ВЛАД ПЕТУХОВ -
http://proza.ru/avtor/curious777 - ПЕРВОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ "В ЛЮБВИ ВСЕ ЧУВСТВА ХОРОШИ" МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
О том, что она умрёт в восемнадцать лет, Алька знала уже давно, целых три дня. И не то, чтобы знала, а просто случайно услышала об этом из разговора, для её ушей не предназначенного. В бараке, где жила их семья, утаить какой-нибудь секрет было в принципе невозможно. Алька старательно мусолила услышанное в своей голове, наконец не вытерпела:
- Мам, а что такое белокровие?
Мама выронила чашку, а потом понесла такую ахинею, что Альке это совсем не понравилось. Не добившись ничего толкового от родителей, она продолжила свои размышления: вот кровь у людей, она красного цвета, ну ещё в книжках пишут про голубую кровь, это у всяких там царей-королей, но чтобы – белого? Как-то, оставшись наедине, она взяла самую большую иголку и сильно уколола себе палец. Появилась капелька крови, обычная, красная. И Алька немножко успокоилась.
К тому же до восемнадцатилетия было ещё шесть лет, целая жизнь. На календаре - 1966 год, уже женщины в космос летают, одним словом, прогресс. Значит, к нужному времени, даже если и потребуется, лекарство обязательно найдут. Однако совсем покинуть голову однажды услышанная сплетня категорически отказывалась. Она тихо спала, загнанная куда-то в глубину сознания оптимистической Алькиной натурой, но иногда пробуждалась под воздействием обстоятельств.
Если кому-то из их отчаянной, в основном пацанской компании доводилось во время игры расшибиться до крови, и герой начинал нюниться, Алька решительно пресекала слюнтяйство.
- Радуйся, что красная! – непонятно говорила она, и поплевав на сорванный лист подорожника, звонко припечатывала его к ране, вызывая новое завывание пострадавшего. Она была полностью «свой парень», эта Алька, и даже сам неукротимый Оська – Васька Осьминкин, побаивался её беспощадного языка, а иногда и кулачка.
Барак, в котором проживала Алькина семья, можно было бы сравнить с ульем, где все жильцы сидели друг у друга «на голове», если бы не одно различие. В ульях пчелиное население являлось однородным, а здесь кого только не было среди семейных и одиноких. Вот, например: глухонемые мать с сыном, Санька-танкист, Ольга-милиционерка с семьёй, книжная продавщица Нинка с дочкой и даже невесть откуда взявшийся китаец-ассенизатор. И так ещё семей пятнадцать.
Алька дружила со всеми. С немтырём Жекой они вместе рисовали: она сначала изображала какую-нибудь закаляку, а Жека продолжал, очень всегда забавно, неожиданно и талантливо. Дядька Саша, который был и не танкистом вовсе, а шофером, катал Альку по всему городу на своей дряхлой, ещё военной полуторке. Старый Лю-фу-ли или попросту Лёша, учил её правильно пить чай, то есть без сахара и холодным.
Только тётку Нину Алька не любила. У той целый огромный шкап был забит книгами, причём некоторых по три штуки одинаковых набиралось. И даже из серии фантастики и приключений со знаменитой "рамочкой" на обложке! Только она их сама никогда не читала и другим не давала, даже дочке своей. Впрочем, дочке-то, может, и позволила бы, да той неинтересно было.
- А почему тётя Нина такая жадная? – спрашивала Алька у матери.
- Она не жадная, она – бедная. – странно отвечала мать. – Это у неё дефицит.
И было непонятно, что она при этом имела в виду: книги или мозги?
А Алька думала: ничего себе бедная, с такой-то библиотекой!
В том году на окраине квартала, застроенного бараками, в одном из которых и проживала Алькина семья, началось новое строительство. Уже были возведены кирпичные стены какого-то двухэтажного сооружения, и у ребят появилась новая забава – играть там во всяческие догонялки, прятки и войнушки. Алька, конечно же, была тут как тут.
А потом кто-то нашёл обрезки многожильного кабеля. Внутри толстой резиновой трубки плотно сидело множество разноцветных тоненьких проводков. И тут оказалось, что из них можно сделать кучу всего интересного: плетёные и наборные браслетики, ремешки, цепочки, колечки, брошки и прочую «бижутерию». И произошёл такой случай.
Под вечер, когда никого из строителей на объекте не осталось, он, как обычно, перешёл в руки ребячьей компании. Без промедления началось хвастовство новыми поделками. На этот раз первенство оказалось за Вовкой Курочкиным, который соорудил уж больно забавный перстенёк. Вовка был не-барачный, он жил через пару домов в обычной «деревяшке» на четыре семьи. Устав бахвалиться перед приятелями своим творением, он, глумливо кривляясь, встал на одно колено и поднёс свою драгоценность единственной даме - Альке. Как в кино! Он-то думал, что Алька, всегда беспощадно высмеивавшая всякие «телячьи нежности» и рассуждения про любовь, враз подыграет ему. Вот будет смеху!
Но шутки не получилось. Алька посмотрела на него совершенно серьезно и спросила:
- Значит, ты делаешь мне предложение?
Вовка оказался изрядно ошарашен таким разворотом сюжета. Но начатую игру надо было продолжать, и он ответил:
- Да, мармазель!
Ребята захихикали, а до Вовки уже начало доходить, что он влип куда-то не туда. Алька между тем без улыбки продолжила:
- Я подумаю…
И стремительно сцапала перстенёк с Вовкиной ладони как раз в тот момент, когда он уже собирался отдёрнуть руку.
С тех пор и началось…
«А + В = Л». И сердечко со стрелой. Надписи таинственным образом появлялись на стенах и заборах в зоне их обитания. Вовка поначалу краснел, завидев эти «лозунги», и старался поскорей стереть мел, пока никто не увидел. Ему казалось, что всякий прохожий сразу же поймёт, о ком идёт речь, и при встрече грозно вперит в Вовку указательный палец, совсем как тот дядька в шлеме с известного плаката про добровольцев. Однако борьба с надписями оказалась задачей непосильной. Они возрождались как отрубленные головы Змея Горыныча. Изнурённый, он в конце концов плюнул на это дело и смирился. Но тут появилась другая напасть – голосовое сопровождение. Стоило им с Алькой оказаться вместе вдвоём, как первый же их увидевший заводил дразнилку: тили-тили тесто, жених и невеста!
Здесь ситуацию успокаивала Алька.
- Сопли подбери! – говорила она обидчику веско и по-взрослому. И на самом деле, они в свои двенадцать лет уже переросли подобную детсадовскую дразнилку. Как бы там ни было, мнение о том, что у Вовки с Алькой – любовь, крепко укоренилось в их компашке, и даже Вовка сам начал в это маленько верить. Что думала по этому поводу Алька, он не знал. Как-то однажды они даже попробовали целоваться, но Вовка не нашёл в этом занятии ничего увлекательного и дальнейших поползновений не предпринимал.
А жизнь продолжалась. Как-то вдруг сошли на нет всякие там бесшабашные прятки – ловички. Несолидно это, когда усишки уже начинают пробиваться, а голоса теряют былую звонкость. Да и стремление к стайности сильно поугасло. Вовка понемногу становился Володей. С Алькой они почти не виделись, она училась в другой школе, а временами надолго пропадала. Он уже давно и думать перестал про былое детское увлечение. Да и было ли оно?
И если кто-то раньше полагал, что шесть лет – это совсем уж бесконечная бесконечность, так и она пролетела. Владимиру Курочкину пришла пора отдать священный долг Родине в рядах Советской Армии. Ощущения были противоречивыми. С одной стороны получалось, что он – настоящий мужчина, солдат, будет потом чем перед девчонками похвастаться. А они будут слушать, раскрыв рот и выпучив глаза. С другой стороны – несправедливость получается: он – в армию, а все остальные будут наслаждаться жизнью на гражданке? И грустно как-то от этого, и на душе тоскливо.
В такую вот минуту его и застал дома переливчатый свист за окном, совсем уже было подзабытый и всё-таки узнаваемый. Так залихватски умела свистеть только Алька. Он вышел на улицу. Алька стояла у крыльца, худенькая и непривычно коротковолосая, почти ёжик, а ещё – совсем взрослая, значительно старше его.
- Какая ты…- бухнул Володя от неожиданности.
- Какая? – с лёгкой усмешкой переспросила она.
А он не нашёл, что ответить. Пауза затягивалась, разговора не получалось.
- Тебе когда?
- Завтра в пять утра, на Советском…
- Я не приду…
- Ага…
Они помолчали, стоя напротив друг друга. Потом Алька протянула руку и разжала кулак. На узкой, почти прозрачной ладошке лежало какое-то забавное колечко из проволоки. Володя хотел было усмехнуться, но споткнулся об Алькин взгляд. Она смотрела на него без улыбки, строго и требовательно. Будто заставляла его вспомнить о чём-то. И Володя, став на мгновение маленьким Вовкой, вспомнил: это было то самое колечко.
- Помнишь, что я тебе тогда сказала?
- Помню…
А дальше слова прошелестели тихо-тихо, как-будто их и совсем не было:
- Я согласна…
Вовка хотел было что-то сказать, но она быстро приложила пахнущую каким-то лекарством ладошку к его губам и отрицательно покачала головой:
- Не говори ничего… Просто знай...
Повернулась и пошла прочь, взрослая женщина – подросток.
Она умерла через месяц. А Вовка ничего и не знал. В письмах от матери и друзей об этом не было ни слова. А его с головой поглотили армейские хлопоты, особенно поначалу. Пару раз написал Альке, но она не ответила, и он даже рассердился: не пишет солдату, ну и ладно, у него тоже своя гордость имеется! И только через два года, уже после «дембеля» ему всё рассказали. А ещё мать передала ему письмо, которое было и не письмо вовсе, а так, простая записка.
- Алька не хотела, чтобы тебе сообщали.
Вовка развернул листок. А ведь он даже не знает её почерка. Но читать оказалось особо и нечего. На листке неуверенными каракулями почти нечитаемо было выведено: «тили-тили тесто…»