Она рассказывала, что её звали странной девочкой - когда-то давно, когда она была ещё в младшей школе. Я не был знаком с ней тогда, и, возможно, это одна из тех вещей, о которых я буду жалеть: я бы многое отдал за то, чтобы взглянуть на неё в детстве. Глядя на то, чем она стала к моменту нашей встречи, я умираю от любопытства - из чего и при каких обстоятельствах получаются такие женщины.
Итак, она говорила, что её звали странной. А я называл её Вербой. Сразу по многим причинам, но главным образом - из-за её пепельной гривы, напоминающей почки этого тонкого, изящного деревца; а ещё - из-за ощущения близкого праздника, которое повисало в воздухе каждый раз, когда она появлялась в комнате.
Мы познакомились после того, как я переехал в новый для себя город, сменив всё на свете: работу, жизненные ценности и, похоже, даже самого себя. По крайней мере, я уже не узнавал себя в этом странном существе, полном непривычных мне чувств и эмоций. Сложилось так, что предыдущие 17 лет я прожил, чётко следуя определённому пути. Куда он меня завёл, никому не интересно; да и неприятно мне об этом рассказывать. Важно, что череда неприятностей и проблем, которые я сам себе наплодил, осталась позади, и я сейчас надеюсь - навсегда.
Она оказалась одной из моих новых... Такое бесцветное слово - коллеги, но назвать её иначе я не могу: познакомиться ближе нам вряд ли когда удастся. Просто потому, что слишком разными путями мы ходили всю жизнь; и слишком разные тропы ведут нас сейчас; и странники с тех дорожек, по которым она бродит, почти никогда не забредают в чащи, по которым носит таких, как я. Впрочем, мне нравится говорить: попутчики. А значит, в этот отрезок моей жизни она стала одной из моих попутчиков; и одной из тех, кто читает эти вот мои воспоминания.
Сразу же хочу оговориться: рассказать связную историю в этот раз я, наверное, не смогу - просто потому, что, во-первых, нет тут какой-то связной истории; а во-вторых, мы продолжаем быть попутчиками в этот самый момент. Но, даже просто пролетая мимо меня, едва задевая, по касательной, ей удалось выудить из тёмного пруда моего прошлого несколько воспоминаний.
В один из дней, наполненных рутиной и работой, Верба протянула мне тонкую брошюру, на которой, над иллюстрацией, было напечатано её имя.
- Я когда-то написала эти истории, Макс. Давно, почти 10 лет назад. И даже сумела издать. Но с тех пор больше не написала ни слова. Хочешь почитать?
- Конечно хочу, - сказал я, с трепетом принимая из её рук книжку. Внутри что-то пыталось проснуться, просилось на поверхность, но я никак не мог сообразить, что это. Оно было чем-то очень давно забытым; очень знакомым и тёплым... Решив не задумываться, я прибрал Вербино сокровенное в рюкзак: решил, что прочитаю дома, в тишине и покое.
Но хватило меня ненадолго. Уже через несколько минут я жадно впивался взглядом в новое для меня построение фраз, новые ходы, непривычный лексикон; с улыбкой спотыкался о прибаутки, обороты речи. Чтение не заняло много времени - но будто на пару перерождений унесло меня в иную вселенную. В её вселенную.
Дочитав, я подошёл к ней и спросил:
- Тебе надо вернуть? Или я могу оставить её себе?
- Оставь, Макс. Буду рада знать, что она хоть кому-то нужна.
И вот эта её фраза, наконец, помогла мне понять, что Верба умудрилась разбудить.
***
Это было много лет назад; наверное - в самом начале моего сознательного пути, когда я учился на втором курсе университета. Нас было немного - пять или шесть человек. И трое из нас уже тогда начинали писать: кто стихи, кто прозу, а кто и всё вместе. Мы часто собирались компанией, делились друг с другом новыми набросками, идеями; зачитывали свои главы и строфы. Это было своего рода объединение, в котором мы делились друг с другом сокровенным.
Самым важным для нас тогда было чувство нужности. Наверное, любой творческий человек тщеславен; а мы были молоды, часто пьяны, а значит - тщеславнее вдвое.
В один из этих вечеров, когда уже почти все разошлись, и мы остались вдвоём с Ершом - так мы называли Серёгу из-за его фамилии и постоянно торчащей щёточки волос на голове - он молча протянул мне блокнот.
- Я никогда в жизни не смогу собрать это в кучу, Макс. Просто мысли, непричесанные, неразумные. Ты посмотри. Может, у тебя из них что-то получится.
Доверие. Это было то, чего мне позже очень не хватало: когда новые друзья были корыстнее старых; когда новые подруги оказывались коллекционерками-списочницами; когда Тот, кто живёт за шторой прогонял самых нужных мне людей из моей жизни - этого доверия мне очень сильно не хватало.
А тогда... Получилось многое. Я провел с тем блокнотом в кармане пару лет, вытаскивая оттуда идею за идеей, воплощая их одну за одной, и под каждой не забывал приписывать его, Серёгино соавторство. Старые мои тетради с самым ранним творчеством все ещё хранятся у меня в одном из шкафов. И там по-прежнему пестрит его размашистое "ЁршЪ"...
***
Видишь, Верба, мы часто не отдаём себе отчёта в том, как наши действия отражаются в других. Для тебя, быть может, это был не самый простой шаг - поделиться с малознакомым попутчиком своим самым сокровенным. Думаю так потому, что помню твои слова: истории, написанные в твоей книжке, рождались тяжело, с сопротивлением. Но ты рискнула - и подарила мне больше, чем минуты удовольствия. Ты подарила мне воспоминание - именно поэтому я и назвал твою маленькую трилогию: истории-незабудки.
Ты, наверное, скоро начнёшь считать меня странным, Верба - как когда-то в детстве странной считали тебя. Но я уже давно не придаю этому значение. Я знаю, что сохранить в себе все возможные эмоции как можно дольше - главная наша, людей, задача. Как можно дольше уметь восхищаться и грустить, влюбляться и огорчаться, дорожить и получать удовольствие.
И я точно знаю, что я хочу тебе сказать, если мне представится такая возможность. Я скажу:
- Знаешь, Верба, из всех возможных лучей я всегда больше всего ценил именно такие, как ты - пролетевшие, на миг осветившие мою бездну. Задевшие мимоходом - по касательной. И оставившие в моей маленькой жизни свой огромный след.