Сквернословие и мерзомыслие.
В детстве я никак не мог научиться материться. Впрочем, в те времена, то есть в 60-е - 70-е годы века 20-го от Рождества Христова, мало кто из детей или подростков мог похвастаться мастерской, а точнее, заковыристой, изощрённой руганью.
То ли родители следили за отпрысками строже, то ли школа работала лучше в области воспитания, но всё же тогда «брань на вороту не висла».
Нынче на рубеже веков и даже тысячелетий, ругань нецензурная, то есть недопустимая, стала именоваться «ненормативной лексикой».
Сколь смягчённо звучит. Это, дескать, не оскорбление, а просто такая часть речи.
Отнюдь себе в заслугу не ставлю, но вплоть до второго года службы, употребить некоторые бранные словечки, я просто физически не мог.
Работая в заводе, сначала на сборке радиоаппаратуры, а затем на штамповке деталей для мотоциклов, постепенно, с перебоями, стал «выстраивать» или выкидывать такие многоэтажные коленца в брани, что однажды во время игры в домино удостоился замечания от ныне покойного Юры Шеломина, который был старше меня на пятнадцать лет.
Мне же тогда было тридцать годов.
Теперь же, когда пишу эти строки, мне уже сорок шесть лет. Сейчас уже я, в свою очередь, пытаюсь делать внушения окружающим.
Странное дело, вроде бы я и жутко грешный человек, и каких только поганых мыслишек не роится и не клубится в моей больной голове, но отчего-то язык не поворачивается для извержения брани прилюдно.
Не изрыгается ругань, и всё тут. Как же похожи слова «ругать» и «рыгать», то есть извергать пищу, отрыгивать.
Наверное,всё же ругань - душевные отбросы, которые большинство стремится выбросить из себя.
Что же тогда я? Неужели храню в себе, в душе своей всяческую пакость?
Да, сберегаю, и порой втихомолку бранюсь всё теми же словами, когда налечу на острый угол или запнусь на ровном месте.
И всё же произнести сальные словеса во весь голос, во всеуслышание никак не выходит.
Язык словно застывает во рту, присыхая к нёбу или прилипая к зеву.
В-общем, не ведаю, что с ним творится, с этим довольно или недовольно много трудящимся органом, но молчу, когда хочу выругаться и всё тут. Действительно, когда человек молчит, тогда и весь он тут.
Однако в то же время в мыслях, во взглядах и в слухе я всё-таки жуткий, страшный греховодник. При взирании на женщин оступаюсь я с пути истинного.
Да и злобой бессильной преисполняюсь частенько, если оскорбят… А злость почти всегда бессильна.
Сергей Жуков. 11|6| 2007.