Пошло у меня дело, успевай только верёвку дёргать на третьей передаче. Согребать надо так, чтобы валки были как по линеечке, нельзя ни раньше поднять вилы, ни позже, иначе дядя Лёня Гогин будет с прессом ехать по валкам, вилять будет и материть тракториста–согребальщика, да чего там - всех будет материть дядя Лёня, и бригадира тоже. А может и так статься, что самим нам, ребятам, и копнить придётся на этом поле. Мы приловчились: встаём на валок вдвоём и толкаем метров десять, пока сил хватит. Потом с другой стороны таким же образом. Всё - копна почти готова, уложить надо как следует: нам же возить на бричке эти копны, да и дождик, не дай Бог, чтобы не промочил.
Когда обед подоспел, вышел дядя Ваня из посадки: «Вот эт ты дал! Гектар сорок сгрёб! Я идти до тебя и то устал.»
Обеды на полевом стане запомнились! Мало того, что вкусно очень готовила тётя Люда Щёлокова, так только на полевом стане я узнал, что существует второе. Да, второе блюдо. Дома мы ели пельмени, беляши, борщ с лапшой, щи хлебали, пироги с лепёшками, но всегда это было что-то одно. А тут после вкуснейшей лапши, я уже уходить собрался, а тётя Люда говорит: «Ты куда? А второе?» Я и завис: «Какое второе?» - про себя думаю, а сам присел опять за длинный стол. На второе были блинчики с мясом, четыре штуки. И, хотя я и наелся уже, но блинчики прикончил с удовольствием, можно и ещё парочку уместить. Добавки просить постеснялся – вон ещё сколько едоков обеда ожидают, разве напасётся тётя Люда на всех.
Получил я деньги, на сенокосе заработанные. Брюки-клёш сшили с другом к первому сентября, чёрные полуботинки купил к школе. В декабре уже сообщил Борис Петрович Яшухин, что две тонны сена мне ещё начислили. У нас сено было, и тётушке своей я продал сено по цене шапки кроличьей, тогда очень и очень модной.
На разные работы получали мы разнарядки у бригадного дома. Работали грузчиками на прикомандированных автомашинах. Ленинградские, Московские водители приезжали на уборку урожая, военные часто приезжали. Самосвалов почти не было, вот и работали мы по двое на автомашине на разгрузке зерна на току. За день до 50-ти тонн перекидывали мы деревянными лопатами зерно из кузовов автомашин, да зерно ещё надо было разгребать по кузову из под шнека комбайна Особо башковитых ребят брали отцы с собой штурвальными на комбайн. Такие среди нас пользовались особым уважением.
В 1967 году все школьники страны Советов писали сочинение на тему «Есть у революции начало, нет у революции конца.» Посвящалось это всесоюзное мероприятие 50-ти летию революции. Теперь уже не помню конкретно о чём я писал, но главную мысль запомнил. Все те лучшие изменения, которые происходят в тебе и есть продолжение Великой Октябрьской революции, а поскольку меняться к лучшему предполагалось всю жизнь и всем, то это и будет означать бесконечность революции. Даже сейчас, с высоты уже прожитых лет, я удивляюсь – как я мог тогда так глубоко копнуть, обычный деревенский мальчишка. Ошибок я тогда не делал в сочинениях, по простой причине: я очень любил родной язык и правила его учил только потому, что удивлялся их многообразию, логике и присутствия в каждом правиле особенного смысла его, правила, нужности. Все эти склонения, определения, падежи, спряжения, причастия и деепричастия вызывали во мне прямо-таки восторг от их нужности для определения смыслов сказанного или написанного.
Открыл тетрадку, Верой Николаевной проверенную, и ахнул: почти во всю страницу красными чернилами сияла огромная пятёрка с плюсом! Да ещё мало того – красным было выведено крупно МОЛОДЕЦ!!! Да, да, с тремя восклицательными знаками.
Ребята в моём классе к сочинениям относились серьёзно. «Мужики обовьются верёвками, да как запоют», - писала одноклассница о бурлаках с картины Репина. Вечный двоечник, товарищ мой Федя, так красочно и мастерски описал осень в нашем Дальним лесу и на Сакмаре, столько видов грибов и животных назвал, что Вера Николаевна поставила ему 5 по литературе и кол за ошибки.
Раньше когда мне говорили: «Молодец!», хвалили когда? Когда я хорошо мыл полы, в огородных делах усердствовал, со скотиной ловко управлялся. А тут за какие-то полчаса работы головой и ручкой и пять тебе с плюсом, и «молодец» красными чернилами! Открытие это меня тогда поразило: можно и башкой заработать уважение людское! Это тебе не баушка Дуня с её полами! Это Учителя оценка! Того самого Учителя, который теми же красными чернилами и колы с двойками ставит безжалостно! Тут оценка за умственную работу!
Даже отличница наша Ольга Лазарева, тоже пять получившая, но …без «молодец», удивленно посмотрела на меня оценивающим взглядом, после того, как Вера Николаевна проанализировала наши работы. А тут ещё нас с ней посылают на районную олимпиаду по математике. Её-то понятно – отличница! А этого фулюгана и прохиндея, как бабушка меня называла, за что? А-а-а! Есть за что! Учитель разбирается в людях, знает, кто чего стоит! Антонина Герасимовна оценила, так сказать, мой потенциал.
Да! Совсем забыл про тимуровскую работу! Мы же не только сочинения писали про революцию, но и делали конкретную, как нам – детворе, тогда казалось, революционную работу. И уже сейчас я понимаю, что как не хают советскую эпоху, но всё тогда; кино, литература, театр, программа школьная одну имели цель – сделать человека лучше, чище, выше чтобы ценности духовные были над обычными, обывательско-потребительскими.
Тайком, со стороны мысов, в сумерках, подобрались мы к кучке хвороста у заднего двора бабушки Маруси Рябовой. Чтобы не слышно было ударов топором, уносили ветки в овраг, там рубили и складывали в поленицу у калитки, рядом с кучей хвороста. А потом, довольные, рассказывали друг другу об удивлении бабушки Маруси, обнаружившей неизвестно откуда появившуюся поленицу дров, которых ей хватит на неделю.
Заканчивая воспоминания о труде своём детском, скажу, что не всё я подробно описал. Занимались мы многим ещё: собирали ягоды (клубнику, ежевику, черёмуху) в лесу. А собирание ягод – дело нудное; горсть - в рот, пять штук – в бидончик, и ждёшь не дождёшься, ну когда же хоть дно закроется? Зато от похвалы мамы голова закружится – Вот молодец-то! С вареньем теперь будем, лепёшек грязных (с черёмухой), напечём!
Каждый вечер, особенно в засушливое лето, ходили за травой для коровы. Собирали её по откосам железной дороги: именно там почему-то буйно росла трава повелика, мы её называли берёзкой.
Вечером надо было за хлебом съездить на велосипеде к тому самому поезду дачному: в вагон-лавке привозили хлеб из города в магазин соседнего посёлка известкового заводика.
Много забот-хлопот у нас было. И как же радостно и светло пишется-вспоминается сейчас о том труде, о тех первых, уже осознаваемых, шагах в жизни.