Он никогда еще поднимался на церковную кафедру так неуверенно, и так медленно. Хромая на одно бедро, он двигался необычно смиренно, с поникшей головой. Паства не узнавала своего былого, энергичного, харизматичного и всегда уверенного в себе священника. Ранее, он буквально взлетал на церковный подиум и торжественно/красноречиво произносил хорошо подготовленные, респектабельные проповеди. Он всегда говорил без запинки, его голос летал по храму, и всем казалось, что их одаренный пастырь не просто талантливый оратор, но обладает особым даром впечатлять сердца и влиять на умы народа. Удивительно складно и плавно, словно поэтическая проза, лились его мелодичные/рифмованные речи. Но сегодня, странно кроткое шествие пастыря к кафедре удивило даже самых равнодушных к церковной службе прихожан. И никто не знал, и никто не ведал, что их пастырь “боролся” с Богом.
Похрамывая, священник необыкновенно трепетно взошел на давно знакомый ему церковный подиум, и неожиданно, не как прежде... склонил колени. И стоял народ, и смотрел. Помещение храма окунулось в таинственное безмолвие. И всем показалось, что даже время остановилось, “как бы на пол часа”. Весь приход словно замер, в оцепененном ожидании. А священник все медлил и медлил, как немой, безмолвно предстоял он пред Господом. И дивился народ, что их пастырь так “медлит в храме”. И что снял он с ног своих обувь. А их пастырь, как-будто ничего/никого не замечал, все стоял/предстоял пред Господом. И никто не знал, и никто не ведал, что видел и слышал их странный пастырь. Их пастырь “боролся” с Богом. И вдруг, просияло лицо священника. И приподнялся он, и встал за кафедрой.
И поднял руки свои священник, и продолжал предстоять пред Господом. И продолжало сиять лицо его лучами от того, что Бог говорил с ним. Но не знал сам священник об этом. И только проницательный взор его жены, заметил на глазах и лице мужа поспешно вытертые слезы. И продолжала стоять жена просветленного пастыря, на коленях, в полумраке, незаметно, в самом дальнем притворе храме. И только губы ее шевелились таинственно, не издавая ни звука. И молилась она, шептала безмолвно неизреченное, одному Богу ведомое. И лицо ее было, как лицо Ангела. И на лице ее женском - слезы светлые, летящие вверх/наверх. Она знала, муж “борется” с Богом.
И продолжал священник молитвенно предстоять пред Господом. И все видели, что взор его при устремлялся Вверх. И все невольно устремлялись туда же, к Богу. И забывали о суете, и сознавали грехи свои, и вдруг прозревали, и начинали понимать, что исцеление ран народа церковного и земли их пораженной возможно. Нужно только очень сильно смириться пред Богом и воззвать из глубины сердца. “Поборовшийся с Богом” хромающий пастырь, с ослабленным голосом и немощной плотью, излучал такой свет и силу, что даже самые равнодушные начали вдруг слышать голос Духа. Маленький человек с большой душой стоял перед народом, и всем казалось, что они уже слышат неизреченное. И не смог священник даже начать свою проповедь в тот день. Народ уже стоял на коленях и слушал Бога. “Как хорошо, Господи, как хорошо!” – восторженно шептала жена хромающего священника. Помещение храма заполняла удивительно чистая/густая благодать.
Иван Лещук, из “Дневника священника”