Наш мир – книга, которую пишет Бог.
Только кто они, её читатели?
Автор
Пещеры Ливрэпонта
Мрачное место.
Говорят, если пройти по их запутанным тоннелям до самого конца, попадёшь прямо в ад.
Неосторожный путник легко может здесь заблудиться. Он станет в отчаянии метаться по коридорам без малейшей надежды на спасение. Его криков не услышат. И вот путник уже царапает стены, рыдает. Пещерное озеро успокоит страдальца. Успокоит навеки.
Выбираемся наружу?
Кажется, будто тебя провожают молчаливые призраки заблудившихся. Тёмные своды природной темницы хранят тайны и кошмары. Всё до сих пор ещё живо в их памяти.
Жив и человек, что сидит возле входа в пещеру, прячась за огромным камнем. Человек дрожит. Его руки обнимают мёртвую глыбу, поглаживают её поверхность. Глаза полны безумия.
- Я чувствую тебя, я вижу тебя, слышишь?! – Он выглядывает из-за камня. Голос звучит строго, но это всего лишь бравада.
- Я вижу тебя! – Звенящая дрожь охватывает связки.
- Будь ты проклят, сатана! – Он трясёт тощим кулаком в кромешной тьме. В глазах появляется суеверный ужас. – Ты пришёл за моей душой? Ты её не получишь!
- Изыди, диавол! Слышишь ты, тебе не получить мою душу! – В руке безумца нож.
- Прочь отсюда, нечистый! Сгинь! – Нож медленно приближается к горлу. – Я лучше умру! Я знаю, ты не отступишь…
Превозмогая себя, старик давит на рукоять. Лицо становится пунцовым от нестерпимой муки. Тонкая струйка крови стекает по смятому вороту рубахи.
- Ты всё ещё здесь? Тебе мало? Хочешь видеть смерть? – старик хрипит. Нож проникает глубже.
- Я тебя проклинаю, кто бы ты ни был! И весь твой сатанинский род! — предсмертный стон. Старик сгибается пополам и падает на холодный каменный пол.
Тишина…
Старик ещё дёргается.
Лёгкие шлепки босых ног по лужам. Кто-то выскакивает из укрытия и бежит к выходу. Это мальчишка, мышью затаившийся в тёмном углу пещеры.
И всё.
Никого больше.
Пещеры Ливрэпонта похоронили в памяти ещё одну тайну и одну нелепую смерть.
Выбираемся наружу.
Предместье Ливрэпонта. 19 октября
- Старик? Да, видел его. Он шёл к пещерам, — пахарь отвечал кратко, словно боялся нечаянным словом выразить непочтение или грубость. В самой отдалённой части предместья горожане появлялись редко, а тут сразу трое, причём один из них — представитель магистрата. Крестьянину сразу приглянулась девушка, совсем юная, немного смуглая, с круглым личиком, тонким носом, заострённым книзу, и длинными вьющимися волосами цвета смолы. Один непослушный локон чуть прикрывал правый глаз, к платью была приколота ромашка — весь облик красавицы показался пахарю загадочным. Впрочем, все городские какие-то странные, он знал: с ними ухо надо держать востро.
«Меня тошнит от тебя. Эта рожа… И говоришь ты как раб, у тебя всё рабское: жизнь, одежда, душа. От тебя несёт кислым молоком. Дождь намочил грязь в волосах, и теперь она стекает по лицу, а ты размазываешь её рукавом», — думал советник Лёфруа, рассматривая пахаря. Вслух он не говорил ничего. Усталость навалилась на него и не слезала уже неведомо который день. И особенно чувствовалась она сейчас, в серый тоскливый вечер.
- Я же говорил: он убежал в пещеры! – проворчал Гастон, грузный торговец пряностями, походивший внешне скорее на кузнеца, чем на купца. Он стоял позади советника и от безделья месил грязь каблуками высоких сапог. – Нет смысла туда идти. Это безумие – искать дядюшку там. Он умер — ясно как день.
- Да как ты смеешь?! – Гортензия набросилась на него и впилась тонкими пальчиками в пухлые щёки. – Папа жив, слышишь? Мы найдём его!
Гастон с яростью толкнул кузину. Её розовое платье пропиталось мутной серо-жёлтой глинистой жижей. Ромашка, приколотая к груди, вылетела, упала на землю и затерялась где-то в зарослях жимолости. Пахарь выжидающе смотрел на советника: как представитель власти поступит с нарушителями?
- А-ну, прекратить! – Лёфруа повысил голос, но вмешиваться не стал.
Он только согнулся над кустом, нашёл цветок, подул на него, чтобы хоть немного очистить от грязи. Потом направился к приходящей в чувства Гортензии и протянул ей ромашку. Гортензия высокомерно взглянула на советника.
- Спасибо. Она мне больше не нужна, — девушка пыталась вернуть остатки гордости.
«Чёртова кукла, скомкать бы цветок и бросить тебе в лицо». — Вместо этого Лёфруа незаметно выбросил ромашку.
- Я только не хочу напрасно надеяться. И не хочу время тратить. Я тоже люблю дядю, но надо уметь смотреть в глаза правде.
- Мы найдём папу, — процедила Гортензия.
- Папу… — повторил её слова Гастон. – Какой он тебе папа, цыганка? Ты дочь шлюхи, которую пригрел дядя Танкред. Пригрел змею…
- Моя мать не шлюха! – вопила Гортензия, сдерживая себя, чтобы опять не кинуться на Гастона.
«Снова и снова одно и то же. Измены, обвинения, клевета. Сколько ещё это будет продолжаться?» — Лёфруа посмотрел в небо, но оно не давало ответа. Вместо него только холодные тяжёлые капли, падающие на лоб и глаза.
- Кто же она тогда? Жила с дядей, спала с цыганом?! Танкред, молодец, выгнал паскуду после твоего рождения. Жаль, тебя оставил. Пожалел. А ради чего? Где благодарность? Ты вышвырнула его из дома.
- Я не выгоняла его! Замолчи!
- Иначе что? И меня в гроб загонишь, ведьма?
Резкий порыв ветра подхватил ромашку и стал кружить по земле. Носок сапога Гастона прекратил блуждания несчастного цветка.
«Можно сразу отдать девчонку инквизитору. И делу конец. Меньше возни. Меньше хлопот. Какого чёрта я должен защищать её? Не я виноват, что она родилась цыганкой. Не я виноват, что её отец с какого-то беса потащился один в пещеры. Не я виноват, что кузен хочет отобрать у неё дом. Так зачем мне всё это?» — с тоской думал советник. Он озирался по сторонам, пытаясь принять решение о поисках за всю компанию.
- В путь! – крикнул он. – Мы будем искать господина Танкреда в пещерах! Кто не желает, оставайтесь.
Никто не остался, кроме бледного от страха пахаря.
Гортензия размазала грязным рукавом слёзы на щеках и прошептала слова благодарности в адрес советника Лёфруа.
«И всё-таки я помогу ей, — принял он внезапное решение. – Хотя и устал. Очень устал».
Если бы спросили советника, когда он в последний раз спал, он бы не смог ответить. Какие-то провалы в памяти, словно спал всю жизнь и только сейчас еле-еле проснулся.
И то проснулся, чтобы досмотреть до конца один и тот же эпизод.
Ливрэпонт, дом господина Танкреда. 20 октября
- Добрый день, — Гортензия приветствовала советника на пороге своего дома. Пока что своего.
Лёфруа в ответ лишь кивнул. Вошёл в дом. Осмотрелся. Сложив руки за спиной, важно прошествовал по комнатам, показавшимися ему знакомыми, словно он был здесь когда-то. Вот только когда? В прошлой жизни, что ли? Но в прошлые жизни церковь запрещала верить: есть лишь эта жизнь, проверяющая душу на протест соблазнам. Однако неведомое разуму дежавю не покидало сознание.
Например, советник знал, что за светлой столовой с большим потолком будет комната Танкреда. Там стоят стеллажи, заполненные свитками и даже книгами. Жёсткая железная кровать, над которой в верхнем правом углу образа святых. И свечи, расставленные в причудливые канделябры и подсвечники по периметру комнаты.
Знал. Так оно и вышло. Лёфруа тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение.
- Приют отшельника. Здесь всё так прибрано и ничего лишнего, — процедил он вымученно, словно не хотел говорить, но слова вылетали из уст сами. Дьявол их побери, эти приличия.
- Пройдёмте в мою комнату: там уютнее.
Они вновь пересекли столовую и вошли через низкую дверь в прохладное помещение с воздухом, напоённым приятными ароматами цветов.
- Я пришёл поговорить начистоту. Буду честен с вами и взамен прошу того же, — пояснил Лёфруа с мукой на лице от пошлости очередной фразы.
Комната оказалась просторной и светлой. Цветы были здесь повсюду. Они деревцами произрастали из огромных чанов на полу, свешивались с окон, шкафа и сундуков пышными лианами, висели на стенах, как свечи в комнате Танкреда.
- И в самом деле, уютно. Любите цветы?
«Нет, болван, не любит! Вырывает с корнем и приносит сюда, чтобы их меньше росло во дворе! Что за бред ты спрашиваешь?»
- Да.
- Вы неразговорчивы. Я могу зайти позже, когда вы оправитесь. Только промедление, сами знаете, чревато последствиями, для вас не слишком приятными. — Советник сделал многозначительную паузу, чтобы девушка опомнилась и поняла, насколько благодарна она должна быть за внимание к её персоне.
- Я знаю, простите. Так тяжело… — Гортензия спрятала лицо в ладонях и присела на табурет. — А вам не тяжело? Он лежал там, скрюченный. И этот нож… Всё в крови! Как можно дальше жить, спокойно засыпать по ночам, если хоть раз увидишь такое?!
- Все согласны, что он сам совершил… убил себя, — Лёфруа собрался с мыслями. Хотя этого и не требовалось. Они шли одна за другой стройной чередой, как отрепетированные сцены в пьесе. – Но все видели испуг на его застывшем лице. Кто-то заставил господина Танкреда уйти из жизни. Ваш кузен Гастон на каждом углу твердит, будто это колдовство, чёрная магия. И он отправился с обвинением в церковный суд…
- Я не умею колдовать! – Девушка оторвала ладони от лица и всплеснула руками.
- Тогда, должно быть, сам дьявол явился ему, — Лёфруа заметил, что эта фраза почему-то стала чаще вертеться на языке. – Гортензия, я хочу помочь вам, ещё раз говорю, но для этого должен знать больше. Расскажите про господина Танкреда. Зачем ему было уходить в пещеры?
- Я не выгоняла его! – У девушки началась истерика, она вскочила и сжала кулаки, словно готовилась дать отпор сборищу разбойников. – Я не выгоняла его! Я не…
- Может, есть у него запрещённые книги, амулеты? – спокойно продолжал советник, будто ничего не произошло. — Замечали его за колдовством? Поймите, сохранив добрую память об отце, вы не спасёте жизнь себе.
- Да… Папа был в последнее время не в своём уме… — Гортензия снова опустилась на табурет. — Стал чаще куда-то уходить, иногда пропадал на несколько дней. А потом возвращался. И всегда приносил гостинцы. Он был очень добрым. Игрушки, сладости, цветы… Все эти цветы. – Гортензия обвела комнату пальцем. – Это он мне подарил. Я не знаю, почему в городе его сторонились. Боялись, смеялись… Для меня он же почти святой. В жизни никого не обидел.
- Кроме вашей матери…
- Это все помнят. И попрекают отца. Я не знаю, что вам сказать. Я не помню матери. Но даже если и было так, как говорил Гастон, то папа искупил вину. У меня не возникало и тени сомнения, будто я не его дочь. Мы столько времени проводили вместе…
Советник понимал: девушка невинна. Она не ведьма. И она любила отца. Не лгали её глаза. И обстановка дома не лгала. Уют и тепло, из которых не хочется выбираться наружу. Только зачем-то Танкред уходил… Пока не ушёл насовсем. Лёфруа чувствовал, будто разгадка витает где-то поблизости, он вот-вот поймает её за шустрое крыло…
- И вы не спрашивали, что господин Танкред искал в пещерах?
- Нет. Он редко говорил о себе. Не то, чтобы не доверял… Просто хотел уберечь от чего-то, от какого-то кошмара. Вам кажется, я лгу, да? Я вам кажусь дурочкой?
- Что вы говорите…
- Мол, отец пропадает, а она не интересовалась даже. Думайте, как хотите. Наверное, я доверяла ему, всегда доверяла – привыкла, что отец делает всё только ради добра, нашего счастья… Но в последнее время у папы появлялась странная улыбка, после которой он заходился диким безудержным смехом. Мне становилось страшно. И я заваривала ему травы, укладывала в тёплую постель. Хохот прекращался, но глаза ещё долго казались стеклянными. Да, он хотел что-то рассказать мне… Что унёс с собой.
Гортензия тихо всхлипнула.
- Тайну, которую боялся раскрыть. Он от всего меня оберегал. Только не уберёг…
«А скоро тебя уже ничто не убережёт от костра, девчонка…» — в мыслях ответил ей Лёфруа, уставший от стенаний.
- Могу я осмотреть вещи вашего отца?
Ливрэпонт, Храмовый квартал. 20 октября
Башня инквизиции зловеще тянулась ввысь, под облака. Лёфруа посмотрел на шпиль, уходящий в предгрозовое небо. Тёмный конус башенного верха казался воплощением грозной кары за грехи.
Небо на миг осветилось яркой вспышкой молнии. Крупные капли забарабанили по крышам. Лёфруа поспешил спрятаться от грозы под своды мрачного здания. Он сильно постучал в дверь, в надежде, что его стук будет услышан сквозь громкую дробь ливня.
- Кто беспокоит святую обитель? – почти сразу в ответ на стук раздался голос.
- Я советник Лёфруа, исполняю волю Наместника.
- Здесь разбираются дела духовные…
- А у меня дела судебные, и отлагательств они не терпят. Нужно срочно поговорить с его милостью. Иначе все мы окажемся в беде…
За дверью раздалось недовольное ворчание. Она отворилась на треть и в проёме появилось лицо, преисполненное природного ехидства:
- Уже вечереет, его милость отдыхает от дневных забот…
- Я весь промок под чёртовым дождём! – выругался Лёфруа, потом смягчил тон и прибавил: — У меня важное дело, поверьте.
- Вы стоите у стен дома, где истина торжествует над ложью, где слуг нечистого выводят на чистую воду, и поминаете всуе…
- Ну отворите же дверь! — Лёфруа негодовал. – Или мне придётся её взломать. Поверьте, никто этому рад не будет.
Дверь открылась шире, и посетитель смог войти внутрь.
Гостя повели по винтовой лестнице на верх башни. Длительное восхождение по слабоосвещённому коридору не завершилось, вопреки ожиданиям советника, пыточной камерой. На вопрос Лёфруа монах сдержанно ответил, что она расположена в подвале. Так что советнику не удалось увидеть ни «стул ведьмы», ни «железную деву». Лёфруа слышал эти названия - они жили в голове, как и названия дальних городов, в которых он никогда не был. И точно так же сливались в нечто абстрактное, бесформенное, почти не существующее.
Лёфруа вошёл в просторную келью инквизитора. Тот явно не ждал гостей, отдыхая «от дневных забот». За дубовым столом на зелёной скатерти лежали крошки хлеба, стоял кувшин вина, несколько ломтей солонины ровно сложены на тарелке. В углу на узком ящичке пылилась стопка книг.
Лёфруа улыбнулся:
- Вы само олицетворение истины, мэтр Сальватор.
- Вкушаю тело и кровь… — начал инквизитор, недовольный вторжением.
- Понимаю… Можете закончить трапезу, я подожду.
- Брат Гарет, приберите здесь, — попросил Сальватор монаха, сопровождавшего Лёфруа, и вытер жирные пальцы краешком рясы. – Присаживайтесь. Но я не обещаю вам удобных кресел…
- Не страшно. Предмет моего разговора тоже несколько неудобен. Можем ли мы?..
- Брат Гарет, не мешкайте! – Сальватор прикрикнул на монаха, чересчур медленно убиравшего остатки еды со стола. — Сметите всё в мешок и удалитесь!
Гарет поспешно закончил работу и скрылся за дверью.
- Итак… — Инквизитор надел маску серьёзности на лицо и приготовился к разговору.
- Я пришёл по поводу смерти господина Танкреда…
- О да, смерть сего старца весьма таинственна. Но vita incerta, mors certissima. Хотя тут, без сомнения, дело рук нечистого. Без сомнения… — многозначительно перебил Лёфруа мэтр Сальватор. – Какая сила загнала старца в пещеры? Кто испугал его? Зачем он возложил на душу тягчайший грех самоубийства? Кто может дать ответы на эти вопросы?
- Думаю, вы, – спокойно парировал советник, которому сильно не нравился менторский тон инквизитора. Ханжа, перед кем ты строишь из себя святошу? Но Лёфруа слишком устал, чтобы открыто воевать с инквизитором. Чем выше, чем старше, чем значительнее, тем осторожнее надо быть с замечаниями в их адрес, иначе точно война неизбежна.
- Мы стараемся, с Божьей помощью. Выяснили, что цыганка — ведьма… Она выгнала отца из дома, вызвала в пещеры дьявола из преисподней. Против неё выступил её кузен, достопочтимый Гастон, торговец пряностями. Завтра её приведут сюда на допрос, и мы найдём средства доказать истину.
- Да уж, средств здесь предостаточно. — Лёфруа снова вспомнил названия пыточных приспособлений. – Впрочем, я пришёл не за этим. Взгляните на записки, которые я обнаружил в комнате господина Танкреда.
На столе оказался свиток, исписанный мелким неровным почерком. Сальватор с осторожностью развернул его:
«Я, кажется, понял истину, которая теперь не даёт мне покоя…»
- Стойте! – закричал советник и ринулся к инквизитору, стремясь прикрыть ладонью текст. – Не читайте вслух. Это не должно быть произнесено…
Мэтр Сальватор исподлобья взглянул на него, потом продолжил чтение уже про себя.
- Танкред был еретиком, мы знали. — Чтение прекратилось, и Сальватор демонстративно швырнул рукопись на пол. – Но чтобы настолько… К чему вы это принесли?
- Так значит, вы знали…
- Да, знал. — Инквизитор понял, что допустил оплошность.
- Вы знали, что в городе еретик, и ничего не предпринимали?!
- Мы вели работу по возвращению его на истинный путь, — сознался мэтр Сальватор. – Я беседовал с ним о Боге, указывал, как важна вера для бессмертия души, устрашал карой небесной. Но Танкред упирался в неверии, утверждал, будто бессмертен и это бессмертие не даёт ему покоя.
- Теперь, думаю, вы поняли, что он имел в виду.
- О да… эта рукопись…
- И даже получили ответ на ваш первый вопрос.
- О чём вы? – с подозрением спросил инквизитор.
- Господин Танкред скрылся в пещеры для покаяния, на которое вы же его отправили.
- Нет. Здесь ошибка. Если на то пошло, Танкред однажды сознался, будто в пещерах какое-то особое место, где он может узреть… Сами знаете кого. Впрочем, не исключено, что морок на него опять же наслала цыганка.
- А вы находчивы, мэтр. У меня последний вопрос. Смогли бы вы хоть на миг поверить в содержимое рукописи? В это признание господина Танкреда?
- Ну уж нет, — фыркнул инквизитор. – В это нельзя верить. Иначе зачем вообще тогда жить?
«В том-то и дело, мэтр Сальватор, в том-то и дело…» - с горечью подумал Лёфруа, потирая подбородок кулаком.
Советник поднял с пола свиток и, попрощавшись, вышел из кельи. Стал спускаться по винтовой лестнице. В его голове не складывались кусочки сложной мозаики, нет. Он словно реставрировал выцветшую картину новыми красками, и сейчас сделал очередной мазок. Цыганка не отправляла отца в пещеры: он сам пошёл туда искать встречи с собственным богом. Или дьяволом…
Едва Лёфруа вышел со двора инквизиторской башни, как от угла близлежащего дома отделилась маленькая фигурка и, шлёпая по лужам под проливным дождём, последовала за ним.
- Господин, господин…
- У меня нет для тебя еды, мальчишка. — Советник узнал паренька, который каждое воскресенье стоит с протянутой рукой у входа в храм.
- Господин, я прятался в той пещере, я был за камнем и видел, как старик…
Лёфруа схватил мальчишку за плечо.
- Пойдём ко мне, сынок, там спокойно. Дома всё и расскажешь.
Ливрэпонт, здание магистрата. 21 октября
В приёмной зале Наместника было душно. Посмотреть суд над ведьмой собралось полгорода, да только протиснуться сквозь узкие двери в помещение удалось далеко не всем.
Наместник со скучающим видом выслушивал доклад мэтра Сальватора о результатах допроса. Потом ввели саму цыганку. Она, бледная, с красными кругами вокруг глаз и спутанными волосами, прошла, прихрамывая, к креслу, за которым восседал Наместник.
- Значит, утверждаешь, что сама наслала проклятие? – Наместник произнёс эти слова с безучастным видом.
- Да… — с опасением посмотрев вверх, едва поднимая глаза, прошептала цыганка.
- Громче! – недовольно рявкнул Наместник.
- Да, Ваше Сиятельство, я наслала проклятие на отца.
- Он тебе не отец, ведьма, — поправил мэтр Сальватор.
- Я не вижу советника Лёфруа, — вдруг вспомнил Наместник. — Я просил его тоже заняться этой запутанной историей…
В это время в толпе раздались выкрики, появился глухой шум, началось движение. Люди расступались, хотя до того, казалось, в зале яблоку негде упасть.
В центр залы вышел Лёфруа, выглядевший измождённым, словно вместе с Гортензией проходил ночью допрос в камере пыток. В волосах проглядывала седина, глаза блуждали, будто искали в толпе кого-то важного. Он тащил за руку немытого оборванца.
- Что с тобой случилось? – недовольно спросил Наместник.
- Я пришёл сказать всем вам слова, которые не должны звучать здесь. Но я не могу так больше.
- Ты хочешь защитить цыганку с помощью ереси, написанной полоумным Танкредом? – Мэтр Сальватор указал на знакомый свиток в руке Лёфруа.
- Ереси?.. – злобно усмехнулся советник. – Скажите, мэтр Сальватор, как так получилось, что вы стали инквизитором?
- Я... Да… Я… Что за вопросы? К чему ты клонишь?
- Не помните. Хорошо. А есть у вас сын или дочь? Как их зовут?
Инквизитор молчал. Шум в зале превратился в гнетущее молчание.
- Господин Гастон, расскажите, кем были ваши родители? – Советник перешёл в наступление на кузена цыганки.
- Они… — начал Гастон и запнулся. – Они были…
- Или, может, они ещё живы?
- Они… Дядя Танкред… — Гастон походил на рыбу, что вдруг открыла рот, а из него внезапно стали вылетать слова.
- А вы, Ваше Сиятельство, простите, даже не знаю вас по имени, сколько лет длится ваше правление? – Лёфруа вёл игру, смысл которой был непонятен никому из залы.
Наместник промямлил:
- Я уже и забыл, сколько…
- А может, вас назначили всего месяц назад? – не унимался советник.
- Я не помню. Не знаю, — с тревогой ответил Наместник. Ропот возмущения прошёл по зале, но Лёфруа успокоил толпу поднятием руки.
- А вы, все вы, задумайтесь на минуту: почему вы не знаете ни своего имени, ни должности, ни возраста, ни даже того, что вы делали до прихода сюда? Вы ничего не знаете. Кроме одного: сейчас идёт суд над цыганкой, околдовавшей отца.
- Он ей не отец! — выкрикнул голос из толпы.
Советник расхохотался. Наместник остановил его истерику властным окриком.
- Продолжайте!
- Рассказывай, мальчишка. — Лёфруа отпустил попрошайку и подтолкнул вперёд, к креслу Наместника.
- Я ночевал в той пещере, прятался за камнем, видел, как старик достал нож, — мальчишка начал сбивчиво вспоминать несколько раз повторенную за вчерашний вечер историю. – Старик кричал, потому что видел… глаза. Старик видел глаза на стене пещеры. И я тоже их видел. Но я прятался за камнем. За другим камнем. А глаза двигались, как будто искали старика. Туда-сюда двигались и быстро-быстро. Он кричал, что дьяволу не получить его душу. Глаза не пропадали. Не уходили. Они ждали. Двигались и ждали. Они хотели, чтобы старик себя убил. А я убежал, потому что испугался. Вдруг бы потом глаза заставили и меня… Они не уходили, эти глаза…
- Ведьма наслала проклятие, — держался своего инквизитор.
- Нет, не ведьма… — прервал советник Лёфруа. – В комнате господина Танкреда я нашёл кое-какие записи… Они свели его с ума. Они сведут с ума любого из нас. Мой рассудок уже начал угасать. Только ответьте: хотите ли вы, чтобы я продолжал?
- Говорите до конца, советник Лёфруа. — Наместник был озадачен поведением и словами помощника.
- Все мы не люди, — выпалил тот. – Мы персонажи какой-то нелепой истории, рукописи, книги, если хотите. Мы послушные марионетки в безжалостных руках. Мы говорим только то, что должны сказать. Мы делаем только те вещи, которых от нас ждут. И наша история начинается снова и снова. И бедный господин Танкред сотни раз должен умирать на глазах хладнокровного убийцы. А он не пожалеет, не отойдёт, не бросит рукопись. Господин Танкред умолял его уйти, но тот не ушёл. Если бы ушёл, мы не говорили бы сейчас с вами. Он не уйдёт, пока не выпьет нас без остатка, будь он проклят, самый жестокий убийца! Ведь здесь его не ждёт наказание. Не его станут преследовать и не его плоть будет сожжена на костре. Он настоящий Зверь. Сам дьявол! И ради его очищения, ради его слезинки мы станем погибать, терять любимых, мучиться и страдать. Обретать и снова терять. По кругу. По кругу… Ответьте, мэтр Сальватор, что было раньше: яйцо или курица?
- Раньше был Бог, который сотворил и курицу, и яйцо, — не задумываясь, как по-писаному отвечал инквизитор.
- А ещё раньше был дьявол, который захотел куриного мяса и яичницу, — поправил советник. – И под его дуду мы все и пляшем… Господина Танкреда убил наш читатель. Читатель! И с каждым новым читателем старик убивает себя опять! Сколько их ещё будет, этих голодных до убийств дьяволов, этих любопытных читателей?! И он всё ещё здесь, раз мы продолжаем беседу. Слышишь, меня, убийца?! Изыди, сатана!!!
Лёфруа осмотрелся. Трудно было понять по выражениям лиц людей, стоящих в зале, как восприняли они его слова, дошёл ли до них смысл, почувствовали ли они беспомощность?
Наместник правой рукой теребил бородку, а левой барабанил пальцами по ручке кресла.
- Так значит, говоришь, я — персонаж? – неуверенно начал он. – Не человек? Не волен в своих решениях?
- Ересь, Ваше Сиятельство, — проговорил инквизитор и демонстративно отвернулся от Лёфруа. – За неё советник должен ответить по всей строгости.
- Возьмите его под стражу. Ведьме полагается смертная казнь через сожжение на костре. Завтра, на рассвете, — принял решение Наместник.
Толпа оживилась в предвкушении зрелища. Солдаты двинулись арестовывать бывшего советника. Он рвал на себе рубаху и, задыхаясь от бешенства, кричал куда-то в потолок:
- Теперь ты доволен?! Доволен?! Будешь и дальше читать? Изыди, дьявол!!! Изыди!!!
Ливрэпонт, площадь Правосудия. 22 октября
За мной, мой читатель, и только за мной, и я покажу тебе такую казнь! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, кровавой и страшной казни?
Но я тебя обманул.
Тут её не будет. Ищи своё наслаждение в соцсетях.