НЕ САМЫЙ СКУЧНЫЙ ГОД.
Мокрый дождя не боится.
Русская народная пословица.
Не столичное, а Тамбовское лето того же 1907 года выдалось терпимо-приятным для всего – для урожая, для отдыха, для любования природой и для собственноручного сбрасывания паровозов с рельс.
В иные деньки знатно припекало, однако не так, как двенадцать годков тому. В страшное лето 1895 то тут, то там вспыхивали лесные пожары, буйству и разорительности которых удивлялись даже старожилы.
И, что примечательно, пока погода тешила обитателей Тамбовской губернии, да и остальных близлежащих губерний, ни у кого не возникло подозрения о приближающейся страшной зиме. Привыкшие ко многому Тамбовские жители оказались малоподготовленными к тридцати пяти градусам пронизывающего мороза, одинаково легко морившего лесную живность, да людское население губернии. Смертность была … нет, не была, поскольку зима ещё не ворвалась в жизнь, то смертность будет походить на мор.
Усопших станут держать в овинах до весны, пока не оттает земелька, чтобы предавать ей по паре дюжин тел в день.
Пока же на дворе топчется август, балуя приятными погодами, отвлекающими от размышлений о вероятно холодной приближающейся зиме.
Уж более месяца, как воротились наши герои из столицы. В первые недели проводились ежедневные посиделки, наполненные славной стряпнёй кухарки Циклиды, леденящими душу рассказами о похождениях в «северных столицах» и, что было нежданно, безмолвствующем Прошке, присутствующем на тех верандных «раутах» в качестве внимательного и благодарного слушателя.
На начало третье недели в имении появился Карл Францевич, сопровождаемый парой господ в цивильном платье, шестью чемоданами поклажи и хорошенькой внучкой с обходительными манерами, которую помещик, да штаб-ротмистр помнили, как готовящийся к препарации набор подходящих органов.
Остановившись на постой у Кириллы Антоновича, доктор тут же, как говаривали в старину, пришёлся ко двору. Циклида молниеносно обнаружила две страшных драмы в судьбе Инессы (так была вновь поименована девочка Маша), и принялась приводить «бедное дитя» в человеческий облик.
Драмы-то две, а причина оказалась единой – отсутствие женской руки (читать – ласки, внимания, участия, доверительных бесед, вовлечение в жизнь и управление домом, как будущей хозяйки и жены, и прочая, прочая, прочая) в деле кормления «исхудавшего дитяти» (с чем гоф-медик был не согласен), и в особенном дамском уходе за собою (на это Карл Францевич неопределённо покачал головою, что было принято кухаркой, как торжество женского гуманизма над простоватым обывательством одинокого мужчины).
Под напором матери Прошка тут же возложил на себя обязанность личного охранника юной дамы, пообещав познакомить Инессу с конём Злойкой. Дружба, по всем видимым приметам, состоялась.
В доме Кириллы Антоновича появилось новшество – телефонный аппарат.
Само собой, что установить телефон в Тамбовской глуши столичному чиновнику ранга и влиятельности, как у Толмачёва Александра Игнатьевича, было не по силам. И дорого, и далеко, и иных чиновников, желавших заиметь подобное чудо, и с лёгкостью затмевавших своими мундирами обычного помещика, было, хоть отбавляй.
Но, мы-то с вами, господа читатели, помним, что всё в нашем мире случается только тогда, когда приходит для случая момент. Так и тут, случился один человек, ставший уполномоченным Российской Телефонной компании Белла, коллежский Асессор господин Ярошки, который по понятным коммерческим причинам опубликовал обращение ко всем учреждениям Российской Империи, призывавшее повсеместно устанавливать телефоны и коммутаторы.
Так и появился телефонный аппарат у Кириллы Антоновича, связанный с коммутатором Тамбовского губернатора. По понятным причинам номер телефона господина Ляцких я называть отказываюсь, во избежание многочисленных звонков от любопытствующих.
К слову, надворный советник прислал и сам телефонный аппарат. Даже не аппарат, а настоящее, современное чудо! В отличие от дорогого (в 60 рублей) настенного и громоздкого телефона Белла, этот, сорокарублёвый, настольный, изящный Эрикссоновский, имел магнето для отправления сигнала на коммутатор, и соединённый в единую трубку с магнето, наушник.
С того самого момента, как телефонный аппарат основательно занял почётное место на письменном столе помещика, Циклида частенько заставала Прошку и Инессу, сидящими за столом, и неотрывно глядящих на это чудо связи. Нам, сегодняшним, подобное вызывает усмешку, а тогда ….
И, однажды ….
--Алло! – Самой невероятной музыкой прозвучало в трубке это странное, но и самое ожидаемое словцо.
--Да, алло, - ответил Кирилла Антонович, непроизвольно распрямляя плечи, выравнивая спину и надевая на лицо отменную строгость. А как иначе – рядом были Прошка и Инесса, во все глаза таращившиеся на происходящее чудо.
--Алло, - прокашлявшись, для взбадривания голосовых связок, повторил помещик.
--Здравствуйте, Кирилла Антонович! Это Александр Игнатьевич, ещё помните меня?
Едва не сказав, что позабыть его не удастся, помещик спохватился и, уступив место желаемому выражению, перешёл к вежливому разговору.
Общались несколько минут, и ни о чём. То есть, о качестве связи, о том, понравился ли аппарат и о многом ином в том же духе.
И, наконец, перешли к главному.
--Вчера утром скончался машинист. Не удалось его излечить, и не удалось поставить диагноз его хвори. Поверите, он состарился и иссох до состояния мумии. Скверно то, что его вынужденное старение сопровождалось изменениям, присущим лишь тем, кто прибавляет себе года естественным способом. Я говорю о провалах в памяти, о нарушениях координации, что важно, и нарушении письма.
Понимая, что разговор происходит не из-за того, что надворному советнику скучно, помещик привлёк внимание Прошки похлопыванием по его спине.
Когда взгляд мальчонки из восторженного стал вопросительным, Кирилла Антонович потрогал себя за плечо, тем самым намекая на погоны, и указал перстом в направлении, в коем находился дом Модеста Павловича. После поманил ладошкой кого-то с той же стороны, в которой находился обладатель погон штаб-ротмистр.
Прошка всё понял, что было уже совсем не странно. Жестом он попросил отпустить с ним даму, в смысле Инессу.
Получив согласие, дети быстро, и вместе с тем тихо, вылетели из комнаты.
--Простите, Александр Игнатьевич, надо было дать кое-какие распоряжения. Продолжайте, прошу вас!
--Я упоминал его вопросы. Написанные, разумеется. Что-то о жене, о сыне, недавно погибшем на железной дороге … хотя, в его положении, и в способе появления на станции Остров, слово «недавно» обретает весьма расплывчатое понятие. Вы слушаете?
--Конечно!
--Одним словом, сумма его волнений, непониманий, неверий в случившееся и множество увечий, включая отсечённый язык, полностью подавила и хронологию, и логику его воспоминаний. И только два воспоминания повторялись им в неизменном виде, не смотря на все уловки, которыми так изобиловали каверзные вопросы господина Фсио.
Советник умолк. Почему-то, или для чего-то. Мне видится, что он попросту хитрил, вызывая у Кириллы Антоновича обязательное любопытство, немедленно перетекавшее в азарт.
--Алло! – Каким-то казённым голосом произнёс помещик сие телефонное словцо, требуя от собеседника подтверждения его присутствия на ином конце линии. – Вы около трубки?
--А куда мне деваться? Разговор ещё не завершён.
--Знаете ли, мне кажется, что я понял причину, по которой вы постоянно подстёгиваете меня, чтобы я говорил более по сути и без пауз, призванных свершить некий намёк. Я готов счесть вашу сегодняшнюю манеру вести беседу своеобразным для меня уроком, который я принимаю к сведению безусловно. Теперь, коль назидательная лекция по риторике завершена, я прошу вас продолжить. И пожалуйста, без этих ужасных пауз в самом интересном месте.
И, что я говорил? Пауза в разговоре была обычной хитростью, на которую ловко попался Кирилла Антонович – интерес, проявленный к недосказанному, становился согласием на участие в продолжении расследования этого дела.
--Простите великодушно, надо было дать несколько поручений. Итак, воспоминания. Первое касалось маршрута Симферополь-Джанкой-Запорожье, по коему надлежало вести состав нашему несчастному. К слову, себя он поименовал Сухотиным Фёдором Ивановичем, сорока семи лет от роду, православный. Ведомый им состав был грузовым, с распиленным камнем-ракушняком. Это для общего понимания. Теперь – важность! В самый последний момент ему изменяют маршрут выезда от места погрузки, отправляя его состав в Севастополь. Там к его составу прицепляют пустой вагон, оказавшийся седьмым по счёту, и отправляют обратно в Запорожье через Симферополь и Джанкой. Только отправляют не строго в обратный путь, а каким-то манёвром, через четвёртый тоннель. «Четвёртый тоннель» это дословно произнесённая фраза. Простите, оговорился – собственноручно написанные слова. Что это за тоннель такой? Почему он четвёртый? Почему ехать через него, а не через любой другой из существующих? Ни на один из этих вопросов, равно, как и на добрую дюжину иных наводящих ответа не последовало ни на бумаге, ни жестом. Одно удалось выяснить детально и точно, если эти понятия применимы к беседе немого с обычным человеком – в четвёртый тоннель он въехал … или как говорят на железной дороге? Завёл состав в тоннель?
--Важнее факт смены направления движения, и смены номера тоннеля … если так говорят на железной дороге.
--С этим соглашусь. После входа в тоннель он ничего не помнит. Он написал, примерно, такое – тоннель, пустота и ваше лицо, требующее ответить: кто он таков. Иное воспоминание касается вас непосредственно, уважаемый Кирилла Антонович, - сказал господин Толмачёв, и снова умолк.
С ответом, хотя – нет, не с ответом, а с реакцией на последние произнесённые слова, не торопился и помещик. Эдакая игра невысказанных смыслов, в которой побеждает не тот, кто понял недомолвки собеседника, а тот, кто вынудит своего визави проговорить недосказанное.
--Если вы, Александр Игнатьевич, ожидаете от меня признания, что я удивлён и польщён, то я и удивлён оставленным о себе воспоминанием, и польщён тем, что память машиниста Сухотина сохранила наиболее яркие впечатления его драматической жизни – четвёртый тоннель и мой светлый образ. Теперь, когда придворная вежливость соблюдена, и устои благородного этикета предъявлены на ваш суд, могли бы вы продолжить пересказ воспоминаний почившего?
Насколько же тонко, настолько же и колко вступил в вышеупомянутую игру помещик. И тут же стал обладателем лаврового венка победителя.
--Как же мне не хватает бесед с вами, дорогой Кирилла Антонович! Это настоящее наслаждение слушать изысканную речь там, где повсеместно звучит опостылевшая столичная казёнщина! Сейчас, когда я насладился вашим ответом в ваших же лучших традициях, я продолжу.
Вот, оно, как! Поспешил я с раздачей призов-то! Надворный советник выманил из помещика его витиеватые речи умышленно, так сказать, пробуя на зубок его настроение. Вышло так, что я поверхностно оценил начавшуюся игру благородных господ – игр-то две, и победителей под стать числу играющих. В каждой игре свой призёр, получающий по лавровому венку.
--Машинист, - продолжал меж тем господин Толмачёв, игнорируя паузы, - высказался о вас исключительно в превосходной степени. Сообразительность, упорство, благородство … и остальное в том же духе.
--Нет-нет, дорогой Александр Игнатьевич, коли лично вы не говорите мне подобных слов, то позвольте насладиться звучанием оных от иного исполнителя. Продолжайте, не скупясь на подробности. Я даже не прошу, я требую!
--На самом деле ничего подобного он не говорил. Он написал, что был сильно удивлён тем ожесточением, с которым вы исполняли только вам одному понятную задачу. И, если бы господин Фсио не убедил его, я говорю о машинисте, что вы на правильной стороне текущих событий, так сказать, на стороне добра, то его мнение о вас, как о главном зачинщике этой паровозной эпопеи, было бы невозможно поколебать. Так-то, дорогой Кирилла Антонович, в глазах усопшего машиниста вы были злодеем, показавшим душу праведника.
--Последнее сказано Сухотиным?
--Нет, авторство моё.
--Ну … так себе лесть. Без старания. Сразу стало понятно, что вы не подготовились как следует.
--А вы едкая штучка, господин Ляцких!
--Полно, пошутили, укололи друг-дружку, и будет! Верно ли я понимаю, что город Симферополь произнесён вами как место, в котором надобно разузнать о четвёртом тоннеле, и немного более того, что сказано?
--Верно. А «немного более того» исключительно с моего согласия. Связь со мною будет налажена. Вам есть что мне ответить, или проведёте совещание с друзьями?
--Совещание будет, и скоро. А ответ вы знали ещё до разговора со мною.
--Именно так я и предполагал.
На том беседа и завершилась.
Соглашусь, что разговор вышел долгим, и не всегда по сути, но и вы, дорогие читатели, согласитесь, что беседа происходила не просто так, а по телефону! По этой новомодной штуковине, коя, по тем временам, ещё считалась роскошью и показателем достатка.
Чего уж скрывать, телефон был своеобразной взрослой игрушкой, пользоваться которой хотелось и не по делу, а просто так, просто потому, что была возможность им пользоваться. Телефонный аппарат был тем приспособлением, который любую болтовню превращал в серьёзный разговор. И не стоит забывать, что стоял тот аппарат у вас на столе, и был доступен в любое время.
Вряд ли, чтобы наши потомки поняли важность и прелесть собственного телефонного аппарата, и поняли те чувства, с которыми подносилась к уху трубка с угольными мембранами. Чувство, с которым проговаривалось новое в вашем лексиконе словцо «АЛЛО!». Да, господа потомки, так было, и ничего из сказанного не убрать, и ничего не добавить. Это всё наша минувшая бытность.
Пока я делано ностальгировал по ушедшим годам и обычаям, в усадьбу Кириллы Антоновича прибыл штаб-ротмистр. Входя на веранду, он с наигранной весёлостью спросил.
--И куда теперь мчимся? По какому поводу на этот раз? И когда?
Вошедший на веранду минутою раньше Карл Францевич уже имел в голове крепкую догадку о том, что срочный сбор всей группы был не ради чаепития и, предвкушая вероятно грядущие приключения, не скрывал от друзей удовлетворения и молча потирал руки.
Не предупреждённая о гостях кухарка Циклида принялась торопливо собирать на стол.
Заседание дружеского штаба открыл помещик, не без удовольствия произнося следующее.
--Мне тут недавно телефонировал Александр Игнатьевич ….