Юра, здравствуй! Извини, что не скоро ответил – всё ждал, когда приду в себя от слабости (усиленной непогодой, я жуткий метеопат) и голова прояснеет, чтоб толком ответить, потом вспомнил последние слова героя Венедикта Ерофеева, что в себя не прийти уже, да и верные предупреждения черепашек-ниндзя: «пощады не будет!» И сделал вывод – пора приспосабливаться к слабости и продолжать работать, вариантов нет. И решил начать с ответа тебе.
Когда я первый раз бегло взглянул на твое письмо, мне бросилось в глаза слово «рифма», я почему-то тут же решил, что это должна быть рифма к слову «стержень», и родились вот эти несколько строк – крестостих (так я назвал естественно родившуюся в ходе моих проб графических вариантов форму некоторых стихов), – которые я чувствую как дополнение к высланному тебе стихотворению:
!
Втиснут
ввержен
сверху стержень
значит
снизу
ты
отвержен
Ну, дорогой, поразил ты меня! Каким, думаю, надо обладать внутренним богатством и какой здоровой уверенностью в себе, чтобы столь щедро отождествить себя с другим! Ведь, сам знаешь, наш брат, сочинитель, очень ревнив и болезненно носится с собой, в другом видя лишь соперника, да и соперника-то не в искусстве словесном, а в получении – где-то там, в конце жизненной гонки, на горизонте, у края, – куска вожделенного фантастического пирога бессмертия из олимпийских мультирук Его Величества Социума… По гроб толкается локтями, даже если не встает с дивана. А тут!..
А, впрочем, кому ж я говорю? Имей ты шаблонный пиитический характер, взялся ли бы ты за дикоросский гуж?
В общем, порадовал меня ты, друг!
Немножко жаль, однако, что без малюсенькой ложечки дегтя не обошлось. Ну это, видимо, наша карма, что тут скажешь.
По поводу слова «жизнь» мне уже делали замечания, одна начитанная в стихах дама говорила еще в семидесятых, что тут (к сожалению, строку не помню) будет читаться как «жизня» – то есть как всегда «не хватало слога». По строгой логике стихосложения не хватило его и сейчас, и ты вполне справедливо призвал меня восполнить сей пробел, хотя объяснил его не «требованием размера» к числу слогов в строке, что было бы с твоей стороны простым и понятным «законным» педантизмом, а противоречием между фонетической тонкостью и практикой чтения, что вызывает недоумение и, вероятно, представляет собой какую-то проблему. Во мне ли она? Я готов признать свою, так сказать, «авторскую глухоту» (Кстати, вдохновленный тобой, на днях залез, чего не делал уже сто лет, в Квятковского и с изумлением обнаружил, что «жерло к жерлу» Маяковского и «оперлася на балкон» Пушкина – та самая «авторская глухота»! А ведь это всего лишь обычная метонимия. Ну как тут верить науке?!), но это дела не решает.
«Ты ведь предполагаешь, – пишешь ты мне, – что написанную "жизнь" будут читать как "жизень". Но это мы знаем, что между "з" и "н" как бы предполагается
редуцированный гласный... А в основном, все читают – без него. А посему будут спотыкаться.»
Но, Юрочка, я ни-че-го-шень-ки не предполагаю! Ты же сам хорошо знаешь, что строчки ложатся без предварительных рассуждений. И в упор не помню никаких редуцированных. И, ей-богу, не понимаю, как это «читают – без него»? Не знаю, вообще не чувствую, как тут возможно споткнуться.
Когда я пишу это слово, тем более в стихе, тем более в возвышенном стиле, перед моим внутренним взором-слухом не поёт «жизень» или «жизинь», тем более не поёт «жизня». Поёт, звенит торжественное «жиз-н-н-нь»! Но ты же слышишь, не можешь не слышать, что и здесь ДВА СЛОГА! – «ЖИ//З-НЬ».
Тут даже наука на моей стороне. Случайно узнал от латинистов, что есть такая фонетическая позиция – muta cum liquida, «немая с плавным», то есть сочетание согласных с полугласными («з» и полугласная мягкая «н» в нашем слове как раз это самое!), – которая в случае окружения ее звонкими согласными становится в индоевропейских языках устойчивой слогообразующей закономерностью. В моей строке между звонкими Ж, З, ЖД всё даже сливается в один долгий, поющийся слог, который легко делится и на два. Здесь уже не важно, один или два, главное – гласно-сонорно-звонко-согласное пение: Ж-и-з-нь-нь-Ж…
Поэтому следует неизбежный вывод: если «все читают – без него» и не поют, а спотыкаются, значит читают не внутренним взором-слухом, как читает себя автор, как следует читать поэзию, даже с бумаги, а – беглым, внешним, «формальным», «буквенным» проглядыванием, где «буквой», то есть минимальной единицей восприятия текста, является не звук, не слог, а слово в целом, даже если в нем дюжина слогов. Поэтому слово «жизнь» при таком чтении доходит до сознания читающего как упрощенный просторечный набор звуков – «жисть». В данном случае только так я могу объяснить спотыкание. (Я думаю, что и есенинское «жизнь моя, иль ты приснилась мне?», не дающая повода к спотыканию, но и не защищенная от буквенного прочтения, сильно блёкнет, если ее читают как «жисть моя…», потому что исчезает гулкая рань.) Тут, конечно, не до фонетических тонкостей, они не то что мешают, а просто даже не должны и появляться на горизонте…
Кстати, когда так же, по буквам, читают рифмы, от рифм мало что остается. Пример: травма//отрава. Побуквенное прочтение отправит эту полноценную рифму в корзину, потому что не обнаружит в слове «отрава» буквы «м». Последней истине меня научил редактор одной микрорайонной газетенки, в которой я в далеких девяностых сглупа пытался напечататься.
Итак, подытожим. Исправить действительно оказалось легко, получай:
"А я всей жизнью жду, что выйду я..."
И строка даже выиграла в энергии. Но, поскольку я потратил силы, защищая исходную, и она стала мне более дорога, и поскольку ты духовно почти-соавтор, поступим так. Я дарю тебе как протагонисту новый вариант, а прежний оставляю себе. У нас будут два варианта, ура!
Обнимаю! Костя.
11 июня 2020