Начало. Сия
Смотрю на эту старую фотографию: август 1992-го года, крыльцо Троицкого собора Антониево-Сийского монастыря, и пытаюсь понять, что чувствую.
Первым делом приходит на ум литературная ассоциация. В "Гарри Поттере и Ордене Феникса" главному герою один из членов Ордена дарит старую фотографию первого состава Ордена, на которой ещё живы все те, кто вскоре погибнет от рук Волан-де-Морта и Упивающихся смертью.
В волшебном мире Роулинг все мгновенные снимки анимированы, и с фотографии приветственно машут и улыбаются ещё ничего не знающие о своей судьбе люди...
Я вторая слева, рядом со мной обрезана случайная незнакомка, а вот всех остальных, со мной 12 человек, прилетевших 4 августа помочь отцу Трифону (Плотникову) принять монастырь, прекрасно помню.
Сам отец Трифон улетел на Сию накануне и встречал нас в архангельском аэропорту на пазике. Компания собралась разновозрастная и вообще разномастная. Когда стало известно, что о. Трифон согласился стать сийским настоятелем, в редакции газеты "Вера" встретились все желающие ему помочь, и как-то стремительно всё развививалось.
Я в то время ушла из университета, где числилась младшим научным сотрудником в археографической лаборатории, и начальство три с половиной года терпело мои редкие появления на рабочем месте, а тут вдруг поставило вопрос ребром: или я хожу на работу как все, сдав ребёнка в детсад, или увольняюсь. Попробовала - ничего не вышло, и дочка в саду ревела, и наша собака, ньюфаундленд Лора, оставшись дома одна взаперти, с непривычки выла и грызла книжки.
Зарплаты менеэса хватало разве что за этот самый детсад заплатить, так что я уволилась и сидела дома с дочкой, Лорой и Рексом, родительской немецкой овчаркой. Одно к одному, не только с работы пришлось уйти, но и съехать со съёмной квартиры, где несколько лет жили мы прямо напротив главного корпуса Сыктывкарского университета, вернуться к родителям.
В той съёмной квартире я и познакомилась в 90-м году с отцом Трифоном, привёл его к нам в гости покойный Дмитрий Несанелис. Тогда мы с ним напару преподавали Библию в ближайшей, Первой средней школе Сыктывкара, в старших классах, он Ветхий Завет, я - Новый. Дима сосватал меня на Соловецкий форум, темой моей диссертации в аспирантуре СПбГУ были соловецкие жития XVII века ( Житие Диодора Юрьегорского и Повести о соловецких пустынножителях), на форуме я решила выступить с докладом о молчании как монашеской добродетели (по Повестям о пустынножителях), и надо же было хоть с одним живым монахом познакомиться: они тогда были на вес золота, точней, всего один отец Трифон и был на сотни километров в окрестностях Сыктывкара.
После успешного выступления на Соловецком форуме наши отношения развивались: постепенно я дозрела до исповеди у отца Трифона, стала ездить к нему в Вознесенскую Ибскую церковь причащаться, но при этом как-то сильно заслоняли реальность мои агиографические штудии. В археографической лаборатории СГУ и аспирантуре СПбГУ Житием Антония Сийского занималась Елена Рыжова, и, малость поскорбев от такого несовпадения, то ли дело было бы, если бы соловецким настоятелем отец Трифон стал, я быстро утешилась и рвалась на Сию.
Загвоздка была в ребёнке, обе родные бабушки ещё работали, благо, в последний момент согласилась посидеть с дочкой в моё отсутствие тётка мужа, увезла её в воронежскую деревню, и меня без билета протащил в отлетающий в Архангельск АН-24 Володя Чугунов. Поскольку я не была уверена, что вырвусь, в групповой билет меня не включили, а он работал в аэропорту и как-то смог всё уладить.
На фотографии он, ныне отец Варсонофий, крайний справа во втором ряду, за Марией Митрофановной Вихрищук. По дороге из Архангельска в монастырь, помню, я наставляла отца Трифона, пересказывая ему Житие преподобного Антония, которое попросила у Лены Рыжовой и прочла. Особенно меня поразил эпизод с мошкарой: преподобный нарочно отдавал себя на съедение гнусу. Очень меня взволновал, по описаниям агиографа выходило, что Сия - это непроходимые болота и чащи, как бы и нас не сожрали, опасалась я. Опыт у меня уже был, в археографических экспедициях на Печоре бывало,что только баня и помогала снять отёчность с покусанных-перекусанных конечностей.
Отец Трифон никак мои опасения не развеял, но, как приехали на место, оказалось, кое-что изменилось за почти 500 лет с тех пор, как преподобный Антоний сюда пришёл.
Наряду с останками древних храмов и деревянными барачного типа строениями пионерлагеря, на полуострове посреди озера обнаружилась отличная банька, для областного начальства построенная. Так что мои опасения развеялись.
Поселились мы все в бывшем административном корпусе пионерлагеря (ныне игуменском) и послушание мне вышло такое: помогать на кухне Марие Митрофановне. А в свободное время вместе со Светланой Егоровной Домашкиной (в белом платочке вторая справа во втором ряду) очищать дорогу в монастырь от придорожных кустов и вязать из них веники. Не банные, а для козы. Сено косить то ли уже поздно было, то ли не нашлось кос и грабель в лагере, а веников мы много тогда нарубили-навязали.
Трансформация пионерлагеря в монастырь протекала так: заканчивалась последняя смена и часть лагерного имущества переходила монастырю. Котлы-плошки-миски, железные кровати с пружинными сетками, постельное бельё...Жить можно было. Хотя и вставал ребром вопрос о пропитании и грядущей зиме.
Для начала нужно было ежедневно пропитать вместе с настоятелем вот этих 13 первых насельников, чем-то трижды в день накормить людей. Мария Митрофановна не унывала и говорила, что в войну и не такое видела. Для меня же эти наши тогдашние совместные кухонные работы стали уроком на всю жизнь. До этого я только по книжкам готовила. Мама у меня отличная хозяйка, а я так себе, но зато книжки люблю, в том числе и кулинарные. А тут поняла, Мария Митрофановна научила, что нужно готовить не по книжкам, а из того, что есть в наличии.
За зеленью по деревянным мосткам через озёрную протоку я ходила в Залебёдку. Где просила хозяйскую, где дикую рвала. Преподобный Серафим питался же снытью! Сныти в Залебёдке не обнаружилось (или я не умела её отличать), но какой-то травы, помню, много я добывала. А остальное: крупы, консервы, овощи, - частично мы с собой привезли, частично от лагеря осталось,а недостающее ездили чуть не в Емецк покупать, ближе не было магазинов.
В тот первый приезд на Сию я поняла главное, что монастырь - это не старые стены и мощи святых под спудом, а мы, нынешние живые люди, точнее, связь между ними и нами. Когда появляется какое-то новое измерение.
Помимо кухни, добывания зелени и рубки-вязки веников оставалось время и на осмотр монастырских храмов в руинах и окрестностей, и на общение.
Первый молебен в Троицком соборе: свечи трепещут и мигают на ветру, свободно летающем, как и наши голоса, под высокими сводами среди ободранных стен без алтарной преграды...Почему на фотографии на соборном крыльце я в джинсах, ума не приложу, в арсенале в то время у меня уже достаточно было длинных юбок, а если бы и не было - в гуманитарке можно было бы взять.
В Благовещенской церкви кучей навалена была норвежская гуманитарка, Наталья Захарова, жена Бориса Эрвандовича Захарова (на фотографии они слева от оца Трифона, Борис Эрвандович в синей рубашке, Наталья в красном) разбирала её, предполагалось, что раз денег у монастыря нет, этой гуманитаркой можно будет расплачиваться с местным населением за свежую провизию и прочие услуги и работы, да и трудникам пригодится.
Мне за работу досталась этой гуманитарки целая сумка: свитера, юбки, детские вещи, обувь. Половину я не довезла до дому, поехала сразу с Сии в Вологду на Сергиевский конгресс, где должна была с очередным докладом о пустынножителях выступать, а там сразу бросилось в глаза, что у одного знакомого древника ботинки каши просят, у другой знакомой семьи как раз подойдут ребёнку детские вещи и тд и тп.
Это был юбилейный Сергиевский год, Основные события происходили в Лавре и в Москве, а в Вологде организацией конгресса занималась Татьяна Украинская (Беловолова), писавшая диссертацию у Д.С.Лихачёва в ИРЛИ по Житию преподобного Димитрия Прилуцкого. Мужа её, будущего отца Геннадия, тогда ещё не рукоположили, он был научным сотрудником Музея-квартиры Достоевского, я с ними подружилась в середине 80-х на совместных занятиях по палеографии в Публичной библиотеке, в отделе рукописей, вёл их Вячеслав Михайлович Загребин. Они меня и пригласили на конгресс, хоть я и уволилась из СГУ, а отец Трифон одобрил мою идею, раз уж так всё сошлось, приглашать в Вологде желающих приехать на Сию.
На конгрессе кроме собственно научной части были ещё концерты, экскурсии, ярмарка на городской соборной площади у Софийского собора, торжественные богослужения и обед с патриархом. Прилуцкий монастырь, в котором проходила основная часть программы, к приезду патриарха Алексия срочно доводили до ума, где свежий асфальт клали, где цветы сажали.
Приехало много зарубежных русистов и русских эмигрантов, "Сирин" пел прямо на монастырском соборном крыльце, богослужения и вся программа на подъёме, на одном дыхании проходили. Крестный ход с патриархом к реке для освящения воды, народные гуляния на Софийской площади, экскурсия в усадьбу Брянчаниновых, - все эти впечатления сливались у меня в одно радостное, но про Сию я не забывала и многих приглашала.
На обеде в старинной монастырской трапезной так всё чинно поначалу было. Спели многая лета святейшему, Татьяна вышла и поклонилась ему в пояс, в народном костюме, с длинной косой... Губернатор расчувствовался и, когда настала его очередь произносить тост, предложил выпить "за здоровье всех русских святых", глядя в сторону святейшего и Татьяны. Объяснять ему тонкости церковного этикета никто не стал, выпили. Потом, может, приватно и объяснил кто-то, полон зал был учёных мужей и жён. Гелиан Михайлович Прохоров на заседании не то шутил, не то извинялся, что прежде, дескать, были учёные монахи, а теперь вот мы, грешные.
Святейший из Вологды полетел на Соловки, на Преображение готовилось перенесение мощей преподобных Зосимы и Савватия, а на обратном пути побывал и на Сие, и к этому времени, 22 августа, неизвестные гуманитарку в Благовещенской церкви подожгли.
Сгорела не только она, но и крыша, которая, кажется, по сей день с тех пор в строительных лесах. Господь посетил! Так сказал настоятель, а за ним и мы повторяли.
Во втором ряду на фотографии крайний слева Роман Чугунов, младший брат Владимира, ныне отец Иеремия. За ним Сергей Ветошкин, в постриге отец Михаил. За отцом Трифоном в белой рубашке Андрей Чикунов, в сане отец Андрей. Лёня Эйзенман, в постриге отец Леонтий. Лена Власова, библиотекарь из научной библиотеки СГУ. Перед ними Михаил Николаевич, забыла фамилию, помню только, что на Сие у него сердечный приступ случился.
Зимовать в монастыре с отцом Трифоном из нашей группы тогда, в первую зиму, остался только Леонид Эйзенман, остальные вернулись в город. Но так или иначе, мне кажется, все наши судьбы оказались с Сией связаны. Я довольно часто бывала в монастыре первые 10 лет, до лета 2002-го года, и помню каждый приезд.
Самым памятным оказался не первый, а второй, на Покров 92-го года, когда прямо в монастырь мне пришла телеграмма о катастрофе с единственным любимым младшим братом. И ещё очень памятно то время, когда не в монастыре, а в больнице в Сыктывкаре я работала над текстом Жития преподобного Антония, по благословению настоятеля перерабатывала свой же перевод славянского текста по списку XVI века в более краткий пересказ, сокращала, выпрямляла витиеватые фразы источника и перевода. Этот пересказ доселе висит на сайте "Явить миру Сийское сокровище".
Мария Митрофановна, в постриге, в схиме, тоже Мария, похоронена в Кылтовском монастыре, Михаила Николаевича, тоже, думаю, уже нет в живых, а кто помоложе, все, надеюсь, живы, откуда же у меня такие ассоциации? Возможно, потому, что тогда, в самом начале, я не представляла себе всю серьёзность той брани, войны между землёй и небом, в которую мы тогда ввязались столько же по наивности и неведению, как и по Промыслу Божию.
Сейчас, 28 лет спустя, я могу сказать только одно: жития не врут, и монашеская жизнь - это постоянная брань с духами злобы. У мирян тоже, но у монахов - сугубо, и то, что настоящих монахов ныне с гулькин нос, это не случайность. Прерванную традицию так просто не восстановишь. Это и на Соловках заметно, и на Сие. Громады соборов, трапезные на сотни монахов - и горсточки нынешних насельников.
Преподобный Антоний родом был из новгородских (по отцу) и двинских (по матери) крестьян, таковыми же были и подавляющее большинство насельников северных обителей. Крестьяне-поморы, сильные и суровые люди, привыкшие к тяжкому труду в миру на скудной северной земле, а в обители - к постам и бдениям.
Сто лет назад этих крестьян принялись изводить под корень прогрессоры и весьма преуспели. Поэтому никогда уже не будет ни Соловков прежних, ни Сии - нет социальной базы, северного крестьянства. Будут, возможно, какие-то городские монастыри и монахи, а эти останутся как ориентиры, как памятники, как маяки. Прежней жизни с сотнями насельников и влиянием на всю не только духовную, но и хозяйственную жизнь края в них уже никогда не будет.
Помню, как летом 95-го работала в отпуске (когда дочь пошла в школу, я вернулась в университет) на сенокосе и грядках рядом с сийскими трудниками, я-то вроде городская, но и они не шибко сельские, то им покурить, то перекурить... Помню отца Варсонофия, прямо в кирзовых сапогах свалившегося и заснувшего на койке во время его заведования монастырской фермой на Ваймуге, пока труднички чифирь гоняют... Тяжёлая эта работа, из болота тащить бегемота...
В тот первый приезд об этом не думалось, все мы как на крыльях летали в этом новом открывшемся нам измерении. Трезвость приходит с опытом, что монастырь - это санаторий для души (крылатое выражение отца Варсонофия) нельзя не согласиться, но есть ещё и тело, а какие уж там тела у нынешних горожан, разве сравнить с закалёнными крестьянскими, сплошь болезненные, изнеженные и слабосильные.
Полезно это знать для того, чтобы не задирать нос и помнить, что богатыри - не мы, а наши предки, и что они нам скажут, когда встретимся - большой вопрос...
Сийский монастырь вернули в юбилейный Сергиевский год и сразу после того, как впервые увидела то, что осталось от монастыря за 70 лет после его закрытия и разграбления, в Вологде на Сергиевском конгрессе по благословению отца Трифона я стала приглашать знакомых древников приехать на Сию, чтобы прямо там обсудить, как теперь его возрождать.
Не я одна занималась организацией "семинара "История и возрождение Сийского монастыря", так это называлось, отец Трифон привлекал всех доброхотов. Из моих вологодских приглашений сработала только одно, но зато какое!
13 октября в Сийский монастырь из Москвы приехала Лидия Петровна Жуковская (1920 - 1994), доктор наук, известнейший палеограф, в самые глухие времена, во время и после войны начавшая изучать древнейшие, пергаменные рукописные древнерусские богослужебные Евангелия с Апостолом, издавшая их каталог.
В Вологде она собирала подписи под петицией о восстановлении в Москве Храма Христа Спасителя, я, конечно, подписалась и пригласила её среди прочих, но не очень надеялась на её приезд, Лидии Петровне было уже за 70, возраст и здоровье, мне казалось, уже не те. Но она до последних дней жизни, не так уж много их оставалось, жила своими научными интересами, и на Сию приехала с конкретной целью: в очередной раз рассказать об Архангельском Евангелии, пергаменном конволюте XI века, напомнить, что необходимо его научное издание и разузнать, нет ли шансов сделать это через монастырь.
Научное издание Архангельского Евангелия вышло уже только после её смерти, в 1997-м году, роскошное и дорогое, понятно, что только встававшему из руин монастырю оно было непосильно, но приезд и доклад Лидии Петровны сразу как-то расширили горизонт.
Один из участников семинара, фермер и местный депутат Зажигин и впрямь зажёгся, когда услышал об этом раритете, о его уникальности и мировой значимости (Лидия Петровна умела находить нужные слова) и чуть ли не сразу хотел подключиться к его изданию, искать спонсоров и самому финансировать. Возможно, и впрямь чем-то помог.
Увы, я не смогла ни в семинаре, ни в первой Литургии в Сергиевском храме, 14 октября, на Покров Божией Матери, поучаствовать, поскольку днём 13-го, сразу после экскурсии по монастырю с местной почты позвонили в монастырь и передали текст телеграммы для меня, о том, что брат в реанимации в Иркутске после страшной аварии, с угрозой ампутации ноги.
Два дня я добиралась в Иркутск, прилетела туда в ночь с 15-го на 16-е октября, ещё застала брата живым, но уже без сознания, в реанимацию меня к нему меня не пустили, вечером 16-го октября он умер, и увидела я его уже только в морге, куда как в адское ледяное подземелье спустилась вместе с сопровождавшим меня медбратом и красной книжицей, "Молитвослов и Псалтирь", которую отец Трифон приготовил в подарок всем участникам семинара, а мой знакомый Андрей Полетаев, историк и археограф из УрГУ, подписал красивой стилизованной вязью.
Читать Псалтирь у тела брата в морге мне не позволили, и все эти дни с известия об аварии до смерти, отпевания, похорон - помнятся как в бреду.
Мой отец был партийным, крестились мы с братом самостоятельно взрослыми, в детстве он не дал бабушке нас покрестить, и, когда мы стали ходить в храм на службу, сначала просто ворчал, но, когда брат погиб, сказал, что это я виновата, что лучше бы я погибла, что закопает меня живьём, если я приведу домой попа его отпевать...
Пришлось отпевать брата заочно. Отец вырос в деревне без отца (мой дед погиб на войне), с верующими матерью и бабушкой, был крещёным, но когда поступил в академию в Горках и выучился на гидроинженера, стал начальником и вступил в партию, то стал атеистом. Гибель брата, который за полгода до смерти причастился у отца Трифона в Вознесенской церкви на пасхальной службе, была трагедией для всей семьи. Помню, искренно и с большим чувством молилась я тогда мученице Варваре, не сомневалась: бесы что угодно могут внушить беззащитным перед ними неверам.
Спаси и помилуй, Господи! Древнерусской агиографией я занялась, будучи некрещёной, защитила диплом и крестилась вместе с дочкой и мужем перед поступлением в аспирантуру, белорусская бабушка Прасковья была крёстной, у неё в гостях мы и покрестились летом 1988-го года, и я вообразить не могла, что за 3-4 года то, о чём до этого я в древнерусских рукописях читала, ворвётся в мою собственную жизнь...
Ранним утром 14-го октября 1992-го года, затемно ещё, из Сийского монастыря в Архангельск добиралась я вместе с Николаем Михайловичем Теребихиным, доктором наук из Поморского университета, автором "Сакральной географии Русского Севера". Повалил снег, как и положено на Покров (накануне очень морозно было, дымилось незамёрзшее ещё озеро). А в Иркутске, когда я туда прилетела, было +20, лето...
Что происходило без меня в монастыре, я потом не только услышала от участников, но и увидела, Игорь Снятков и Игорь Суров, режиссёр и оператор с "Коми гор", были на этом семинаре и сняли фильм. Всё прекрасно прошло, и первая Литургия, и заседания, и помолились, и поговорили...
В Вологде на Сергиевском конгрессе получилось так, что Ирина Яновна фон Шлиппе, основательница "Фонда святого Григория" из Лондона, учила меня внятно читать Псалтирь.
- В России часто совершенно непонятно, невнятно, читают богослужебные тесты на клиросе. Я думаю, это не просто неумение и неуважение к прихожанам, а диверсия КГБ, - заявила она, и меня сразило это её заявление.
- Научите тогда,- говорю, - меня, как нужно. Она показала. "Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой". Тогда я не вспомнила к месту эту цитату из "Горя от ума" и не сказала ей, что, судя по этой цитате, не в КГБ дело...
Позже я прочитала её биографию и сравнила со своей и родных. Она с матерью (отец был польским офицером, погиб), всеми силами после ВОВ избегали интернирования в СССР, предпочли Марокко, и только к окончанию Сорбонны она получила французское гражданство, а много позже оказалась в Англии. Умнейшая женщина, свободно владеющая несколькими европейскими языками, а такие глупости говорит, как-то так я тогда не то что думала, скорей, чувствовала, ощущения от жизни до крещения в СССР у меня было вполне благоприятное.
И вдруг - разверзлась пропасть адова. Теперь-то я думаю, что она была права, несмотря на Грибоедова, состояние церкви на постсоветском пространстве - огромная отдельная тема, которую кратко так можно обозначить: "Либо мы с новомучениками, либо с их палачами".
Да, была тысячелетняя христианская русская культура, древние храмы и монастыри, но последние столетия и десятилетия перед революцией этот "благодатный дом, все святые в нем пребывают" подмывали волны и сверху и снизу, когда "верхи не могут, а низы не хотят". Накопилось много неправд и народного гнева, и чуть было не рухнула в тартарары Российская Империя, устояв в виде СССР, но всего на несколько десятилетий.
А теперь никто не знает, что впереди...