С тех пор, как тяжкий молох слепой силы расколол колос его судьбы, он почувствовал тоску, обман и горечь расцвета всех своих сил, всех своих чувств бессильных и странных. Неодолимая власть вновь охватила его. Бежать! И все равно куда. Он в поезде, в купе вагона слегка опущена штора. Он слышит как долбит в ушах стук колес поезда и чувствует прерывистый стук своего сердца. Воспоминая жарких губ и касание знакомых рук были уже в прошлом. Он знал, что каждый час - утрата, и она была в нем самом и в ней. И нет любви с наградой и с возвратом. Смирясь, он уже не воспринимал холод сгоревшей любви и все было так, как будто был прерван медленный отлив всех дум, всех сил. Он сознавал что он жил. Но как?
Ноябрь ходит и плачет по голым дорогам и улицам, веет серостью и холодом. Шум во мгле, в бесконечности, в пространстве, в одежде дождевой. Мгла становилась все тяжелее, как и его голова, а ночь угрюмо шумит и шумит. И снова цепь промчавшихся мгновений, где вспомнились ему стихи, написанные когда-то, в которых слышался усталый шелест дальних слов, в которых сердце горело и трепетало. Не заблудились ли мы на этом свете? Но судьба бессильна и беззвучны крики, а ночь темна и беззвездна. Шторы окна опущены, но, несмотря на это, ему не спалось, а стук колес бесконечный и однотонный долбит и долбит в ушах. В вагоне раздаются негромкие голоса, где-то тихо общаются между собой, а он один и мысли его уносят в мир иной, бездонный, мерный и вечный. И эти мысли поезд пытается перегнать. Ну что ж - мысленно говорил он - если это обман, то забудьте меня навсегда и совсем. Чтоб не думать зачем и не помнить когда. Лишь очнувшись от сна не поверить в обман. Но разве сказки это всегда ложь? Ему трудно было поверить и понять, что случилось нелепо и сразу. И было невозможно измерить и познать как глубоко вселилась в его душу тоска. Ведь он тоже любил и дыхание бессонных ночей хорошо знал, так давай ронять слова нецеремонно, как музыку века в слезах. Нет, не я принес тебе печаль. Это были только капли чернил в крови моих мыслей и писем к тебе. И все-таки он будет ждать и верить несказанным словам, и верить в раздвоение линии воли, и помнить как она однажды сказала, что они оба в кольце потока бытия, и что если им суждено еще встретиться, то они будут в одной цепи любви, в которой кровь в вино не превращается.
Когда я звал тебя, приди!
Ты шла. И нас ничто не разделяло
Друг с другом были мы близки
И в пылу страсти на полу
Лежало где-то одеяло
И наше бытие вне нас уж было
А жизнь сама и счастье и канон
И все уже куда-то плыло
И мы парили где-то далеко
Укрывшись в чудный, дивный сон
Ах, как хорошо было во тьме некогда влюбленным сердцам. Эти моменты были какими-то зеркальными фрагментами и заставляли его отчетливо думать о неосуществимом будущем. И они входили в настоящее так, что даже его представления делали обман святым и здравомыслящим. Он знал, что не переступит и не нарушит ее условный круг. Значит судьба замедлила его прерывистый стук сердца. Смирясь с печалью, где пепел жгучей любви бессмертен, а жажда муки способна излечить раны страстного пути. Он глубже и глубже вникал в свою и ее жизнь. И стремился мыслями и словами закрепить проходящий миг и боялся забыть, как двойной соблазн любви и любопытства. И узнать все снова, чтоы опять не сгорать а быть.
Твоя рука под подушкой
Теплая на моей груди
И кажется будто мурашки
Уносят меня от земли
Когда колеса поезда начали скрежетать, он вздрогнул и открыл окно вагона. Он видел темные контуры вокзала, тусклые очертания деревьев с почти черными сучьями. Дворы с темными крышами домов. Впечатление, что всё существовало как бы зря и неохотно, все было как бы против собственной воли, все дышало болью, смутно в небе диком и беззвездном, как и в нем самом, Той звезды, которую он хотел бы увидеть, не было. За окном проплывали деревья и поля, а его мысли как бы ухватывали то, что было где-то вдали от всего и даже он нее. Он погружался в свои мысли все больше и больше вместе с тусклыми ландшафтами за окном, забывая самого себя. И против его воли возвращался туда, где он не должен был бы быть. Постепенно светало. Но все оставалось серым и усталость охватывала его с магической силой. Грохот вокзала, электрический свет, крики, прощания, свистки, суета и освещенные окна вагонов, и тусклые пятна теней, и склонившиеся лица людей спящих и сидящих будоражило его. А затем свисток и шум уходящего поезда, где мысли сплетались с рыданием ветра и бесконечным, безнадежным стуком колес на стыках и исчезали в загадочной полумгле.