскипятила, давай перекусим, а когда придёт тётя Валя, я расскажу обо всём по порядку. А пока ты мне расскажи о себе, начиная с бомбёжки. – Алла достала пирожки, испечённые Матвеевной в дорогу, и слёзы благодарности при воспоминании об этой доброй женщине, навернулись у неё на глаза. Матвеевна заботилась о ней, как мать.
 Алла рано лишилась матери. Она умерла от рака, когда Алле было 10 лет, отец привёл в дом молодую жену, которой падчерица была не нужна. Сестра Валентина – старше неё на 11 лет, и была уже замужем. Муж получил двухкомнатную квартиру от воинской части, и Валя забрала сестрёнку к себе, детей они с мужем так и не родили, поэтому Алла была для них не в обузу.  Окончив 10 классов, Алла уехала в Новгород, да так и осталась там, получив профессию, и, выйдя замуж. Их отец умер через пять лет после женитьбы от сердечного приступа.
- Не успела уехать от своих спасителей, а уже соскучилась по ним. – Подумала Алла.  Они с дочкой попили чаю с пирожками, и Лина рассказала Алле то, что мы с вами уже знаем:
- Я видела, что за мной ухаживают, но рядом не было тебя, и я чувствовала себя одинокой. Гриша спас меня. То, что с нами всеми произошло, похоже на страшный сон, от которого хочется быстрее избавиться. - Закончила свой рассказ Лина.
- Я очень хочу познакомиться с Гришей, тебе просто повезло, что у тебя такой верный друг. А вот и ещё один твой давний друг. Узнаёшь? – И Алла протянула дочке зайца Крушу. Лина обняла свою любимую игрушку, но теперь ей было уже 13 лет, а не десять:
- Бедный мой Круша, как давно мы с тобой не виделись! Ты так постарел! – И она положила игрушку на полку. Интересы и предпочтения с возрастом меняются. Лина обняла маму:
- Мама, мамочка! Я так рада, что ты нашлась! Я так по тебе скучала! Как с тобой хорошо!
- А сестричка-то моя дорогая – сначала, меня 7 лет воспитывала, теперь – тебя, больше двух лет. Везёт нам с тобой на хороших людей, доченька. - В это время хлопнула входная дверь, и Валентина от порога спросила:
- У тебя гости, Линуся? – Алла вскочила, выбежала в прихожую, и кинулась на шею сестре. – Они долго не могли успокоиться, обмениваясь фразами: «Как же ты изменилась! Дай я на тебя посмотрю! Как ты жила всё это время?» - Потом они поужинали, и Алла рассказала историю своего спасения, и закончила её словами:
- И дядя Семён, и Матвеевна – заботились обо мне, как о родной дочери. Мы жили вместе почти 3 года дружной семьёй, и я тоскую по ним. Живут они бедно, всю войну они не получали никаких денег, находясь в оккупации. Когда немцы ушли, к нам подселили интенданта нашей армии. Он подкинул моим старикам продуктов, так Матвеевна, напекла мне пирожков в дорогу, не думая, с чем сама останется. Теперь не знаю, как им помочь. Я бы хотела лето провести у них вместе с Линой. Ей надо пожить на природе, попить молока, поесть свежих овощей, купаться и бегать босиком по траве под солнышком. Как ты думаешь, Валечка, где можно заработать денег? У меня были деньги, когда я ехала к тебе из Новгорода, но я оставила их моим спасителям – они хотели купить козлёнка и поросёнка, чтобы завести хозяйство, а я не знала, как их отблагодарить.
- Где ты их заработаешь за 2 месяца? – Валентина помолчала. – Есть у меня одна возможность помочь тебе, но не знаю, что из этого выйдет. Когда мы с Петром поженились, он оканчивал военное училище. Чтобы не светиться перед патрулём, у него было зимнее и осеннее пальто. В сорок втором году, когда нашлась Линочка, я решила продать осеннее пальто, чтобы покупать ей кое-какие продукты из коммерческого магазина. В жизни своей я никогда ничего не продавала, а тут решила пойти на рынок. Пальто было из бобрика – шикарное, на сто лет хватит. В общем, суть в том, что подошёл ко мне один пижон, красавец  лощёный, попросил померить пальто. Надел его, и умчался в толпу в этом пальто, только я его и видела. Я закричала, бросилась за ним, но мне подставили подножку, и я грохнулась, ободрав коленки и локти, да ещё сумочку с талонами чуть не потеряла. Она у меня слетела с руки, когда я упала, а девочка какая-то мне её отдала. Так плохо мне никогда не было. Такой обман – как предательство – трудно пережить. – Валя замолчала, заново переживая то, что с ней произошло. Потом сказала:
-  Так что не знаю, сестричка, что и делать. Есть ещё зимнее пальто, но как его продать? Видимо, подонки никогда не переведутся.
- Может, это пальто ещё Петру пригодится? – Засомневалась Алла.
- Оно ему не пригодится. – Сухо ответила сестра.
- Ну, тогда надо взять с собой, какого-нибудь крепкого мужчину.- Вслух подумала Алла.
- Крепкие мужчины сейчас на фронте, в наличии только старики, инвалиды и жулики.
- Но неужели у вас на кирпичном заводе не найдётся человека, готового защитить слабых женщин?
- Мысль хорошая, придётся поискать такого защитника. А пока помойся, да ляжем спать. Не знаю, как я сегодня усну – столько впечатлений, голова кругом.
- У всех у нас сегодня сумасшедший день. – Подумала Алла, и обняла дочку.
Счастье витало сегодня в этой небольшой квартире, а что будет завтра или послезавтра – жизнь покажет.
Вскоре всё стихло. Алла с Линой спали на одной кровати в обнимку. А к Валентине сон не шёл. Она думала о том, что сестричка Алла, вернувшись из небытия, спутала все её планы. И сразу одёрнула себя: - Грех так думать. Линочке нужна родная мать. А если вернётся живым Паша – у них будет полная семья. Что ещё надо для счастья? А мне уж о счастье, видимо, и думать заказано. – И она тихо заплакала, уткнувшись в подушку.
 Всю войну она ждала своего мужа, но два месяца назад, в феврале, она получила письмо с фронта. Её Петя писал:
- … Прости меня и пойми, Валя! Я встретил женщину, которую полюбил. Она родила мне сына, а я уж и не смел надеяться, что когда-нибудь увижу своё дитя. Прости меня, дорогая моя, и дай мне развод. Я хочу, чтобы сын носил мою фамилию и отчество и был законным. Война ещё не закончилась, всё ещё может случиться, но пусть тогда на Земле после меня останется моё продолжение – мой сын. Я знаю, что тебе больно, но постарайся понять меня, мне ведь уже 47 лет. Не желай мне смерти, ведь ребёнку нужен отец.
Получив это письмо, она не сразу осознала его смысл. Ей казалось, что небо рухнуло на её голову. Какое счастье, что рядом уже была Линочка. И она подумала тогда:
- Ну, что ж, буду жить для неё, раз сестра погибла, а муж предал. – О том, что у Лины есть отец, она тогда и не вспомнила.
- А теперь я останусь одна, совсем одна, – никому не нужная пожилая женщина. Ничего хорошего, кроме одинокой старости, от жизни ждать уже не приходится. – И она снова заплакала. Сон сморил её только под утро. Проснувшись, она умылась, наскоро перехватила пирожок с чаем – её девчонки ещё спали, и она не хотела шуметь. Придя на работу, она, между делом поведала о своей проблеме – где найти крепкого мужичка, чтобы продать пальто, не опасаясь мошенников и хулиганов. Одна из сотрудниц обрадовала:
- А Вы, Валентина Алексеевна, попросите Захара Голошапкина. Он мужик здоровущий, работает в цеху формовщиком. На войну Захара не взяли, потому, что он инвалид. В гражданскую - ему выбило глаз. Так что, теперь  один глаз у него искусственный. Но силушкой Бог его не обидел. Поговорите с ним, может он Вам поможет.
Не откладывая дела, Валентина нашла Захара, и договорилась с ним, в ближайшее воскресенье пойти на базар.
       На этот раз всё прошло без сучка и задоринки. Хотя на дворе был разгар весны, а пальто было зимнее, нашёлся на него покупатель, даже торговаться не стал. Валя испугалась – не фальшивые ли это деньги, уж слишком легко он с ними расставался. Правда, и пальто такое нигде не купишь, но всё же…Видимо, и Захару пришла в голову такая же мысль. Он стал внимательно рассматривать купюру за купюрой. Но покупатель насмешливо пробасил:
     - Успокойся, мужик, деньги настоящие. Не с голодранцем дело имеешь. Мы люди серьёзные. – Он купил пальто за две тысячи рублей. Зарплата Вали – 400 рублей в месяц. Когда они шли домой, Захар сказал:
     - Не иначе, воровской авторитет. – Взять деньги, за оказанную помощь, Захар отказался, сказав:
     - Не надо. Я живу один, жена умерла, деток Бог не дал, а мне и зарплаты хватает, Вам они нужнее. – Не стала Валентина его ни о чём расспрашивать, только поблагодарила. Он проводил её до самой квартиры – мало ли что? - Вдруг серьёзные люди захотят вернуть эти деньги назад! Но остаться на праздничный обед отказался.
      Дома Валентину уже ждали. И Гриша в гости пришёл. Он принёс в подарок цепочку на шею - из колечек, которую он сплёл сам - из тонюсенькой медной проволочки в цветной оболочке. Получилось очень изящное колье. Такое нигде не купишь. Алла удивилась:
      - Да у тебя золотые руки, Гриша! Я бы и сама такую цепочку носила.
      - Я и Вам сплету, если нравится.
Потом сели за стол дружной семьёй, и отметили сразу два дня рождения, возвращение в семью Аллы, и знакомство с Гришей. Алла подумала:
       - У этого мальчика не только руки, но и сердце золотое.
Деньги сёстры поделили пополам. Свою долю они на другой день положили в сберкассу на книжку, оставив себе небольшую сумму на питание и мелкие расходы – бережёного - Бог бережёт. Вечером, когда Лина уснула, сёстры поговорили о своих мужьях. Алла, находясь в оккупации, не имела возможности получать от него весточки, и теперь не знала, где её Паша, и что с ним. Её, правда, удивляло, почему он не написал в Боровичи, он ведь бывал здесь не раз. Значит, он и не пытался разыскать семью. А, может, он знал, что Новгород тоже под немцем, но не знал, что Алла решила уехать оттуда. Алла терялась в догадках.
Потом пришла очередь Вали, и она рассказала сестре о том, что  потеряла мужа навсегда, и осталась совсем одна.
      - Так что, живите пока у меня, а как Павел вернётся – решим, что и как.
        Время, казалось, стояло на месте. Но всё когда-нибудь кончается. Кончился учебный год в школе, дочка перешла в седьмой класс.  Алла, сняв часть денег, купила ситца – по белому полю маленькие цветные бабочки и сшила из него два платья – себе и Лине. Тогда это было модно – шить одинаковые по расцветке платья - маме с дочкой, но разного покроя. У Лины было платье солнце – клёш, а у Аллы – из 12 клиньев и в талию. Лина, счастливая, вертелась и кружилась у зеркала – война для неё отошла на задний план. Вскоре, Алла уехала вместе с Линой на Выселки. Валя осталась одна.
        И началось счастливое лето 1944 года! Особенно для Лины. Она носилась с двумя козлятами и маленьким поросёнком по лугу. Пила парное молоко – у соседей была корова. Купалась в речке, помогала маме пропалывать и поливать грядки на огороде, мыла полы в избе, ходила с дедушкой Семёном сгребать сено для козлят. Такая жизнь ей очень нравилась. Она с удовольствием осталась бы здесь навсегда. Она слышала разговоры взрослых, что Новгород, в котором они раньше жили, полностью разрушен, и надеялась, что они с мамой останутся жить у бабушки с дедушкой. Только вот школы на Выселках не было, а Лине предстояло учиться в 7 классе.

                НЕЖДАННЫЙ  СЫН
         В июле Валентина получила письмо, которое полностью изменило её жизнь. Письмо пришло из Вологды:
        - Дорогая Валентина Алексеевна, пишут Вам соседи Наташи Бойко. Когда она уходила на фронт, она оставила Ваш адрес на тот случай, если она погибнет. С нами остался её сынок Арсений, ему сейчас семь месяцев, он родился в декабре 1943 года. Отец Арсения – Трегубов Пётр Иванович погиб, освобождая город Новгород, 20 января 44-го года, они с Наташей раньше  вместе воевали. Наташа, получив похоронку, готова была наложить на себя руки, но потом решила вернуться на фронт, а вчера мы получили похоронку и на неё. Царство им обоим небесное. Наташа – сирота, родных – никого. Мы не знаем, что делать с малышом, мы уже на пенсии, а она с гулькин нос, да и сил, и времени не хватит, чтобы вырастить мальчика. Остаётся только отдать малыша в детдом, а Сеня такой хороший, сердце кровью обливается, как подумаем об этом. Наташа оставила нам Ваш адрес и сказала, что Вы не бросите невинное дитя, и поможете ему стать настоящим человеком. Если Вы приедете за Сеней, пришлите телеграмму, адрес на конверте, мы будем ждать. С уважением, Сурковы. – Письмо выпало из её рук, рыдания стеснили грудь, не давая глубоко вдохнуть воздух, перед глазами замельтешили чёрные точки.
          - Петенька! Петенька мой родной! Как же это! Значит, когда я получила твоё письмо, тебя уже не было в живых. Прости меня! Прости! Я не хотела твоей смерти. Так и не повидал ты своего сыночка. Бедный мальчик! Война проклятая! Какая жизнь тебя ждёт, малыш!? – Бурные рыдания сотрясали её тело и душу. Она забыла теперь горькую обиду на мужа и эту неизвестную Наташу. Всё это стало не важно. Она перечитывала это письмо несколько раз, вдумываясь в каждое слово и строчку, понимая, что ей надо теперь принять важное решение. Ей было на тот момент 44 года, в таком возрасте уже редко принимают скоропалительные решения. Она положила локти на стол, опустив на них голову. Тяжкие думы камнем легли на её душу.
         Она снова вспомнила своего погибшего мужа, и слёзы её полились ручьём:
          - Ах, Петя, Петя! Погиб, освобождая Новгород, значит, был ты совсем рядом! А я и не знала. Второй раз, за такое короткое время, ушёл ты от меня, и теперь уже навсегда. Бедный ты мой! Не сбылись твои мечты вырастить сына, или, хотя бы, понянчить его. Я могу сделать это за тебя – ведь этот мальчик – твоя половинка. Я буду любить его так же, как любила тебя, родной мой, и как ты сам любил бы его. Но хватит ли у меня сил вырастить его, ведь он такой маленький – Сеня твой. Мне уже пора бабушкой быть, а надо стать мамой. И зарплата у меня – не разбежишься. Но, другие-то, - и на меньшую,  живут. Я знаю, Петенька, что бы ты сказал в этом случае: «Случись это с тобой, я, не раздумывая, забрал бы ребёнка домой. Чужие люди его растят с двух месяцев, а ты ему не чужая». – Валентина подняла голову, вытерла слёзы, и начала собираться в дорогу.
 Она убрала письмо из Вологды подальше. Потом написала короткое письмо сестре, сообщив, что уезжает в Вологду за сыном Пети, теперь он будет и её сыном. На работе написала заявление на отпуск. Утром зашла на телеграф, и отправила в Вологду телеграмму. На другой день она поехала за сыном.  Валентина поняла, что теперь ей не грозит одиночество, и не такая уж она пожилая, а вполне ещё ничего себе – молодая мама, и ей надо теперь держать марку. Она невольно улыбнулась этой мысли, сказав себе:
        - Хватит слёз, будем с сыном счастливыми и здоровыми, несмотря ни на что. Видать, судьба моя такая – воспитывать не своих детей.
        Валя была сильной женщиной, и теперь её жизнь была наполнена смыслом.
        Расстояние от Новгорода до Вологды небольшое, и железную дорогу уже восстановили, но ехать пришлось долго. Предпочтения на «железке» отдавались эшелонам с ранеными в одну сторону, и строительными грузами для восстановления города – в другую.
        В Вологде Валентину ждали с нетерпением. Малыш спал, раскинув ручки. Старики – Герман Иванович и Нина Васильевна  Сурковы, рассказали, что Наташа была на их попечении, с тех пор, как её родители погибли в аэроклубе. Ей тогда было 13 лет. Через пять лет началась война, и Наташа, окончив курсы медсестёр, ушла на фронт. В сорок третьем году она вернулась домой, чтобы родить ребёнка от любимого человека. Наташа сказала, что он женат, намного старше неё, но она не собирается разбивать семью, а ребёнка решила родить в память о своей великой любви. – Нина Васильевна принесла фотографии – на фото Валентина увидела улыбающуюся молодую белокурую и миловидную женщину в военной форме. Герман Иванович продолжил:
        - Через два месяца после рождения Арсения, пришла похоронка на Петра Ивановича. Наташа почернела от горя. У неё пропало молоко. Короче, пошла она в военкомат, а потом отправилась на фронт. Дальше Вы всё знаете из письма – погибла наша Наташенька. Мы всё сделали, как она просила. Мы не спросили, а Наташа не сказала – Вы-то, кем приходитесь Петру Ивановичу Трегубову? Фамилия у вас одинаковая. Вы его сестра?
       - Нет, я его вдова. – Старики переглянулись. Всем стало неловко. Молчание затянулось, но Валентина разрядила обстановку:
       - Я не осуждаю своего мужа. Жизнь есть жизнь. Он всегда мечтал о ребёнке, но смолоду мы о детях думать не хотели, а потом уж и не могли. Вы мне отложите пару фотографий Наташи. Когда Сеня вырастет, я покажу ему эти фото и расскажу ему о матери. – Старики облегчённо перевели дыхание. Герман Иванович покачал головой и проворчал:
       - Бывает же такое! А я тут соловьём заливаюсь…
         Валентина прожила у  Сурковых неделю в комнате Наташи. Вот куда ведут иногда дороги войны  – думала ли она, что будет жить в комнате своей разлучницы, и растить её сына?
       Теперь, надо было оформить усыновление, получить Метрики – так в то время называлось Свидетельство о рождении ребёнка. В то время, при наличии целой армии сирот, эти процедуры не занимали много времени. Валя подала заявление на выплату пособия на ребёнка, потерявшего родителей на фронте.
 А, кроме всего прочего, надо было получить хотя бы первоначальные навыки ухода за маленьким ребёнком, ведь Валя такого опыта не имела. Теперь она знала, чем надо кормить и поить сына, как его купать и т.д.
        Сеня уже хорошо различал «своих и чужих», поэтому к новой тёте привык не сразу. Помогла Нина Васильевна. Она стала называть Валю мамой. Взяв на руки малыша, она спрашивала:
        - А где у нас мама? – и малыш находил глазами Валю. А та брала его на руки, замирая от непривычного счастья, целуя шелковистые волоски на макушке, вспоминая при этом своего мужа. У Сени были тёмные волосы и прямые брови, как у отца, но светлые глаза, как у матери. Ей казалось, что её муж смотрит на них – откуда-то из дальнего далека, и радуется, наблюдая эту картину, и это грело ей душу.
         Наконец, всё было готово, и Валентина собралась домой, пообещав, писать супругам Сурковым письма, и присылать им фото. Старики были очень довольны, что так всё устроилось.
        Обратная дорога оказалась ещё труднее. Малыш, попав в непривычную обстановку капризничал и плакал. Валя растерялась, у неё опускались руки. На помощь пришла соседка по вагону. Она заговорила с Валей, решив, что она бабушка:
       - Я смотрю, бабушка редко видит своего внука. Давайте, я Вам помогу с ним справиться.
       - Я только неделю назад увидела его впервые. – Ответила Валя, передавая Сеню соседке.
Та улыбнулась и достала из сумки простенькую погремушку. Малыш ухватил её ручонками, и сразу потащил её в рот. Капризы сразу прекратились.
       - У Вашего внука режутся верхние зубки, надо давать ему что-нибудь погрызть и почесать дёсны. Валя кивнула, соглашаясь, а про себя подумала:
       - Боже мой! Как всё сложно, справлюсь ли я со всем этим? Ведь ему на днях будет только 8 месяцев. – Но потом вспомнила свою сестру Аллу. Когда она родила дочку, рядом с ней не было наставников, но она сама всему научилась.
        - Научусь и я. – Решила Валя. – Теперь надо срочно найти няню на месяц – до возвращения Аллы с Линой. Потом с ребёнком останется Алла, пока не придёт пора отдавать его в ясли, а сама я буду работать. - Но получилось ещё лучше.
       Через месяц после их возвращения, Алла нашла работу в детском саду. Её охотно взяли, ведь у неё было специальное образование и солидный опыт работы. Вместе с ней приняли и Сеню – ему уже было 10 месяцев, он хорошо ползал и вставал на ноги, пытаясь ходить, держась за стулья. Он  ел всё, что едят взрослые и был здоров. Две зарплаты, даже скромные,  - это одна приличная, плюс 200 рублей пособия, и в балансе получается, что жить очень даже можно. Не шиковать, а достойно выживать.
        Валентину стало не узнать: она постриглась, сделала причёску, подправила брови. Стала надевать только то, что было ей к лицу, используя довоенные запасы. Теперь, когда она гуляла с сыном, её уже не называли бабушкой, и она гордилась этим. Сеня стал более общительным и интересным. В ясли он шёл с большой охотой. Так что, жизнь потихоньку налаживалась.

                ПАВЕЛ   
         Приближался 1945 год, а от Павла Грановского не было никаких вестей. Алла сделала запрос в специальную службу, которая занималась уточнением местонахождения военнослужащих. Ей пришёл ответ о том, что Павел пропал без вести, среди погибших не зарегистрирован. Алла не знала, что и думать. Они с Валентиной ломали голову, пока не поговорили с мужем подруги Вали, вернувшимся домой, после госпиталя. В то время редко кто миновал это чистилище – госпиталь. Он и прояснил ситуацию:
        - Ваш муж может быть в плену. В начале войны тысячи необстрелянных солдат, чаще всего раненых, попадали в плен. Если он в плену и жив, то, пройдя проверку, вернётся домой, но не скоро. Но, может быть и такое, что получив тяжёлую контузию, не помнит, кто он такой, и лежит в госпитале не один год. А ещё бывает, что, получив серьёзные увечья, не хочет возвращаться в свою семью. Вариантов много, поэтому не теряйте надежду.
          Алла не могла слушать эти откровения без слёз, думая:
        - Павлик, миленький, где же ты, что с тобой!? Как ты был прав, когда  уходил на фронт, что мы с тобой не скоро увидимся! Проклятая война, сколько судеб она разрушила! – Она скучала по мужу, ждала его возвращения с фронта, не хотела верить, что он пропал бесследно. Алла решила написать письмо в освобождённую Белоруссию родителям Павла. Ответ, который она получила от председателя сельсовета, ошеломил её:
        - Сообщаем, что родители вашего мужа во время оккупации были расстреляны за связь с партизанами, а их дом сожгли. Ваш муж Павел здесь не появлялся. – Оставалось только ждать. Неизвестность тревожила её сознание, изводила её, но с этим ничего нельзя было поделать.
         А в Новгороде полным ходом шли восстановительные работы. Пленные немцы разбирали завалы и ремонтировали уцелевшие каменные остовы зданий. Алла потеряла покой – душа её рвалась в родной город. Сестра убеждала её:
        - Подожди, Алла! Пусть война кончится. Где ты будешь там жить? Если Павел  жив и вернётся, он найдёт вас с Линой и здесь. Лине надо учиться, окончить седьмой класс, а это значит, что надо будет прожить в Боровичах ещё один учебный год.
        Лина была довольна. Она не хотела расставаться с братиком Сеней и Гришей Половиковым. Они уже не называли друг друга братом и сестрой. Детство ушло. Они стали подростками. Лине в апреле исполнилось 14 лет, Грише в июне будет 17 лет, он окончит третий курс техникума.
        Но вот, наконец, наступил День Победы. А вскоре закончился и учебный год. На летние каникулы Гриша уехал в Киров навестить отца и дядю. Алла, получив отпуск, забрала с собой Сеню и Лину, и уехала на Выселки к своим дорогим спасителям. Она подкопила немножко денег, чтобы не садиться хозяевам на шею. Когда Алла приехала в деревню, старики обрадовались ей, а Лина обняла и расцеловала дедушку и бабушку, как самых родных на свете, других-то бабушек и дедушек у неё и не было. Дед Семён шутил:
       - Навалилось гостей со всех волостей – то со скуки мы с Матвеевной-то помирали, то сыновья наши, оба-два, друг за другом прикатили, малость помятые, после починки в госпиталях-то, но живые, ёк-магарёк! Живые и здоровые! Ну, побаловали нас с матерью-то, стало быть. У неё-то глаза не просыхали от радости, да и мне не верилось, что всё так хорошо обошлося. Вон сколь народу-то война треклятая на тот свет унесла. – Матвеевна и тут прослезилась:
        - Побыли сыны-то наши, да и укатили к своим семьям. Когда уж теперь их здеся увидим? Один в Сибири живёт - в Барабинске, а другой, стало быть, и того дальше – на озере Байкале. Купили нам тёлочку, чтоб не скучали, а внуков-то и не знаю, дождёмся ли. Хорошо, хоть вы нас не забываете.
Сеня был в восторге. Он впервые в жизни видел домашних животных не на картинке, а вживую.
        Им предстояло прекрасное деревенское лето. Если бы не тоска Аллы по мужу.

        Однажды утром, собираясь на работу, Валентина услышала звонок в дверь. Заглянув в глазок, она увидела военного с рюкзаком за плечами. Она спросила, не открывая дверь:
        - Вам кого?
        - Валя, ты что, меня не узнаёшь? – Она распахнула дверь. Перед ней стоял Павел, похудевший и постаревший, но с улыбкой до ушей. Его лицо от виска до виска пересекал заметный шрам. Он заглядывал в квартиру через её плечо, надеясь увидеть Аллу и Лину. Потом спросил:
        - А разве мои, не у тебя, Валюша?
        - У меня, у меня! Входи, Павлуша! Заждались мы тебя. За всю войну о тебе никаких известий. Давай, умывайся, да садись за стол. Мне на работу надо. Отпрошусь и вернусь, потом и поговорим.
         Павел, хромая, вошёл в комнату. Он смотрел на Валю и удивлялся – война пошла ей на пользу – она похудела, похорошела и помолодела. Она старше Аллы на 11 лет, а выглядит гораздо моложе, чем раньше.
        В это время Павел увидел на комоде фото толстенького малыша в одной маечке на руках у его жены Аллы. У Павла дух перехватило: неужели...?      
        -  Откуда он взялся, этот кавалерист? Кругом война…
         - Потом всё узнаешь, не торопись. Это мой сын, ему скоро 2 года. – Улыбнулась Валя. Покушай и ложись отдохнуть, я приду через час. А твоя семья отдыхает в деревне. – И она ушла. А Павлу было не до сна. Его ревнивая натура не давала ему покоя:
        - Весело живут сестрички. Петя на фронте, а у Вали сынок малый. Я на фронте, а мои девочки в какой-то деревне резвятся… А обо мне, видать, и думать забыли. Вот так встречают героя войны.
        Через час вернулась Валя, и все недоразумения испарились. Успокоенный Павел заявил:
         - Я не буду пока подробно рассказывать тебе о моей войне, а чуток отдохну и поеду в деревню - к семье, прямо сегодня вечером. Одно скажу – сначала писал в Новгород, но ответа не получал, потом попал в такой переплёт, что не до писем стало. Подробности расскажу, когда все у тебя соберёмся. Я собираюсь вернуться с семьёй в Новгород, работы там непочатый край, и жильё найдётся – пока временное, а потом и постоянное.
         Вечером этого же дня Павел уехал.

         Утром следующего дня Сеня, сидя на коленях деда Семёна, увидел, что к ним во двор вошёл солдат, и спросил:
         - Деда, это наш дядя? – А солдат спросил:
         - Дядя Семён, это ты? А я муж Аллы, Павел.  Ну, здравствуй!
         -  Ёк-магарёк! Вот радость-то! Здравствуй, Паша! Давно уж тебя ждут-не дождутся. Сымай торбу-то, да иди на речку, твои купаться пошли.
          - А Матвеевна-то где? Надо и с ней поздороваться. – Улыбнулся Павел.
          - Матвеевна моя отдохнуть прилегла, барствует, ёк-магарёк - две помощницы теперь у неё. А я вот с внуком забавляюсь. Девки-то его с собой на речку, стало быть, не взяли. Такой шустрый малец-то, в воду лезет, ничего не боится, боец растёт, за себя и за папку жить будет.
          Услышав слово «речка», Сенька засуетился, и побежал к калитке, ведущей на речку. Да так быстро, что пришлось Паше, с хромой ногой, его догонять.
       - Ну, показывай, Арсений, где у вас тут речка, будем купаться. – Сеня бежал по тропинке под горку. Его увидели Лина с Аллой.
       - Мама, Сенька бежит к нам, наверно от дедушки убежал. А кто это за ним идёт? Солдат какой-то, хромает. – Алла, приложив ладонь козырьком, присмотрелась, и вдруг заплакала и, выскочив из воды, побежала навстречу солдату, крича:
       - Пашенька, Паша, ты вернулся! Живой! Родной мой! Дождалась!
       - Папа, папочка! – Лина, подхватив малыша, тоже старалась обнять отца.
       - Ой, а это что за прекрасная принцесса?! Неужели, это наша дочь Эвелина?
       И Паша, счастливый и мокрый от их объятий, пытался обнять всех сразу, и  всем им, трудно было сдержать слёзы радости. Малыш смотрел на них, разинув рот, не понимая, почему взрослые плачут, и не ведут его купаться. Алла попросила дочку:
        - Лина, выкупай Сеню и отведи его домой. Потом помоги бабушке с обедом. Папа помоется, и мы придём чуть позже. – Супруги не виделись четыре года, и им не терпелось обнять друг друга - покрепче, и без свидетелей.
         Когда они возвращались с речки, Павел говорил жене:
         - Я не знал, где вы с дочкой находитесь, хотя уже слышал раньше, что Новгород разрушен, но отстраивается, поэтому заехал сначала туда. Не найдя вас, я узнал насчёт работы, меня берут старшим энергетиком в стройуправление. Обещали жильё. Надо переезжать туда. Школа с 1 сентября будет работать, Лина пойдёт в 8 класс, тебе тоже работа найдётся, сейчас люди массово возвращаются и в город и в пригород. Пленные работают, как черти. Начальник сказал:
        - Пока город не отстроим, ни один немец отсюда не уедет. – Паша помолчал, потом добавил:
        - А я без вас больше ни одного дня не хочу жить. Может, мы с тобой ещё хлопчика себе «купим». Посмотрел я на этого Сеню, и так мне захотелось такого же малыша!
        - Как скажешь, «начальник». – Они шли, взявшись за руки, и счастье витало над ними.
Вскоре пришла пора обедать. Паша достал из своего рюкзака бутылку водки под названием «Белая головка», и разлил по рюмкам. Как и полагается, выпили за счастливую встречу. Пообедали. Лина попросила отца, когда Сеньку уложили спать:
         - Папа, расскажи, как ты воевал. Почему ты нам с мамой не писал? – Все поддержали Лину.
         - Ну, слушайте. В сорок первом я попал под Ленинград. Писал вам в Новгород, но ответа не получил. Там меня ранило осколком в лицо – по касательной через щёку, раздробив переносицу, и ободрав висок. Я очнулся, когда меня везли в госпиталь. Голова моя была переполнена болью. Лицо было залито кровью, и я решил, что мне выбило глаза. После операции, я по-прежнему ничего не видел, всё лицо опухло. Что я только не передумал – кому я нужен теперь слепой и со шрамом через всё лицо. Жить не хотелось. Но тут ко мне подошёл врач, и вправил мне мозги:
          - Перестань себя жалеть, парень. Не девка красная, о красоте заботиться. Нос мы тебе подлатали, а шрамы украшают мужика. Глаза твои целы. Оглянись кругом, когда повязку снимем, – кому здесь хорошо?! Хуже всего тем, кто жизни лишился, а ты ещё деток настрогаешь после войны. Так что держись!
          - Из госпиталя выписали в сорок втором, признав годным к службе. Я попал в другую часть.
Меня включили в диверсионную группу, которую направили в тыл врага.  Провели с нами подробный инструктаж – как и что мы должны сделать, а опыта спуска на парашюте не было ни у кого из нас, - времени на обучение не было. Нам сказали:
         - Ничего, вы парни молодые, справитесь. Не боги горшки обжигают.
         Выбросили нас с самолёта, нескольких пацанов, над лесом – ночью. Ни сигнальных костров, ни знания местности. Мы даже не знали – далеко ли немцы. Ветром отнесло наши парашюты на высокие деревья. Повезло немногим – они приземлились в траву. Остальные – повисли на деревьях. Среди них оказался и я. Темнота, хоть в глаз коли. Сколько до земли – определить трудно. Но то, что надо выбираться как можно быстрее, было понятно. Хуже всего было то, что разброс наших ребят из-за ветра оказался большим, поэтому помочь друг другу мы не могли. Я мотался на дереве, как муха в паутине, за ствол уцепиться не удалось. И крикнуть, чтобы позвать товарищей на помощь, я не мог. Потом решил рискнуть. Достал нож, перепилил стропы, и, зажмурив глаза, мешком ухнул вниз. Мох и трава смягчили моё падение, но ногу я сломал и ударился головой о корни сосны. Мой мозг оцепенел от боли, и временами я терял сознание и тогда -  всё вокруг тонуло в мутном тумане. Холодный влажный ветерок пробирал, как сквозняк, меня трясло в ознобе. Ждать помощи было неоткуда. Когда рассвело, подсчитали потери – из 8 человек – трое выбыли из строя, я – в том числе. Двое – разбились – поздно выдернули кольцо парашюта. Остальные ушли выполнять задание.
         Но мне повезло – меня обнаружили партизаны, и отвезли на телеге на свою базу – на дальний хутор. Там ветеринар сложил мои кости на ноге, забинтовал мою голову. Я долго проболел, метался в жару, нога опухла. Я уже не верил, что это мучение когда-нибудь кончится.
        Привезли какую-то бабушку из села, которое было занято немцами. Что она делала с моей ногой – не знаю. Прикладывала что-то к ране, чем-то мазала, нашёптывала. Спасла она мне ногу, хоть и хромую, и жизнь мою спасла. Как только я смог ходить, парень из партизан взялся провести меня и ещё двоих моих товарищей по несчастью, которые вернулись живыми после выполнения задания, третий – погиб, - через линию фронта. Целый месяц мы пробирались к своим. Я со своей ногой, думал не дойду.
        После проверки наших показаний, нас отправили в зону боевых действий. И войну я закончил шестого июня сорок пятого года в Чехословакии, когда нашу часть вернули в СССР. Вот такая моя военная история. – Все молчали. Потом Алла обняла своего Пашу и сказала:
       - Проклятая война, она по всем нам прокатилась тяжёлым катком.
       Через неделю, гости Матвеевны и Семёна укатили в Боровичи, а оттуда - в Новгород, чтобы начать новую жизнь. Когда Гриша приехал в Боровичи, Лины уже не было. Она оставила ему короткую записку, приглашая его приехать в Новгород, как только будет такая возможность.

                СПУСТЯ  12  ЛЕТ
        Прошли самые трудные послевоенные годы.
         Валентина Алексеевна сидела на кухне своей квартиры, положив руки на стол. Она думала о сыне Арсении. Ему уже 14 лет – подросток. Последнее время она ловила на себе его заинтересованный взгляд. Видимо, произошло то, чего она боялась больше всего:
        - Боже мой! Сеня наверняка узнал, что я ему не родная. Город небольшой, и все мои сослуживцы знали это, когда я привезла его домой в сорок четвёртом году. Надо было давно сказать ему об этом, но я боялась этого хуже любой беды. Как он это воспримет, кто его знает? Вдруг, бросит мне в лицо:
        - Ты мне никто! - Как это пережить? Ведь этот мальчик – самое лучшее, что есть в моей жизни.        - Она сидела, глядя в одну точку. Потом встала, нашла два фото его матери Наташи, первое  письмо стариков Сурковых, и стала ждать прихода сына.
         Она могла гордиться Сеней. Он хорошо учился, и решил поступить в военное училище после 10 класса – «как папа». Он заканчивал седьмой класс, а ей уже скоро исполнится 57 лет.
         - Как годы летят! Я уже боюсь смотреться в зеркало. Если бы Наташа была жива, ей было бы сейчас только 32 года – по возрасту, она мне дочь. А я рядом с сыном кажусь ещё старше. Мои ровесницы уже два года на пенсии, а я работаю – мне надо поднимать сына, ему только 14.
         И тут её мысли прервал весёлый голос Арсения:
       - Мама, ты знаешь, что мы решили на комсомольском собрании? – Он увидел расстроенное лицо матери, и спросил:
       - Что-то случилось, мама? Почему у тебя такое тревожное лицо? На работе что-нибудь?
       - Нет, сынок. Просто нам с тобой надо поговорить. – Она не знала, как начать этот тяжёлый разговор. Достала фотографии Наташи, письмо Сурковых, и положила их перед Сеней.
       - Сынок, это твоя родная мама, она погибла на фронте через два месяца после твоего рождения. А твой папа был моим мужем целых 24 года, до того, как ты родился. Когда твои родители погибли, я забрала тебя сюда, тебе тогда было только 7 месяцев. Я должна была тебе сказать – кто были твои родители. Почитай это письмо, и ты всё поймёшь.
       Арсений взял письмо, прочитал его, посмотрел фотографии, подошёл к матери и обняв её, сказал:
        - Мама, я ведь давно всё это знаю, только не хотел этого показывать, чтобы ты не расстраивалась. Мне рассказали об этом мои друзья, а им – родители. Но это не важно. Ты моя настоящая мама, и ты у меня и за папу, и за дедушку с бабушкой. Ты мне ближе всех на свете, но я понимаю, как тебе трудно быть одной за всех. Спасибо тебе, будем жить, как жили. А когда я встану на ноги, я всегда буду помогать тебе.
        - Я и правда, вырастила хорошего человека, и мне не стыдно перед твоими погибшими родителями, сынок. Ну, так что вы решили на комсомольском собрании?
        И жизнь этих двух хороших людей покатилась дальше своей дорогой.

       Лина Грановская спешила в медицинский институт. Шёл 1953 год – последний год обучения. Осталось сдать гос. экзамены, и она станет дипломированным врачом педиатром.
      - Здравствуй, Ромашка моя Колокольчикова! Узнаёшь ли ты меня? – Услышала Лина. Перед ней стоял темноволосый кареглазый высокий парень, с широкой улыбкой на лице.
      - Гриша, да тебя не узнать! Ты стал настоящим мужчиной! Сколько же мы с тобой не виделись!
      - Это не важно, главное – мы с тобой встретились, и теперь, надеюсь, не расстанемся. Я приехал  сюда жить и работать. Ромашка, выходи за меня замуж. Я не мог забыть нашей детской дружбы, и не встретил никого, кто заменил бы мне мою Ромашку, я буду любить тебя всегда.
      - Я согласна,  как же мне тебя не хватало! Лучше тебя, Гриша, я не встретила никого. Но мне надо сдать гос. экзамены в институте.
      - А мне надо принять новый объект для строительства – Дом культуры.
      - Где же ты был всё это время?
      - В сорок шестом году окончил техникум, поехал в Киров, надо было поддержать отца. Он устроился в артель инвалидов в швейный цех, научился шить на машинке. Там же он и жил. Шили они в этой артели рабочие спецовки и рукавицы. Руку-то ему оторвало по локоть, так что с работой он справлялся. А я в это время начал работать на стройке, и мне дали комнату. Я забрал отца к себе. Сердце моё рвалось к тебе, но и отца я бросить не мог. Стали мы жить вместе. Я сдал документы в институт, и меня приняли на третий курс. Закончил его. И тут отец меня удивил. В своей артели он познакомился с женщиной – она тоже инвалид войны, и решил жениться на ней. Ему сейчас 45 лет, он старше меня всего на 20 лет. Я предложил им свою комнату, если они поженятся, а сам помчался сюда. За отца я теперь спокоен.
      С этого дня они стали часто видеться. Взаимная детская  тяга друг к другу приобрела новую окраску, им было хорошо вместе и трудно расставаться. Через три месяца они поженились, и в 1955 году у них родилась дочь – Машенька Половикова. Фамилия, конечно, не такая громкая, как у бабушки с дедушкой Грановских – но разве это важно, когда в доме молодых супругов царят любовь и дружба.
        - Сегодня, 17 апреля 1957 года вся семья собралась в квартире Грановских отметить день рождения Аллы Алексеевны. Ей исполнилось  46 лет, её мужу Павлу Леонтьевичу через два месяца стукнет 52 года. Их сыну Игорю 11 лет, он переходит в пятый класс. Сейчас он играет с племянницей, двухлетней забавной коротышкой, по имени Маша, внучкой именинницы.
        Не всё хорошо в доме Грановских. Тяжёлая контузия, полученная Аллой при бомбёжке  поезда, неожиданно стала о себе напоминать. Алла очень изменилась. Её донимали сильные головные боли, головокружение. Она стала плохо спать. Алла не выносила громких и резких звуков. Стала раздражительной и крикливой. Из детского сада ей пришлось уйти. Родные понимали - что с ней происходит, сочувствовали ей, но от этого никому не было легче. Война достала её и через 12 лет после окончания.
         Это был последний день её рождения. Через 6 месяцев  Алла умерла от рака мозга, оставив сына-подростка. История повторялась – Лине было 10 лет, когда она в первый раз потеряла маму. Теперь Игорь почти всё время находился в семье сестры Лины. Отец стал часто задерживаться на работе, и приходить домой «под градусом». Ему трудно было смириться со смертью жены.
          Опустела и заросла травой изба на Выселках. Пелагея Матвеевна умерла в 1951 году, дожив до 61 года. Её муж, Семён Егорович, сильно затосковал, перестал есть, не мог спать, и прожил без жены только 10 дней. Из Барабинска приехал их сын Антон, чтобы забрать осиротевшего отца к себе, а попал на его похороны.
          Дороги войны не всегда ведут к счастливому концу.
         Но остались жить  потомки наших героев. Арсений Трегубов, Игорь Грановский, Маша Половикова – эти дети, уже в пожилом возрасте, отметят в 2020 году 75-летие Великой Победы, прожив эти годы в мирное время. И дай Бог, чтобы их потомкам не пришлось пройти по кровавым дорогам войны.