- Вадим. - промямлила Зинаида Васильевна.
- По-твоему, это нормально, что сначала твою ни в чем, кроме излишней, не по веку сему, кротости, неповинную доченьку не без твоей помощи два года подряд самым бесчеловечным образом терроризировали твои бывшие так называемые друзья? При твоем, кстати, полном попустительстве... Нормально?
- Нет, конечно... - с трудом выдавила из себя теща.
- Правильно. А теперь ответь мне - это нормально, что потребовались доказательства в виде фонограммы, чтобы ты, мать родная, соизволила поверить в то, что это не она оскорбляла, а ее оскорбляли?
- Нет, конечно... - с обреченным видом повторила женщина.
- Хорошо... А теперь скажи мне - это нормально, что не так уж давно, меньше года назад, доченька твоя сначала наслушалась от твоего бывшего любовника таких оскорблений и таких признаний, что не только я, но и судьи признали, что казенный дом для твоего кобеля - наилучшее место пребывания?
Зинаида Васильевна промолчала...
- Не слышу ответа. - сказал Добрынин.
- Зачем ты припоминаешь всю эту грязь? - поинтересовалась теща. - Очень хочется выместить на мне свою злобу и ненависть?
- Какую злобу, теща? Какую ненависть? Ты о чем говоришь? Я просто напоминаю тебе о том, сколько уже, кстати, по твоей милости, выстрадала твоя доченька, чтобы тебе, коза сраная, не пришло в голову скрыть от Ляли ту правду, за которую ты так остервенело била сегодня морду Савельеву, ту правду, которую Ляля имеет право знать!
- Вадим, тебе никто не говорил, что ты - редкостный зануда?
- Об этом поговорим позже. - ответил Добрынин. - А теперь ответь мне на такой вопрос - это нормально, что Ляля, которая много лет знала знала что тот самый "папа", которого она много лет считала погибшим, оплакивала его и была уверена, что он был последним настоящим мужчиной на земле, пребывала в уверенности, что, если бы он был жив, ты бы не посмела ее так терзать, меньше года назад узнала не только то, что он жив, но и то, что он немало, как оказалось, над ней, безвинной, в детстве поиздевался, пользуясь ее наивностью и детской любовью и доверчивостью... Беспричинно поиздевался... Это нормально?
- Он сегодня за все отгреб прямо у нее на глазах по самую тыковку... А когда вернется из тюрьмы Яковлев, отгребет и он. И тоже у нее на глазах...
- Тем не менее, Ляля имеет право знать правду!
- Вадим... - заплакала теща. - Пожалей меня...
- Теща, не жалобь меня. - ответил ей Добрынин. - У меня этого нет.
- Неправда. - всхлипнула Зинаида Васильевна. - Я могу сколько угодно злиться на тебя, ругаться и визжать, но знаю только одно - ты мужик с большим и добрым сердцем, способным на сочувствие и понимание даже тогда, когда орешь дурниной...
- Мое сочувствие в каждом конкретном случае избирательно и сейчас предназначено не тебе, а твоей многострадальной дочери и моей жене, которой тот самый "папа" сегодня запросто так заявил, что он ей совсем даже не папа в такой оскорбительной форме, что я бы не хотел услышать такое сам... А ты, коза драная, изначально даже не попыталась ни выцарапать ему глаза, ни даже обматерить. Ничего... Сидела спокойненько...
- Не спокойненько... Просто я выдержанная...
- А я слепой... - усмехнулся Добрынин. - Ты думаешь, что я не видел, что ты испугалась и побледнела только тогда, когда он пообещал вместо тебя всю жизнь мучить Лялю?
- Я испугалась за Лялю...
- Не столько за Лялю, сколько за свою жопу ты испугалась, потому что поняла, что я все слышу и никому не позволю делать Лялю козой отпущения, а потому устрою все так, чтобы защитить и ее, и детей любой ценой, даже если в результате этот перец превратит всю твою оставшуюся жизнь в ад...
- Вадим! - жалобно попыталась перебить его теща.
- А потом, - не обращая на тещины попытки никакого внимания, продолжил Добрынин, - поскольку ты далеко не дура, ты сообразила, что и я тоже запросто могу превратить твою жизнь в ад... Если это будет в рамках защиты моих жены и детей... Поэтому ты и поперла, как подорванная, бить морду Савельеву. Чтобы я ничего лишнего не захотел...
Продолжение следует...